Narn-i-Fingolfin. (2)
Продолжение Краткой повести о Финголфине сыне Финвэ.
Манве призвал Феанора к вратам Валмара, держать ответ за все слова свои и поступки. Призвали также всех, кто был замешан в этом деле или что-либо о нем знал; или тех, кто хотел сам подать жалобу.
И Мандос сказал ему: “Ты говоришь о рабстве. Если это и впрямь рабство, тебе его не избежать, ибо Манвэ - Король всей Арды, а не только Амана. И деяние твое было неправедным - по обычаям ли Амана, или другой земли. Хотя большей дерзостью явилось оно в Амане, ибо это благословенная земля. Посему такой вынесен тебе приговор: на двенадцать лет ты должен покинуть Тирион, где прозвучали слова угрозы. За это время обдумай все и вспомни, кто ты и что ты. По истечении же срока ты будешь прощен и вина твоя забыта, если другие пожелают освободить тебя”.
Тогда встал и молвил Финголфин: “Я освобожу брата моего”. Но ни слова не сказал Феанор в ответ: молча стоял он перед Валар. Затем он повернулся и ушел с совета, и покинул Валмар. Не медля, возвратился он на Туну, прежде назначенного срока (а дали ему семь дней) собрал свое добро и сокровища, оставил город и отправился в дальний путь.
Вместе с ним в изгнание ушли его семь сыновей и некоторые нолдор. Однако Нерданель не пожелала уйти с ним, но просила позволения поселиться вместе с Индис, которую всегда высоко ценила, хотя это и мало нравилось Феанору. На севере Валинора, в горах, близ чертогов Мандоса, они выстроили крепость и сокровищницу; там, в Форменосе, хранилось бесчисленное множество драгоценных камней, а также и оружие: строители этой твердыни не отказались от созданных Феанором мечей; Сильмарили же были заперты в окованном железом зале. В Форменос ушел и король Финвэ, движимый любовью к Феанору; и Финголфин стал править нолдор в Тирионе. Так лживые речи Мелькора, казалось, обернулись правдой, хотя в том была вина самого Феанора; и неприязнь, посеянная Мелькором, не исчезла - хотя его ложь и стала теперь очевидной - но долго еще жила между сыновьями Финголфина и Феанора.
(1495) Манвэ устроил пир еще более великолепный, чем все, что знали эльдар со времени своего прихода в Аман. Ибо хотя бегство Мелькора и сулило страдания и невзгоды, и никто не ведал, сколько еще ран нанесено будет Арде, прежде чем снова одолеют врага, в ту пору Манвэ решил исправить зло, посеянное среди нолдор. Всех пригласил он в свои чертоги на Таникветиле, но прежде всего - нолдор, чтобы они уладили ссоры, разделявшие эльфийских правителей, и окончательно изгнали из памяти лживые наветы Врага. Потому Манвэ послал вестника в Форменос со словами: «Феанор, сын Финвэ, приди и не отвергни мое приглашение! Ты, как и прежде, любим мною и будешь почетным гостем в моих чертогах».
Одно только омрачало замысел Манвэ: Феанор пришел-таки, истолковав послание Манвэ как приказ, но не пришел Финвэ, и никто другой из нолдор Форменоса. Ибо объявил Финвэ: “Пока сын мой Феанор живет в изгнании и запрещено ему приходить в Тирион, я не считаю себя королем и не стану встречаться со своим народом”. Феанор же явился не в праздничных одеждах, и не было на нем никаких украшений - ни серебра, ни золота, ни драгоценных камней; и не дал он полюбоваться на Сильмарили ни Валар, ни эльдар, а запер их в Форменосе в окованном железом зале. Однако же он приблизился к Финголфину пред троном Манвэ и примирился с ним на словах; и простил ему Финголфин то, что меч был извлечен из ножен. И протянул ему Финголфин руку, говоря: “Как обещал я, так теперь и поступлю. Освобождаю тебя и не помню обиды”.
Феанор молча принял его руку; Финголфин же продолжал: “Сводный брат твой по крови, по велению сердца буду я тебе родным братом. Тебе - вести, мне же - следовать за тобою. И да не разделит нас новое горе!” “Я выслушал тебя, - сказал Феанор. - Да будет так”. Но не знали тогда они, чем обернутся их слова, и не постигли их скрытого смысла.
