(no subject)

[greg5222]

к https://evo-lutio.livejournal.com/



"Задаривая ее, делая ей одол­

жения, он мог пока что рассчитывать на преимущества,

не имевшие отношения к его личности, к его уму, не тре­

бовавшие от него изнурительных забот о том, чтобы он

сам ей нравился. И это блаженство быть влюбленным,

жить только любовью, той реальностью, в которой он вре­

менами сомневался, еще усиливалось для Свана вследст­

вие того, что он, любитель невещественных ощущений,

оплачивал его,- так люди, неуверенные, на самом ли деле

упоительны вид на море и шум волн, убеждаются в этом,

а заодно и в редкостном бескорыстии своего вкуса, как

только снимают за сто франков в сутки номер в отеле и

получают возможность любоваться всем этим из окна."

" А то

если в этом месяце он не окажет Одетте такой же щедрой

материальной помощи, как в прошлом, когда он ей дал

10 м. прус» 289

пять тысяч франков, если он не подарит ей бриллианто­

вого ожерелья, о котором она мечтала, то уменьшится ее

восхищение его добротой, уменьшится ее признатель­

ность,- а он был счастлив этим ее восхищением и при­

знательностью,- и у нее может даже закрасться мысль,

что раз он стал сдержаннее в проявлениях своей любви

к ней, значит, он уже не так любит ее, как прежде. "

слив влюбленного

" Он не смог углубиться в эту

мысль: приступ умственной лени, которая была у него

врожденной, перемежающейся и роковой, погасил в его

сознании свет с такой быстротою, с какой в наше время,

когда всюду проведено электрическое освещение,-можно

выключить электричество во всем доме. Несколько секунд

мысль Свана шла ощупью, потом он снял очки, протер

стекла, провел рукой по глазам и наконец увидел свет толь­

ко после того, как наткнулся на совсем другую мысль,

а именно - что ему в следующем месяце нужно будет по­

слать Одетте не пять, а шесть или даже семь тысяч фран­

ков - чтобы сделать ей сюрприз и чтобы порадовать ее."

Спад интереса

" И ему стали бесконечно дороги

те минуты, которые он проводил у нее вечером, когда он

сажал ее к себе на колени, спрашивал, что она думает о

том, о другом, когда он устраивал поверку тем радостям,

которые теперь придавали смысл его жизни. Вот почему,

после ужина, он, отведя Одетту в сторону, поблагодарил

ее от всего сердца, и эта высшая ступень его признатель­

ности должна была показать ей, что в ее власти воздвиг­

нуть для него целую лестницу блаженств, самое высокое

из которых состоит в том, чтобы, пока длится его любовь

и пока он с этой стороны уязвим, не знать, что такое

ревность.

Когда, на другой день, <7н ушел с пирушки, дождь лил

ливмя, а в распоряжении Свана была открытая коляска;

кто-то из друзей предложил отвезти его домой в карете,

и так как Одетта, позвав его к себе, тем самым ручалась

ему, что никого к себе не ждет, то ему, вместо того чтобы

мокнуть под дождем, можно было со спокойной душой и

легким сердцем ехать домой спать. Ну, а вдруг Одетта,

заключив, что он не дорожит своим преимуществом -¦

проводить с ней все поздние вечера без исключения,

отнимет у него это преимущество как раз, когда оно будет

ему особенно желанно?

Приехав к ней уже в двенадцатом часу, он извинился,

а она сказала, что сейчас, правда, очень поздно, что от

грозы ей стало плохо, что у нее разболелась голова, и пре­

дупредила, что позволит ему побыть у нее с полчасика,

не больше, только до двенадцати; немного погодя она

почувствовала, что устала, ей захотелось спать.

- Значит, сегодня никаких орхидей? - спросил он.-.

А я как раз мечтал о славной орхидейке.

Она ответила ему с кислым, слегка сердитым видом:

- Нет, нет, милый, сегодня никаких орхидей, ты же

видишь, что мне нездоровится!

