О начальном образовании
Все чаще в последнее время ко мне приходят юные журналисты, усаживаются вокруг кресла-качалки на ковер, дергают боязливо за краешек клетчатого пледа, которым укутаны мои все еще тоскующие о футбольном мяче ноги, и просят робкими и дрожащими голосками: «Дядя, дядя, а расскажи, как ты стал журналистом?» Меня пугает эта мизансцена, ведь я то и дело задремываю во время рассказа, а просыпаться и видеть перед собой сразу нескольких детей - это выводит из душевного равновесия: а вдруг мои? Вот я и решил изложить свою странную историю в письменном виде, - с тем, чтобы как это принято нынче у прогрессивной молодежи, предлагать в ответ на просьбы о рассказе "кинуть ссылку".
Вру, конечно. На самом деле, я хочу таким образом с достоинством ответить некоторым читателям, которые то и дело ехидно интересуются, что я вообще в журналистике делаю и как в нее попал.
Да нет, в жопу читателей, просто у меня очередной приступ ностальгии по беззаботной юности (предупреждая вопросы: сейчас у меня беззаботная недозрелость).
Итак, путь мой к этой так называемой профессии был замысловат, но следовал какой-то скрытой логике. Я поступил в физико-техническую школу-интернат. И довольно быстро ощутил, что учиться плохо, в принципе, намного интереснее, чем хорошо. Точнее, нет, дети, чтобы стать журналистом, учиться надо хорошо, но не тому, что предусмотрено физико-технической программой. В конечном итоге, первым доказательством того, что я гожусь для журналистского будущего, стало торжественное отчисление меня из интерната (в результате которого мне пришлось провести последние пару месяцев 11-го класса под кроватями у сохранивших легальный статус товарищей, поскольку ездить домой ежедневно было невыносимо). Вторым доказательством стала речь завуча, произнесенная им при вручении мне аттестата. Она была короткой и содержала в себе пожелание дальнейших успехов и кроткую надежду, что меня больше никогда не увидят в городе. Я согласился.
Со свойственной мне в молодости наглостью (кстати, где я мог ее потерять?), я подал документы на факультет ВМК МГУ, куда и не поступил - как выразился классик, «благодаря проискам и взяткам окружающих».
В тяжелых раздумьях... Хотя ладно, мне было довольно-таки плевать, и это заставляло моего отца вслух предполагать, что я кончу свою жизнь на виселице.
В общем, без особых раздумий - поскольку не умел, да и желания не было (зато сейчас блядь желания хоть отбавляй) - я отправился на лето в породивший меня город, где мой двоюродный брат работал диктором на очень местном телевидении.
Поскольку заняться мне было нечем - произведя на свет меня, город очевидно исчерпал все свои интертеймент-ресурсы - я стал таскаться с кузеном на работу. И надо сказать, редакционная атмосфера понравилась мне сразу: симпатичные корреспондентки и всеобщее раздолбайство.
Вернувшись в Москву, я тут же поступил на подкурсы филфака МГУ - поскольку еще не совсем определился с осмысленными планами на будущее, но уже прикидывал свои перспективы именно в гуманитарных областях.
На подкурсах мне впервые в жизни посчастливилось почувствовать себя полным кретином, на что, кстати, давно и регулярно указывал мне мой отец, но я со свойственной мне молодому наглостью (вы ее, кстати, тут нигде не видели?) его выпады игнорировал. Практика показала, что мне требовалась наглядная демонстрация моего идиотизма посторонними лицами. И вот это ощущение собственного дебилизма меня таки раззадорило, благодаря сильно развитому во мне самолюбию. Я даже нашел в себе силы заинтересоваться несколькими совершенно незнакомыми фамилиями, вроде Бродский и Кундера. Я даже перестал читать научную фантастику. Не жалко: она все равно уже заканчивалась.
Зимой я осознал, что филфак МГУ мне все-таки не подходит, даже несмотря на гендерный состав факультета. Просто заинтересоваться кроме Бродского семантикой и прочими совсем уж сложными словами у меня не хватило бы крепости задницы. Однако, к тому моменту я уже испытал свои силы в журналистике, получив по знакомству уникальную возможность написать для широкоизвестной, но малотиражной «Народной газеты» две заметки из Московской консерватории, каковым фактом я до сих пор снобистски горжусь. Первую - про Шенберга и додекафонию. Вторую - попроще - про И. С. Баха.
И вот в тот момент, когда я грустно сомневался в филфаке, а в портфолио у меня накопились две заметки, на сайте джоб.ру неожиданно обнаружилось объявление о том, что телеканал «Московия» ищет молодых корреспондентов.
Со свойственной мне молодому наглостью (где-то она тут была, точно помню) я позвонил им по телефону и был приглашен в настоящий телецентр, где «Поле чудес» и «Футбольное обозрение». В телецентре я начал правильно - с правдоподобного вранья о своей роли на местном телевидении исторгшего меня в этот мир города.