Говорят, что пока стояли Феанор и Финголфин перед Манвэ, наступило слияние света; тогда засияли оба Древа, и безмолвный город Валмар озарили золотые и серебряные лучи. И в этот самый час Мелькор и Унголиант стремительно пересекли поля Валинора.
Явились посланники - нолдор из Форменоса, неся лихие вести. Они поведали, как слепящая Тьма нахлынула на север, и в сердце той Тьмы шла сила, коей не было имени, и Тьма изливалась из нее. А еще там был Мелькор, он подступил к дому Феанора и у дверей его сразил короля нолдор Финвэ, пролив первую в Благом Краю кровь; ибо Финвэ - единственный - не бежал пред ужасом Тьмы. И еще сказали посланцы: Мелькор разрушил твердыню Форменоса, забрав все камни, что хранились там; и Сильмарили сгинули.
Тут встал Феанор и, подняв руку, пред лицом Манвэ проклял Мелькора и нарек его Морготом, Черным Врагом Мира; и лишь этим именем звали его впредь эльдары. Проклял он также и призыв Манвэ, и час, когда он, Феанор, вступил на Таниквэтиль, решив в безумии гнева и скорби, что будь он в Форменосе, сил его хватило бы на большее, чем тоже погибнуть, как замыслил Мелькор. А после того, Феанор вышел из Кольца Судьбы и бежал в ночь, ибо отец был ему дороже Света Валинора; да и кто из сыновей эльфов или людей меньше ценил своих отцов?
Нолдор же большей частью вернулись в Тирион и оплакивали свой затмившийся дивный город. Через погруженную во мрак Калакирию с темных морей вплывали туманы и окутывали его башни, и фонарь Миндона тускло светил во тьме.
Потом вдруг в городе появился Феанор и призвал всех во двор короля на вершине Туны, но изгнание, к которому он был приговорен, все еще лежало на нем, и он восстал против валар. А потому быстро собралась большая толпа - послушать, что он скажет; и холм, и все лестницы и улицы, что вели на него, были залиты светом факелов. Феанор владел искусством красноречия, и язык его давал ему огромную власть над душами, когда он хотел того; и в ту ночь сказал он нолдор Слово, что запомнилось им навек. Пламенна и ужасна была его речь, исполненная гордыни и ярости; и, внимая ей, нолдор теряли разум. Большую часть своего гнева и ненависти обрушил он на Моргота, и все же почти все его речи выросли из лжи Моргота; но Феанор обезумел от скорби по убитому отцу и от потери Сильмарилей. Он требовал владычества над всеми нолдор - раз Финвэ умер - и отвергал установленное валар.
- Почему, о нолдор, - вопрошал он, - почему должны мы и дальше служить алчным валар, которые не могут уберечь от Врага ни нас, ни свои собственные владения? И хотя теперь Он их враг, не одной ли они с ним крови? Месть зовет меня отсюда - но не будь даже ее, я не стал бы жить в одних краях с родней убийцы моего отца и похитителя моих сокровищ, однако не единственный я храбрец в народе отважных. Или не все вы лишились короля? И чего еще не лишились вы, запертые в теснине между горами и морем?
Прежде здесь был свет, в котором валар отказали Средиземью, но теперь тьма уравняла все. Будем ли мы вечно скорбеть здесь - сумеречный народ, задавленный мглою - роняя напрасные слезы в неблагодарное море? Или вернемся в свой дом? Сладки воды Куйвиэнэн под незамутненными звездами, и широки земли, что простерлись вокруг него. Обширные страны лежат там и ждут нас, - тех, кто в глупости своей забыл их. Идем к ним! Пусть трусы сторожат город!
Долго говорил он так, все время убеждая нолдор следовать за ним и доблестью своей, пока не поздно, завоевать свободу и великие владения на востоке; он вторил лжи Мелькора, что валар обманули их и буду держать в плену, дабы люди могли править Средиземьем. Многие эльдар тогда впервые услыхали о Пришедших Следом.
- Пусть трудна дорога, - говорил он, - дивным будет конец ее! Проститесь с оковами! Но проститесь и с беззаботностью! Проститесь со слабыми! Проститесь с сокровищами! Мы создадим большие! Идите налегке; но несите с собой мечи! Ибо нам идти дальше, чем Оромэ, терпеть дольше, чем Тулкасу; мы никогда не откажемся от погони. За Морготом - до края Земли! Мы будем воевать и ненавидеть. Но когда победим и вернем Сильмарили - тогда мы и только мы будем владыками непорочного Света и господами блаженства и красоты Арды. Ни один народ не превзойдет нас!