"

" Но в необычную

пору его жизни, в пору любви, субъективное начало до­

стигло у Свана такой глубины, что любопытство, с каким

он когда-то изучал историю, теперь возбуждал в нем

житейский обиход любимой женщины. И все, чего он еще

вчера устыдился бы,- подсматриванье в окно, а там, мо­

жет быть даже, ловкое выспрашиванье посторонних, под­

куп слуг, подслушиванье у дверей,- теперь было для

него равнозначно расшифровке текстов, сопоставлению

свидетельских показаний, изучению памятников старины,

то есть методам научного исследования, обладающим нео­

споримой духовной ценностью, незаменимым при поисках

истины.

Он хотел было постучать, но ему вдруг стало стыдно

при мысли, что Одетта узнает о его подозрениях, о том,

что он вернулся, о его стоянии на улице. Она часто гово­

рила ему, что ревнивцы, любовники-соглядатаи внушают

ей отвращение. Он действует в высшей степени некраси­

во, и она может возненавидеть его, а между тем пока он

не постучал, она, быть может изменяя ему, все-таки еще

любит его. "

гениально!

"ние узнать истину возобладало в Сване,- теперь ему ка­

залось, что это самый благородный выход из положения.

Для Свана расчерченное световыми полосами окно было

сейчас все равно что тисненный золотом переплет драго­

ценной рукописи для ученого, которому дороже всего

художественные сокровища самой рукописи: он внушил

себе, что за переплетом окна перед ним откроется дейст­

вительное положение вещей, а за то, чтобы восстановить

его, он готов был пожертвовать жизнью. То было дохо­

дившее у него до сладострастия желание постичь истину

в этом единственном свитке, неверном и драгоценном,

просвечивающем, таком теплом и таком прекрасном.

Кроме того, преимущество, которое, как он внушил себе,

было у него перед ними,- а ему было очень важно созна­

вать, что у него есть преимущество,- заключалось, по­

жалуй, не столько в самом знании, сколько в возможно­

сти показать им, что он знает все. Он поднялся на

цыпочки. Постучал. "

Гениально!

"ильны были

облегчить ее, но если бы только физическая! Ведь физи­

ческая боль не зависит от мысли, мысль может сосредо­

точиться на ней, признать, что она стала меньше, что она

на время утихла. Но эту боль мысль возобновляла одним

тем, что напоминала о ней. Хотеть не думать о ней -

это уже означало все еще о ней думать, все еще от нее

страдать. И когда, беседуя с друзьями, он забывал про

свою боль, вдруг кем-либо случайно оброненное слово

заставляло его измениться в лице - так искажается лицо

у раненого, когда чья-нибудь неловкая рука неосторожно

притронется к больному месту. Когда он расставался с

Одеттой, он бывал счастлив, спокоен, припоминал ее

улыбки, насмешливые, ког'да она говорила о ком-либо из

знакомых, и ласковые, когда она обращалась к нему,

вспоминал, какая тяжелая была у нее голова, когда она,

нарушив обычное ее положение, склоняла, почти нехотя

роняла ее ему на губы, как это впервые с ней произошло

в экипаже, вспоминал томные взгляды, какие она, зябко

прижимаясь к его плечу головой, бросала на него, когда

он ее обнимал.

И в то же мгновенье ревность, словно то была тень

его любви, творила ему двойника новой улыбки, которою

Одетта ему улыбнулась не далее, как сегодня вечером,

но которая сейчас смеялась над Сваном и полнилась лю­

бовью к другому, двойника наклона ее головы, опроки­

нувшейся на другие губы, и всех проявлений нежности,

какую Одетта выказывала теперь не ему, а другому.

Сладостные воспоминания, какие он уносил от нее в душе,

были как бы набросками, эскизами, вроде тех, что пред­

лагает вашему вниманию декоратор, и по ним Сван пы­

тался создать себе представление о любовном жаре и об

изнеможении, какое могли вызывать у нее другие. И ему

уже было жаль каждого наслаждения, изведанного с нею.

