Веер
Я сижу на полу перед диваном, и пол этот застлан линолеумом тёмно-красного цвета. Я сижу на коленях, потому что в позе лотоса сидеть не умею. Ноги уже порядочно затекли. Слева и справа от меня голые стены серебристого цвета, твёрдый диван низок. Он закрыт покрывалом, и всё же, я вижу лохмотья старой диванной обивки. Скрученная постель образует маленький белый валик в ногах у того, кто мог бы здесь лечь. И я вижу улитку на срезе валика: не ту, что в саду ползёт по давленым сливам, но улитку-спираль.
В верхнем углу на правой стене держится белая матовая лампочка без абажура.
Я смотрю на стену, что прямо напротив меня, неотрывно смотрю на неё. Здесь должен был висеть ковёр, пошлый ковёр старых времён, пыльный, с безвкусным рисунком. Но ковра нет. И, кажется также, будто нет и самой стены: всю её занимает огромный раскрытый веер из прозрачных пластинок. Стекло ли, пластмасса? Не важно. Каждая пластинка чуть находит на другую, и на каждой его лицо. Все линии нанесены тонким слоем чёрной краски (а может смолы?). Он смотрит мне прямо в глаза, а я смотрю в ответ. На всех пластинках от края до края он немного другой: улыбчивей по краям, серьёзнее к центру. И всё же, это одно лицо. Его лицо. Я его знаю. Пластинок так много и они такие тонкие, что, кажется, хранят все выражения, какие он может принять. Я так недолго видела его; всё увиденное можно собрать воедино и разбить на множество изображений, хранящих те несколько мгновений.
Я смотрю то на крайнюю левую, то на крайнюю правую пластину и не могу понять, чем отличаются лица на них. Оба почти улыбаются, но оба ещё не надели улыбку, и всё же они разные. Я уже полчаса, час пытаюсь найти эту разницу, вглядываясь в глаза то одному, то другому. Но всё это время я смотрю в одни и те же глаза.
По бокам от веера ещё видны кусочки серебристой стены (треугольнички у самого потолка), и серебристый цвет проникает из-за пластин. Лицо живое, лицо, несомненно, живое.
Я возвращаюсь к нему взглядом, снова скольжу по всем фазам и не могу взглянуть на центральную, главную, как я её про себя называю. Преодолевая усилие, я ловлю этот взгляд, этот центральный. Он другой, не такой как на всех остальных. Я вдруг понимаю почему: только эта его личина не смотрит прямо на меня. Он не притягивает к себе, как те; он смотрит вглубь себя самого и лишь оттуда видит меня, т.е. и меня тоже. Ему одному, этому смоляному овалу на гладком стекле, видна не только я, но и вся комната, и весь мир за стеной, за всеми стенами.
Я вижу это и понимаю, и краем глаза, вернее, краями обоих глаз, замечаю движение дальних пластин: все они одна за другой плывут к центру, медленно-медленно, как во сне. С тоненьким скрипом, со звуком схлопывающихся створок, лица ползут, накладываясь одно на другое. Все они, от этого кажутся беспокойными, взволнованными и лишь одно - недвижное - безмятежно. Все те, дальние, приближаются к центру: одна полуулыбка в самом низу, другая - на самом верху непрерывно растущей стопки тонких пластин. Все они соединяются, наделяя его объёмом и всеми мыслимыми выражениями; стена за веером обнажается с обеих сторон и рушится, не опадая, но складываясь в задник декораций.
Движение пластин останавливается, веер сложен и падает вместе с задней стенкой куда-то на задворки мироздания. Чёрные контуры наполняются жизнью и цветом, он выходит, спотыкается о диван, ступает по линолеуму, душит меня и спускается в зрительный зал.
Меркнет свет. Падает занавес. Все уходят, а ты кричишь. Ты кричишь, и ищешь кого-то среди зрителей, но всё напрасно. Ты один. Перед тобой тёмная сцена, свет у тебя за спиной. Ты продолжаешь кричать и плачешь, и поднимаешься на сцену.
Но моего тела на ней уже нет. Наверное, когда выключили прожектор, меня унесли в гримёрную. Всего несколько мгновений ты видел моё лицо, повёрнутое к зрителям, мертвенно бледное. Ты корчишься и закрываешь руками свои глаза, и садишься на пол, безутешный, впечатлённый.
Время течёт неслышно, становится светлее. Ты всё ещё сидишь на красном гладком полу. Вокруг тебя серебристые стены, веер перед тобой снова раскрыт. Ты кладёшь руки себе на колени и поднимаешь отёкшие глаза, ты больше не отрываешь их от множества моих лиц.
2007