Тут Феанор поклялся ужасной клятвой. Сыновья бросились к нему и, стоя бок о бок, дали тот же обет; и кроваво блестели в мерцании факелов клинки их обнаженных мечей. Этой клятвы никто не может нарушить и никто не может освободить от нее; именем Илуватара клялись они, призывая на свою голову Извечный Мрак, если не сдержат обета; и Манвэ в безумии поминали они, и Варду, и благую гору Таниквэтиль, клянясь ненавидеть и преследовать Стихию Мира, демона, эльфа или нерожденного еще человека, или иную тварь, большую или малую, добрую или злую, когда бы ни пришла она в мир - любого, кто завладеет, или получит, или попытается укрыть от Феанора или его наследников Сильмарили.
Так говорили Маэдрос, Маглор и Келегорм, Куруфин и Карантир, Амрод и Амрас - принцы нолдор; и многие устрашились, слыша ужасные речи. Ибо данная так клятва не может быть нарушена и будет преследовать давшего ее до конца света. Посему Финголфин и его сын Тургон воспротивились Феанору, - и родились злые слова, и снова гнев прилил к остриям мечей. Но вот, тихо, как всегда, заговорил Финарфин, - он старался успокоить нолдор, заставить их остановиться и задуматься, пока не содеяно то, чего не изменишь; и так же говорил один из его сыновей Ородрет. Финрод был на стороне своего друга Тургона; а Галадриэль, единственная женщина нолдор, стоявшая в тот день, высока и доблестна, среди спорящих принцев, желала идти в поход. Она не давала клятвы, но слова Феанора о Средиземье зажгли ее сердце, ибо ей страстно хотелось узреть безграничные просторы и править в них - в собственном владении и по собственной воле. То же думал и сын Финголфина Фингон: ему тоже запали в душу слова Феанора, хотя самого Феанора он не любил; а за Фингоном, как всегда, пошли Ангрод и Аэгнор, сыновья Финарфина. Однако они хранили спокойствие и не говорили против отцов.
Наконец, после долгих споров, Феанор взял верх и зажег большую часть собравшихся нолдор жаждой увидать новые и дивные земли. Потому, когда Финарфин вновь стал призывать помешкать и задуматься, поднялся громкий крик: "Нет, идем, идем тотчас!" И Феанор и его сыновья сразу начали готовиться к уходу.
И впрямь, когда Феанор взялся готовить нолдор к выступлению, начались раздоры. Ибо, хотя Феанор и подвигнул их на уход, далеко не все согласны были признавать его королем. Куда большая любовь была отдана Финголфину и его сыновьям - и его двор, и множество жителей Тириона отказались подчиниться Феанору, даже если и пойдут с ним;
Феанор довольно справедливо сказал: 'Притязания моих братьев основываются только на решении Валар, но какую силу оно имеет для тех, кто не признает их, и хочет вырваться из тюрьмы, коей стали их земли?' Но Финголфин отвечал: 'Я не отвергаю ни Валар, ни главенства их во всех делах, в коих они желают его иметь. Но если Эльдар дан был свободный выбор идти в Аман и оставить Срединные Земли, и за красоту и блаженство этих земель они выбрали Аман, свободны также они покинуть его, когда он стал темен и осквернен, и вернуться в Срединные Земли, и ничто этого выбора у них не отнимет. Больше того, дело есть у меня в Срединных Землях - месть Морготу за кровь моего отца, которого Валар позволили отнять у нас. Феанор же прежде всего ищет украденные сокровища'.
Так что, в конце концов, нолдор выступили двумя воинствами. Феанор и его сторонники шли впереди, но воинство Финголфина было больше; сам он шел по просьбе своего сына Фингона, и еще потому, что не хотел оставлять свой народ, страстно желавший уйти, на произвол поспешных решений Феанора. И он помнил о своих словах перед троном Манвэ. Вместе с Финголфином - по тем же причинам - шел Финарфин; но уходил он очень неохотно. Из всех нолдор Валинора, ставших теперь поистине многочисленным народом, едва десятая часть отказалась отправиться в путь: кое-кто из любви к валар (прежде всего к Ауле), кое-кто из любви к Тириону и дивным творениям своих рук, - но никто из страха перед грозными опасностями пути.