Шеф-редактор утренней передачи в единственный на моей памяти раз проявила бдительность и предложила мне написать короткий текст на какую-то остросоциальную тему. Я сел за стол и что-то написал. Но это ее не удовлетворило. Она потребовала прочитать вслух. Я вспомнил, как отец дрессировал меня в 6 лет Гумилевым - ради того, чтобы забить баки родственникам и друзьям, у которых, как назло, все дети поголовно были гораздо красивее. Я встал в позу шестилетнего декламатора Гумилева и прочитал.
Шеф-редактор утренней передачи показала пальцем на дальний, практически не освещенный угол ньюз-рума, в котором что-то неразборчиво бормотало, кряхтело, булькало и позвякивало. Это операторы, объяснила мне она. Отлучи одного из них от бутылки и поезжай срочно в город Лобня, откуда телезрители желают увидеть, как минимум, 4 сюжета: один - портрет города, а остальные самостоятельно придумаешь о чем. Я каким-то образом выманил самого неопытного оператора из его уютного логова, и мы поехали в Лобню писать ее портрет.
Через полгода я подал документы на журфак, что, конечно, было грубейшей ошибкой, которая могла похоронить мои перспективы в журналистике, но, к счастью, через некоторое время мне удалось все исправить хирургическим путем.
Тем же летом я со своейственной себе молодому наглостью (да где же блядь она подевалась?) выследил в телецентре небезызвестного телевизионного деятеля В. Уткина и заявил ему, что хочу работать в «Футбольном клубе», потому что отменно разбираюсь в, так сказать, природе игры, тончайших тактических и стратегических ее тонкостях*, а опыт телевизионный у меня уже есть - я автор портретов города Лобня и еще нескольких подмосковных населенных пунктов.
Так все и началось. «Ты смотрел мультфильм про голубого щенка?» - спросил у меня В. Уткин, когда я сделал свой первый на НТВ+ сюжет. - «Ты мог бы его озвучивать».
---
* - «Он мне все по яйцам целится, этот Бобби, сука рыжая. Он у них за то и ценится, мистер-шмистер, ставка высшая. Я ему по-русски - рыжему: «Как ни целься, выше, ниже, мол, ты ударишь, я бля выживу, я ударю - ты бля выживи! Ты бля думаешь напал на дикаря? А я сделаю культурно, втихаря, я бля вдарю как в парадной кирпичом - этот с дудкой не заметит нипочем. В общем, все сказал по-тихому, не ревел. Он ответил мне по-ихому: «Вери вел» (А. Галич).
P. S. А теперь я желаю увидеть короткие зарисовки на заданную тему авторства других известных в узких кругах журналистов. Начнем с буквы "а", то есть: А. Исакова, А. Караулова, А. Тестова. Я знаю точно, что и они оказались в этой так называемой профессии самыми странными способами.
Вру, конечно. На самом деле, я хочу таким образом с достоинством ответить некоторым читателям, которые то и дело ехидно интересуются, что я вообще в журналистике делаю и как в нее попал.
Да нет, в жопу читателей, просто у меня очередной приступ ностальгии по беззаботной юности (предупреждая вопросы: сейчас у меня беззаботная недозрелость).
Итак, путь мой к этой так называемой профессии был замысловат, но следовал какой-то скрытой логике. Я поступил в физико-техническую школу-интернат. И довольно быстро ощутил, что учиться плохо, в принципе, намного интереснее, чем хорошо. Точнее, нет, дети, чтобы стать журналистом, учиться надо хорошо, но не тому, что предусмотрено физико-технической программой. В конечном итоге, первым доказательством того, что я гожусь для журналистского будущего, стало торжественное отчисление меня из интерната (в результате которого мне пришлось провести последние пару месяцев 11-го класса под кроватями у сохранивших легальный статус товарищей, поскольку ездить домой ежедневно было невыносимо). Вторым доказательством стала речь завуча, произнесенная им при вручении мне аттестата. Она была короткой и содержала в себе пожелание дальнейших успехов и кроткую надежду, что меня больше никогда не увидят в городе. Я согласился.
Со свойственной мне в молодости наглостью (кстати, где я мог ее потерять?), я подал документы на факультет ВМК МГУ, куда и не поступил - как выразился классик, «благодаря проискам и взяткам окружающих».
В тяжелых раздумьях... Хотя ладно, мне было довольно-таки плевать, и это заставляло моего отца вслух предполагать, что я кончу свою жизнь на виселице.
В общем, без особых раздумий - поскольку не умел, да и желания не было (зато сейчас блядь желания хоть отбавляй) - я отправился на лето в породивший меня город, где мой двоюродный брат работал диктором на очень местном телевидении.
Поскольку заняться мне было нечем - произведя на свет меня, город очевидно исчерпал все свои интертеймент-ресурсы - я стал таскаться с кузеном на работу. И надо сказать, редакционная атмосфера понравилась мне сразу: симпатичные корреспондентки и всеобщее раздолбайство.