Жаль, что он имел неосторожность дать ей почувствовать,

как отрадна каждая ласка, которую он для нее изобрел,

жаль тех обворожительных свойств, какие он в ней от­

крывал,- жаль, потому что он знал, что некоторое вре­

мя спустя это будут новые орудия его пытки."

Гениально, у меня так!

"Но он не придал этому значения: ведь из множест­

ва жестов, слов, чистых случайностей, из которых состоит

разговор, мы роковым образом проходим мимо того, что

таит в себе истину, которую наши подозрения ищут всле­

пую, и останавливаемся как раз на том, что не содержит

в себе ничего. Одетта все повторяла: «Как жаль, что ты

не приходишь ко мне днем! В кои-то веки пришел, а я тебя

упустила!» Он знал, что она уж не настолько была в него

влюблена и не могла так горько жалеть о том, что их

свидание не состоялось, но она была добрая, она любила

доставлять ему удовольствия и часто огорчалась, когда

он на нее обижался, а потому он нашел вполне естествен­

ным, что огорчилась она и теперь, лишив его удо­

вольствия побыть с ней час - удовольствия очень боль­

шого, но не для нее, а для него. "

" Если ты правда такая,

то как же я могу тебя любить, раз ты не личность, не цель­

ная натура, пусть несовершенная, но подающая надеж­

ды? Ты бесформенна, как вода, которая стекает с любого

склона, ты - рыба, не обладающая ни памятью, ни спо­

собностью мыслить: рыба сто раз на дню бьется о стекло

аквариума, которое она принимает за воду. Разумеется,

твой ответ не сразу изгонит из моего сердца любовь,

но неужели ты не понимаешь, что ты станешь для меня

менее привлекательна, как только я увижу, что ты -

не личность, что я не знаю никого ниже тебя? Конечно,

я предпочел бы обратиться к тебе с просьбой не ходить

на «Одну ночь Клеопатры» (меня тошнит от одного на­

звания) так, как будто это для меня не существенно, и при

том в тайной надежде, что ты все-таки пойдешь в театр.

Но именно потому, что я придаю твоему решению боль­

шое значение, раз твой ответ будет иметь важные послед­

ствия, я считаю необходимым честно тебя предупредить.

Одетта обнаруживала все признаки волнения и беспо­

койства. Смысл того, что говорил Сван, был ей недо­

ступен, но она понимала, что это целая «громовая речь»,

что это настоящая сцена, что тут и мольбы и упреки,

а так как Одетта хорошо изучила мужчин, то, не вдумы­

ваясь в отдельные слова, она соображала, что мужчина

никогда бы их не произнес, если б не был влюблен, а раз

он влюблен, значит, подчиниться ему невыгодно, что от

неповиновения его влюбленность только усилится. Вот

почему она выслушала бы Свана с полнейшим спокойст­

вием, если б не видела, что время идет и что если Сван

сию минуту не замолчит, то она (это было сказано ею с

улыбкой, выражавшей нежность, смущение и упорство)

«непременно опоздает на увертюру!»."

как точно!

"«Да она же могла бы осмотреть действительно пре­

красные памятники со мной: ведь я десять лет изучал ар­

хитектуру, лучшие люди умоляют меня повезти их в Бове

или в Сен-Лу-де-Но, но я бы поехал туда только ради нее,

а она едет со скотами из скотов восхищаться дерьмом

Луи-Филиппа и Вьоле-ле-Дюка! "

вот так - девушкам все равно, сколько мужик что изучал.