Продолжение следует...
Манве призвал Феанора к вратам Валмара, держать ответ за все слова свои и поступки. Призвали также всех, кто был замешан в этом деле или что-либо о нем знал; или тех, кто хотел сам подать жалобу.
И Мандос сказал ему: “Ты говоришь о рабстве. Если это и впрямь рабство, тебе его не избежать, ибо Манвэ - Король всей Арды, а не только Амана. И деяние твое было неправедным - по обычаям ли Амана, или другой земли. Хотя большей дерзостью явилось оно в Амане, ибо это благословенная земля. Посему такой вынесен тебе приговор: на двенадцать лет ты должен покинуть Тирион, где прозвучали слова угрозы. За это время обдумай все и вспомни, кто ты и что ты. По истечении же срока ты будешь прощен и вина твоя забыта, если другие пожелают освободить тебя”.
Тогда встал и молвил Финголфин: “Я освобожу брата моего”. Но ни слова не сказал Феанор в ответ: молча стоял он перед Валар. Затем он повернулся и ушел с совета, и покинул Валмар. Не медля, возвратился он на Туну, прежде назначенного срока (а дали ему семь дней) собрал свое добро и сокровища, оставил город и отправился в дальний путь.
Вместе с ним в изгнание ушли его семь сыновей и некоторые нолдор. Однако Нерданель не пожелала уйти с ним, но просила позволения поселиться вместе с Индис, которую всегда высоко ценила, хотя это и мало нравилось Феанору. На севере Валинора, в горах, близ чертогов Мандоса, они выстроили крепость и сокровищницу; там, в Форменосе, хранилось бесчисленное множество драгоценных камней, а также и оружие: строители этой твердыни не отказались от созданных Феанором мечей; Сильмарили же были заперты в окованном железом зале. В Форменос ушел и король Финвэ, движимый любовью к Феанору; и Финголфин стал править нолдор в Тирионе. Так лживые речи Мелькора, казалось, обернулись правдой, хотя в том была вина самого Феанора; и неприязнь, посеянная Мелькором, не исчезла - хотя его ложь и стала теперь очевидной - но долго еще жила между сыновьями Финголфина и Феанора.
(1495) Манвэ устроил пир еще более великолепный, чем все, что знали эльдар со времени своего прихода в Аман. Ибо хотя бегство Мелькора и сулило страдания и невзгоды, и никто не ведал, сколько еще ран нанесено будет Арде, прежде чем снова одолеют врага, в ту пору Манвэ решил исправить зло, посеянное среди нолдор. Всех пригласил он в свои чертоги на Таникветиле, но прежде всего - нолдор, чтобы они уладили ссоры, разделявшие эльфийских правителей, и окончательно изгнали из памяти лживые наветы Врага. Потому Манвэ послал вестника в Форменос со словами: «Феанор, сын Финвэ, приди и не отвергни мое приглашение! Ты, как и прежде, любим мною и будешь почетным гостем в моих чертогах».
Одно только омрачало замысел Манвэ: Феанор пришел-таки, истолковав послание Манвэ как приказ, но не пришел Финвэ, и никто другой из нолдор Форменоса. Ибо объявил Финвэ: “Пока сын мой Феанор живет в изгнании и запрещено ему приходить в Тирион, я не считаю себя королем и не стану встречаться со своим народом”. Феанор же явился не в праздничных одеждах, и не было на нем никаких украшений - ни серебра, ни золота, ни драгоценных камней; и не дал он полюбоваться на Сильмарили ни Валар, ни эльдар, а запер их в Форменосе в окованном железом зале. Однако же он приблизился к Финголфину пред троном Манвэ и примирился с ним на словах; и простил ему Финголфин то, что меч был извлечен из ножен. И протянул ему Финголфин руку, говоря: “Как обещал я, так теперь и поступлю. Освобождаю тебя и не помню обиды”.
Феанор молча принял его руку; Финголфин же продолжал: “Сводный брат твой по крови, по велению сердца буду я тебе родным братом. Тебе - вести, мне же - следовать за тобою. И да не разделит нас новое горе!” “Я выслушал тебя, - сказал Феанор. - Да будет так”. Но не знали тогда они, чем обернутся их слова, и не постигли их скрытого смысла.