Вернувшись в Москву, я тут же поступил на подкурсы филфака МГУ - поскольку еще не совсем определился с осмысленными планами на будущее, но уже прикидывал свои перспективы именно в гуманитарных областях.
На подкурсах мне впервые в жизни посчастливилось почувствовать себя полным кретином, на что, кстати, давно и регулярно указывал мне мой отец, но я со свойственной мне молодому наглостью (вы ее, кстати, тут нигде не видели?) его выпады игнорировал. Практика показала, что мне требовалась наглядная демонстрация моего идиотизма посторонними лицами. И вот это ощущение собственного дебилизма меня таки раззадорило, благодаря сильно развитому во мне самолюбию. Я даже нашел в себе силы заинтересоваться несколькими совершенно незнакомыми фамилиями, вроде Бродский и Кундера. Я даже перестал читать научную фантастику. Не жалко: она все равно уже заканчивалась.
Зимой я осознал, что филфак МГУ мне все-таки не подходит, даже несмотря на гендерный состав факультета. Просто заинтересоваться кроме Бродского семантикой и прочими совсем уж сложными словами у меня не хватило бы крепости задницы. Однако, к тому моменту я уже испытал свои силы в журналистике, получив по знакомству уникальную возможность написать для широкоизвестной, но малотиражной «Народной газеты» две заметки из Московской консерватории, каковым фактом я до сих пор снобистски горжусь. Первую - про Шенберга и додекафонию. Вторую - попроще - про И. С. Баха.
И вот в тот момент, когда я грустно сомневался в филфаке, а в портфолио у меня накопились две заметки, на сайте джоб.ру неожиданно обнаружилось объявление о том, что телеканал «Московия» ищет молодых корреспондентов.
Со свойственной мне молодому наглостью (где-то она тут была, точно помню) я позвонил им по телефону и был приглашен в настоящий телецентр, где «Поле чудес» и «Футбольное обозрение». В телецентре я начал правильно - с правдоподобного вранья о своей роли на местном телевидении исторгшего меня в этот мир города.
Шеф-редактор утренней передачи в единственный на моей памяти раз проявила бдительность и предложила мне написать короткий текст на какую-то остросоциальную тему. Я сел за стол и что-то написал. Но это ее не удовлетворило. Она потребовала прочитать вслух. Я вспомнил, как отец дрессировал меня в 6 лет Гумилевым - ради того, чтобы забить баки родственникам и друзьям, у которых, как назло, все дети поголовно были гораздо красивее. Я встал в позу шестилетнего декламатора Гумилева и прочитал.
Шеф-редактор утренней передачи показала пальцем на дальний, практически не освещенный угол ньюз-рума, в котором что-то неразборчиво бормотало, кряхтело, булькало и позвякивало. Это операторы, объяснила мне она. Отлучи одного из них от бутылки и поезжай срочно в город Лобня, откуда телезрители желают увидеть, как минимум, 4 сюжета: один - портрет города, а остальные самостоятельно придумаешь о чем. Я каким-то образом выманил самого неопытного оператора из его уютного логова, и мы поехали в Лобню писать ее портрет.
Через полгода я подал документы на журфак, что, конечно, было грубейшей ошибкой, которая могла похоронить мои перспективы в журналистике, но, к счастью, через некоторое время мне удалось все исправить хирургическим путем.
Тем же летом я со своейственной себе молодому наглостью (да где же блядь она подевалась?) выследил в телецентре небезызвестного телевизионного деятеля В. Уткина и заявил ему, что хочу работать в «Футбольном клубе», потому что отменно разбираюсь в, так сказать, природе игры, тончайших тактических и стратегических ее тонкостях*, а опыт телевизионный у меня уже есть - я автор портретов города Лобня и еще нескольких подмосковных населенных пунктов.
Так все и началось. «Ты смотрел мультфильм про голубого щенка?» - спросил у меня В. Уткин, когда я сделал свой первый на НТВ+ сюжет. - «Ты мог бы его озвучивать».
---
* - «Он мне все по яйцам целится, этот Бобби, сука рыжая. Он у них за то и ценится, мистер-шмистер, ставка высшая. Я ему по-русски - рыжему: «Как ни целься, выше, ниже, мол, ты ударишь, я бля выживу, я ударю - ты бля выживи! Ты бля думаешь напал на дикаря? А я сделаю культурно, втихаря, я бля вдарю как в парадной кирпичом - этот с дудкой не заметит нипочем. В общем, все сказал по-тихому, не ревел. Он ответил мне по-ихому: «Вери вел» (А. Галич).
P. S. А теперь я желаю увидеть короткие зарисовки на заданную тему авторства других известных в узких кругах журналистов. Начнем с буквы "а", то есть: А. Исакова, А. Караулова, А. Тестова. Я знаю точно, что и они оказались в этой так называемой профессии самыми странными способами.