"его счаст­

ливая, скитальческая, размножившаяся душа. «Только

бы нам не наткнуться на Одетту и на Вердюренов,-

скажет он Форестелю.- Я сейчас узнал, что как раз се­

годня они должны быть в Пьерфоне. Я сыт по горло встре­

чами с ними в Париже; если и там некуда будет от них

деваться, то есть ли смысл выезжать?» И его приятель

не поймет, почему, приехав туда, он двадцать раз будет

менять планы, заглянет в рестораны всех компьенских

гостиниц, но так и не решится где-нибудь сесть за сто­

лик, хотя ни в одном из них Вердюренами и не пахнет,

и почему он как будто бы разыскивает тех, от кого он сам

же, если верить его словам, собирался удрать, да и удрал

бы, если б на них налетел; встретив «группку», он уда­

лился бы с нарочитой поспешностью, довольный тем, что

видел Одетту и что Одетта видела его, в особенности же

тем, что он не обратил на Одетту внимания и что Одетта

это заметила. Да нет, она сразу догадается, что приехал

он ради нее. И когда Форестель заезжал за ним, он гово­

рил: «Сегодня я - увы! - не могу ехать в Пьерфон: там

Одетта». И все же Сван был счастлив сознанием, что если

он, единственный из смертных, не имеет права ехать се­

годня в Пьерфон, значит же, он Одетте не безразличен,

значит, он ее избранник, и то, что ему одному запрещено

пользоваться всеобщим правом свободы передвижения,

является одной из форм его рабства, их близких отноше­

ний, которые так ему дороги! В самом деле, лучше не

рисковать ссорой с Одеттой, лучше потерпеть, дождаться

ее возвращения."

у меня так бывает.

" В день, когда, по его

расчетам, Одетта должна была вернуться, он опять до­

ставал расписание, пытался угадать, с каким поездом она

приедет, и смотрел, какие поезда еще остаются, если она

опоздает на тот. Боясь, что телеграмма придет без него,

рн не выходил из дому и не ложился, надеясь, что, если

Одетта приедет с последним поездом, то может устроить

сюрприз и приехать к нему ночью. Действительно, разда­

вался звонок; ему казалось, что ей долго не отворяют,

и он то порывался будить швейцара, то подбегал к окну,

чтобы окликнуть Одетту, если это она, потому что, хотя

он десять раз сходил вниз и сам отдавал соответствую­

щие распоряжения, люди все-таки могли сказать ей, что

его нет дома. "

" Ах, если б ему было суждено жить вместе с Одет­

той, чтобы у нее в доме он был бы у себя дома; чтобы на

вопрос о том, что у них сегодня на завтрак, слуга ответил

бы, что заказала Одетта; чтобы, стоило Одетте изъявить

желание погулять в Булонском лесу, он, по долгу при­

мерного мужа, хотя бы ему больше улыбалось остаться

дома, пошел с ней и, когда ей станет жарко, понес ее

пальто, а чтобы вечером, если ей не захочется наряжать­

ся, если она предпочтет побыть дома, он сидел с ней и

исполнял все, что ей заблагорассудится,- какую бы тогда

все мелочи жизни Свана, казавшиеся ему раньше такими

скучными, только потому, что теперь они составляли бы

часть жизни Одетты, все, вплоть до самых интимных,-

какую бы они, наподобие вот этой лампы, вот этого оран­

жада, вот этого кресла, впитавших в себя столько дум, во­

плотивших столько желаний, какую бесконечную приобре­

ли бы они сладость и какую таинственную объемность!"

слияние.

"После таких спокойных вечеров подозрения Свана за­

мирали; он благословлял Одетту и на следующий день,

спозаранку, посылал ей особенно ценные подарки: вче­

рашняя ее доброта вызывала у него или признательность,

или желание вновь ощутить на себе эту доброту, или при­

лив любви, искавшей выхода.

А в другие дни он снова мучился; ему казалось, что

Одетта - любовница Форшвиля и что когда, в Булон­

ском лесу, накануне пикника в Шату, куда его не позва­

ли, он, так и не уговорив Одетту, сидевшую вместе с

Форшвилем в ландо Вердюренов, ехать с ним, хотя у него

был такой отчаянный вид, что даже кучер это заметил,

повернулся и пошел от нее, отвергнутый, одинокий, Одет­

та, проговорив: «Как он бесится!»-бросила на Форшвиля

такой же блестящий, лукавый, быстрый и неискренний

взгляд, какой был у нее в тот вечер, когда Форшвиль вы­

гнал из дома Вердюренов Саньета. В такие дни Сван

ненавидел ее. "

"е, она будет признательна Свану.