Говорят, что пока стояли Феанор и Финголфин перед Манвэ, наступило слияние света; тогда засияли оба Древа, и безмолвный город Валмар озарили золотые и серебряные лучи. И в этот самый час Мелькор и Унголиант стремительно пересекли поля Валинора.
Явились посланники - нолдор из Форменоса, неся лихие вести. Они поведали, как слепящая Тьма нахлынула на север, и в сердце той Тьмы шла сила, коей не было имени, и Тьма изливалась из нее. А еще там был Мелькор, он подступил к дому Феанора и у дверей его сразил короля нолдор Финвэ, пролив первую в Благом Краю кровь; ибо Финвэ - единственный - не бежал пред ужасом Тьмы. И еще сказали посланцы: Мелькор разрушил твердыню Форменоса, забрав все камни, что хранились там; и Сильмарили сгинули.
Тут встал Феанор и, подняв руку, пред лицом Манвэ проклял Мелькора и нарек его Морготом, Черным Врагом Мира; и лишь этим именем звали его впредь эльдары. Проклял он также и призыв Манвэ, и час, когда он, Феанор, вступил на Таниквэтиль, решив в безумии гнева и скорби, что будь он в Форменосе, сил его хватило бы на большее, чем тоже погибнуть, как замыслил Мелькор. А после того, Феанор вышел из Кольца Судьбы и бежал в ночь, ибо отец был ему дороже Света Валинора; да и кто из сыновей эльфов или людей меньше ценил своих отцов?
Нолдор же большей частью вернулись в Тирион и оплакивали свой затмившийся дивный город. Через погруженную во мрак Калакирию с темных морей вплывали туманы и окутывали его башни, и фонарь Миндона тускло светил во тьме.
Потом вдруг в городе появился Феанор и призвал всех во двор короля на вершине Туны, но изгнание, к которому он был приговорен, все еще лежало на нем, и он восстал против валар. А потому быстро собралась большая толпа - послушать, что он скажет; и холм, и все лестницы и улицы, что вели на него, были залиты светом факелов. Феанор владел искусством красноречия, и язык его давал ему огромную власть над душами, когда он хотел того; и в ту ночь сказал он нолдор Слово, что запомнилось им навек. Пламенна и ужасна была его речь, исполненная гордыни и ярости; и, внимая ей, нолдор теряли разум. Большую часть своего гнева и ненависти обрушил он на Моргота, и все же почти все его речи выросли из лжи Моргота; но Феанор обезумел от скорби по убитому отцу и от потери Сильмарилей. Он требовал владычества над всеми нолдор - раз Финвэ умер - и отвергал установленное валар.
- Почему, о нолдор, - вопрошал он, - почему должны мы и дальше служить алчным валар, которые не могут уберечь от Врага ни нас, ни свои собственные владения? И хотя теперь Он их враг, не одной ли они с ним крови? Месть зовет меня отсюда - но не будь даже ее, я не стал бы жить в одних краях с родней убийцы моего отца и похитителя моих сокровищ, однако не единственный я храбрец в народе отважных. Или не все вы лишились короля? И чего еще не лишились вы, запертые в теснине между горами и морем?
Прежде здесь был свет, в котором валар отказали Средиземью, но теперь тьма уравняла все. Будем ли мы вечно скорбеть здесь - сумеречный народ, задавленный мглою - роняя напрасные слезы в неблагодарное море? Или вернемся в свой дом? Сладки воды Куйвиэнэн под незамутненными звездами, и широки земли, что простерлись вокруг него. Обширные страны лежат там и ждут нас, - тех, кто в глупости своей забыл их. Идем к ним! Пусть трусы сторожат город!
Долго говорил он так, все время убеждая нолдор следовать за ним и доблестью своей, пока не поздно, завоевать свободу и великие владения на востоке; он вторил лжи Мелькора, что валар обманули их и буду держать в плену, дабы люди могли править Средиземьем. Многие эльдар тогда впервые услыхали о Пришедших Следом.
- Пусть трудна дорога, - говорил он, - дивным будет конец ее! Проститесь с оковами! Но проститесь и с беззаботностью! Проститесь со слабыми! Проститесь с сокровищами! Мы создадим большие! Идите налегке; но несите с собой мечи! Ибо нам идти дальше, чем Оромэ, терпеть дольше, чем Тулкасу; мы никогда не откажемся от погони. За Морготом - до края Земли! Мы будем воевать и ненавидеть. Но когда победим и вернем Сильмарили - тогда мы и только мы будем владыками непорочного Света и господами блаженства и красоты Арды. Ни один народ не превзойдет нас!
Тут Феанор поклялся ужасной клятвой. Сыновья бросились к нему и, стоя бок о бок, дали тот же обет; и кроваво блестели в мерцании факелов клинки их обнаженных мечей. Этой клятвы никто не может нарушить и никто не может освободить от нее; именем Илуватара клялись они, призывая на свою голову Извечный Мрак, если не сдержат обета; и Манвэ в безумии поминали они, и Варду, и благую гору Таниквэтиль, клянясь ненавидеть и преследовать Стихию Мира, демона, эльфа или нерожденного еще человека, или иную тварь, большую или малую, добрую или злую, когда бы ни пришла она в мир - любого, кто завладеет, или получит, или попытается укрыть от Феанора или его наследников Сильмарили.
Так говорили Маэдрос, Маглор и Келегорм, Куруфин и Карантир, Амрод и Амрас - принцы нолдор; и многие устрашились, слыша ужасные речи. Ибо данная так клятва не может быть нарушена и будет преследовать давшего ее до конца света. Посему Финголфин и его сын Тургон воспротивились Феанору, - и родились злые слова, и снова гнев прилил к остриям мечей. Но вот, тихо, как всегда, заговорил Финарфин, - он старался успокоить нолдор, заставить их остановиться и задуматься, пока не содеяно то, чего не изменишь; и так же говорил один из его сыновей Ородрет. Финрод был на стороне своего друга Тургона; а Галадриэль, единственная женщина нолдор, стоявшая в тот день, высока и доблестна, среди спорящих принцев, желала идти в поход. Она не давала клятвы, но слова Феанора о Средиземье зажгли ее сердце, ибо ей страстно хотелось узреть безграничные просторы и править в них - в собственном владении и по собственной воле. То же думал и сын Финголфина Фингон: ему тоже запали в душу слова Феанора, хотя самого Феанора он не любил; а за Фингоном, как всегда, пошли Ангрод и Аэгнор, сыновья Финарфина. Однако они хранили спокойствие и не говорили против отцов.
Наконец, после долгих споров, Феанор взял верх и зажег большую часть собравшихся нолдор жаждой увидать новые и дивные земли. Потому, когда Финарфин вновь стал призывать помешкать и задуматься, поднялся громкий крик: "Нет, идем, идем тотчас!" И Феанор и его сыновья сразу начали готовиться к уходу.
И впрямь, когда Феанор взялся готовить нолдор к выступлению, начались раздоры. Ибо, хотя Феанор и подвигнул их на уход, далеко не все согласны были признавать его королем. Куда большая любовь была отдана Финголфину и его сыновьям - и его двор, и множество жителей Тириона отказались подчиниться Феанору, даже если и пойдут с ним;
Феанор довольно справедливо сказал: 'Притязания моих братьев основываются только на решении Валар, но какую силу оно имеет для тех, кто не признает их, и хочет вырваться из тюрьмы, коей стали их земли?' Но Финголфин отвечал: 'Я не отвергаю ни Валар, ни главенства их во всех делах, в коих они желают его иметь. Но если Эльдар дан был свободный выбор идти в Аман и оставить Срединные Земли, и за красоту и блаженство этих земель они выбрали Аман, свободны также они покинуть его, когда он стал темен и осквернен, и вернуться в Срединные Земли, и ничто этого выбора у них не отнимет. Больше того, дело есть у меня в Срединных Землях - месть Морготу за кровь моего отца, которого Валар позволили отнять у нас. Феанор же прежде всего ищет украденные сокровища'.
Так что, в конце концов, нолдор выступили двумя воинствами. Феанор и его сторонники шли впереди, но воинство Финголфина было больше; сам он шел по просьбе своего сына Фингона, и еще потому, что не хотел оставлять свой народ, страстно желавший уйти, на произвол поспешных решений Феанора. И он помнил о своих словах перед троном Манвэ. Вместе с Финголфином - по тем же причинам - шел Финарфин; но уходил он очень неохотно. Из всех нолдор Валинора, ставших теперь поистине многочисленным народом, едва десятая часть отказалась отправиться в путь: кое-кто из любви к валар (прежде всего к Ауле), кое-кто из любви к Тириону и дивным творениям своих рук, - но никто из страха перед грозными опасностями пути.
Продолжение следует...