И если - вместо того, чтобы рассориться с Одеттой

и даже не повидаться с ней перед ее отъездом,- он по­

шлет ей денег, поощрит в ней это желание и если благо­

даря его стараниям путешествие окажется для нее прият­

ным, то она прибежит к нему счастливая, благодарная,

и опять он ей обрадуется, а между тем этой радости ви­

деть ее он был лишен почти целую неделю - радости,

которую ему ничто не могло заменить. "

- бред!

"Так, в силу химизма своего заболевания, выработав

из любви ревность, Сван опять принялся выделывать

нежность, выделывать жалость к Одетте. Она вновь пре­

вращалась в милую, прелестную Одетту. Его мучила со­

весть за то, что он бывал с нею груб. Ему хотелось

сделать ей что-нибудь приятное, чтобы потом она при­

шла к нему и чтобы он увидел, как благодарность высе­

кает ее лицо и вылепливает ее улыбку.

А она, уверенная, что спустя несколько дней Сван,

такой же нежный и покорный, придет к ней мириться,

привыкла к этому и уже не боялась ему разонравиться,

не боялась даже злить его, и когда ей было почему-ни­

будь неудобно дарить его ласками, которыми он особенно

дорожил, она ему в этом отказывала."

качели, а у него нет самоуважения.

"А в других случаях, когда Одетта собиралась уехать,

все происходило иначе: Сван нарочно из-за какого-ни­

будь пустяка придирался к Одетте и давал себе слово не

писать ей и не искать с ней встреч до ее возвращения,

тем самым придавая видимость крупной ссоры, которую

Одетта могла принять и за окончательный разрыв, обыч­

ной разлуке и ожидая от нее такой же выгоды, как и от

ссоры, а между тем долгота этой разлуки зависела, глав­

ным образом, от продолжительности путешествия,- Сван

только переставал встречаться с Одеттой чуть-чуть рань­

ше, чем следовало. Он уже рисовал себе Одетту встрево­

женной, огорченной тем, что он к ней не приходит и не

пишет, и этот образ, утишая его ревность, помогал ему

отвыкать от свиданий с ней. Конечно, временами, в силу

длительности оторвавшей их друг от друга на целых три

недели добровольной разлуки, самый краешек его созна­

ния, куда он бывал отброшен своею собственною реши­

мостью, лелеял мысль, что он свидится с Одеттой по ее

возвращении, но Сван так терпеливо ее ждал, что неволь­

но задавал себе вопрос, не увеличить ли вдвое срок воз­

держания, которое так мало брало у него душевных сил."

"А между тем болезнь Свана,- ведь его любовь была

именно болезнью,- так распространилась, так сплелась

со всеми его привычками, поступками, мыслями, с его здо­

ровьем, с его сном, с его жизнью, даже с его желаниями,

переходившими за черту, когда его уже не будет, так

срослась с ним, что удалить ее - это было равносильно

тому, чтобы разрушить почти всего Свана: как выражают­

ся хирурги, его любовь была уже не операбельна.

Любовь отвлекла Свана от всех его интересов на­

столько, что когда он теперь случайно появлялся в све­

те,- убеждая себя, что его связи, подобно изящной опра­

ве, которую Одетта, впрочем, не умела ценить, могут до

известной степени повысить в ее глазах его самого (и, по­

жалуй, он был бы прав, если б его любовь не обесценива­

ла этих связей, ибо, в представлении Одетты, она умаля­

ла все, к чему бы он ни прикоснулся,- его любовь как бы

заявляла, что все это не может идти с ней ни в какое

сравнение),- он не только тосковал, оттого что находит­

ся там, где Одетта не бывает, среди людей, ей незнакомых,

нет, он испытывал столь же бескорыстное наслаждение,

какое доставил бы ему роман или картина, на которых

328

изображены развлечения нетрудового класса, так же как

у себя он наслаждался бы упорядоченностью своего до­

машнего обихода, элегантностью своей одежды и одеж­

ды слуг, выгодностью помещения своих ценностей, чтени­

ем Сен-Симона, одного из любимых своих авторов, тем,

как Сен-Симон описывает распорядок дня и меню г-жи

де Ментенон, потрясающую скупость Люлли и его широ­

кий образ жизни"

границы слились, опор нет

"Даже когда Сван не мог дознаться, куда уезжала

Одетта, его тоска, единственным лекарством от которой

была радость побыть с Одеттой (лекарством, в конце

концов ухудшавшим его состояние, оттого что он слиш­

ком часто к нему прибегал, но, по крайней мере, на время

успокаивавшим боль),- его тоска прошла бы, если б

Одетта позволила ему остаться у нее, дождаться ее уми­

ротворяющего возвращения, в котором потонули бы часы,

злою, колдовскою силою превращавшиеся для него в не­

похожие ни на какие другие. Но такого разрешения он от

нее не получал; он ехал к себе домой; дорогой он застав­

лял себя строить планы, переставал думать об Одетте;

пока он раздевался, ему даже удавалось настроить себя

на более или менее веселый лад; он ложился и тушил

свет, предвкушая, что завтра пойдет смотреть какое-ни­

будь выдающееся произведение искусства; но как только

он начинал засыпать и переставал делать над собой уси­

лие, усилие бессознательное - настолько оно стало для

него привычным, в то же мгновенье по его телу пробегал

озноб, а к горлу подступали рыдания. Он даже не ста­

рался уяснить себе, отчего он только что рыдал; он выти­

рал глаза и, смеясь, говорил себе: «Прелестно! Я станов­

люсь неврастеником!» Потом он снова невольно думал -

думал с глубокой душевной усталостью,- что завтра

опять надо будет допытываться, что делала Одетта,

и пускаться на хитрости, чтобы увидеться с ней. "

" так как Одетта охладевала к

нему постепенно, день ото дня, то он мог бы измерить

глубину совершившейся перемены, лишь наглядно пред­

ставив себе различие между нынешней Одеттой и Одет­

той, какою она была в начале их знакомства. Эта

перемена была его глубокой, его скрытой раной, болев­

шей и днем и ночью, и, стоило ему почувствовать, что

мысли его подходят к ней слишком близко, он, боясь, как

бы они не растравили ее, мгновенно направлял их в дру­

гую сторону. Он часто думал об Одетте; «В былое время

она любила меня больше»,- но не воссоздавал в своем

воображении этого времени. У себя в кабинете он избе­

гал смотреть на комод, он обходил его, потому что в од­

ном из ящиков комода была спрятана хризантема, пода­

ренная ему Одеттой в первый вечер, когда он поехал

проводить ее, и письма, где она писала: «Ах, зачем вы не

забыли у меня и свое сердце! Я бы вам его ни за что не

вернула!», или: «Когда бы я вам ни понадобилась,- в лю­

бое время дня и ночи,- подайте мне только знак, и я в

вашем распоряжении»,- вот так и у него в душе было

место, к которому он не давал приближаться своему со­

знанию, не позволял ему проходить рядом, а заставлял

избирать окольный путь долгих рассуждений: там жили

воспоминания о счастливых днях."

" Ах, какое это было

бы для него счастье - взбираться по темной, зловонной

и опасной лестнице на «шестой», к бывшей портнишке,

как бы он рад был платить ей дороже, чем за недельный

абонемент в литерную ложу Оперы, за право провести у

нее вечер с Одеттой, даже пожить у нее несколько дней,

чтобы иметь возможность поговорить об Одетте, побыть

с людьми, с которыми Одетта виделась, когда его там не

было, и которые поэтому, как ему представлялось, прони­

кали в самую подлинную, наименее доступную и наибо­

лее таинственную область жизни его любовницы! "