Играем черными - играем белыми
Когда двое садятся сыграть в шахматы, один берет в каждую руку пешку - в одну черную, в другую белую, а его партнер угадывает. Но, представьте, вдруг обнаруживается, что пешки оказались одинаковой масти. Оба смеются, ошибка исправляется...
Теперь представьте, что тот, кто разбирал по рукам пешки, говорит "значит будем оба играть черными (белыми)", и невозмутимо расставляет на доске свои фигуры.
Что делать его партнеру в этой щекотливой ситуации, при том, что вариант розыгрыша или помешательства одного из игроков заранее исключен?
Может ли состоятся игра?
Фильм «Деньги» (1983) Робера Брессона не для тех, кто хочет выиграть.
Это не тот случай, когда искусство делает нас счастливыми (или что там с нами происходит при катарсисе?)
Это тот случай, когда от искусства может реально поплохеть.
Лучшей рецензией на этот фильм может быть только пересказ его содержания. Это не трудно, и не заняло бы много места. История того как человек становится убийцей редко бывает замысловатой. Вообще - история может быть громоздкой, это зависит главным образом от количества действующих в ней лиц, но устроена всегда просто - механически. Это цепь; она стала историей - тем, что может быть воспроизведено в связном рассказе - благодаря тому, что события оказались сцеплены как звенья цепи, одно за другое, и так далее - до того момента, когда что-то - чья-то воля или случай - не положит предел этому сцеплению. В этот момент история кончается.
Если мы имеем историю убийцы - когда она кончается? И чем?
Правильный конец такой истории - наказание. Мы это знаем не благодаря Достоевскому, и даже не благодаря Моисею. Это опыт самой жизни - последствия наших деяний неизбежны, а последствия сильных деяний - сильны. Наука называет такое положение дел "детерминизмом"; это другое название цепи. Если ходу вещей и удается иногда ускользнуть от сцепления в единую линейную последовательность и развалиться в невнятную россыпь, то происходит это случайно (стохастически), а не по велению чьей-то воли - потому что воля (человеческое - что бы там не нашептывали некоторые мудрецы) как раз, напротив, стремится к упорядочению, к сцеплению, к логике. Например к логике воздаяния - частному случаю детерминизма. Поэтому правильный конец истории убийцы - виселица. Или - того пуще - угрызения совести, ад, который всегда с тобой.
Из этого списка предикатов истории убийцы-висельника Брессон вычеркнул все, кроме простой механики сцепления. Остался только перечень событий в линейной последовательности - и вопрос о том, что связало их в такую последовательность.
Название фильма дает ответ на этот вопрос прежде, чем он задан - деньги.
Главный герой фильма попадает в дурную последовательность событий, не им подстроенную - не его волей и не его логикой. Какому-то мальчишке оказалось маловато тех денег, которые ему регулярно выдавал на карманные расходы отец. В дело пошла фальшивая купюра. Мальчишке повезло - он не попался, а купюра пошла гулять. Правда чуть позже и купюру и мальчишку все-таки вычислили, но процесс нагромождения последствий уже запустился. Мальчишка по малолетству отделался легко. А вот молодому отцу маленького семейства - то есть тому, для кого деньги не средство обеспечения ребячьих похотей, а насущная необходимость, досталось по полной программе. В конечном итоге он становится убийцей.
Брессон сделал все, чтобы выпарить из этой истории мораль. Мало того, он ухитрился все это подать так, чтобы разрушить любые встречные покушения морали. Эту, казалось бы невозможную, задачу он решил простым до тупости образом: все персонажи в каждом отдельном эпизоде мотивированы прозрачно и однонаправлено, не остается ничего неясного, никаких зазоров и прорех для адвокатских ухищрений по расшатыванию конструкции в уклончивую многозначность. Механика действий и противодействий - и ничего сверх этого.
У морали нет зацепок для своих приговоров - она опоздала.
И мы тоже. Мы не успеваем за этим фильмом - наше усилие понимания не достает до него. Брессон выбивает почву из под всякого объяснения равного пониманию - вот этой настырной механикой. Словно речь не о человеке, и его "почему" и "зачем", а о "как" часов в прозрачном корпусе: вот так они идут и тикают.
То есть так, что убийство предстает деталью этого механизма столь же неотъемлемой, как любая другая, включая детали "правосудие" (механика воздаяния), "ложь" (механика страха), "предательство" (механика эгоизма), "добро" (механика жертвенности).
Остается одна деталь, которая вдруг разваливает всю эту систему - немотивированность последнего звена цепи - финальное признание героя. У этого жеста нет оправдания.
Подчеркиваю - речь только о том, что мы видим на экране. Ключевое слово "видим": Брессон выстраивает очень жесткую систему предъявления-развертывания истории, в которой домысел под запретом. Тут даже сами фигуранты ничего не домысливают, и когда их настигают ближайшие (других тут нет - все происходит по алгоритму игры: ход - ответный ход; вот почему я начал с шахмат) последствия их ухищрений по избежанию нежелательных последствий - так действуют все, кроме главного героя (об этом его странном простодушии чуть ниже) и приютившей его вдовы - они не лукавят. Принудивший своего работника к лжесвидетельству босс, выгоняет его с работы не потому, что тот попался на воровстве - казалось бы достаточное основание, на деле выступающее всего лишь в качестве первого подвернувшегося под руку предлога, а потому что "ты же понимаешь, что к тебе не может быть доверия".
И вот когда в финале система разваливается, то самый ее развал воспринимается не как "вдруг", а как нечто само собой разумеющееся, столь же механически и логически неизбежное, как и вся система кошмара этой истории. Нет никакого "вдруг", стало быть нет и усилия преодоления кошмара, - вознагражденного, либо потерпевшего героический крах, которое только и могло бы породить эффект катарсиса "вдруг".
Автор отбирает у нас последнюю надежду на то, что из кошмара есть выход. На то, что есть хоть что-то кроме кошмара.
У всякой истории, помимо ее логического или катастрофического конца, есть некий шлейф, реверберация, хвост - продолжение ее в реципиенте. Я имею в виду не осмысление, а именно эффект затухания сигнала. Мы почти никогда не принимаем его в расчет в наших гиперкритических раскладах. Что немудрено - мы его забываем. Вернее забываем о нем. Между тем только благодаря ему мы вообще что-либо помним. В этот момент происходит запись в память некоего файла, содержащего в сжатом виде всю информацию, включая ее привязку к нашим персональным обстоятельствам места и времени. Мне представляется, что Брессон делал свои фильмы именно в расчете на этот эффект. Во всяком случае эта гипотеза лучше объясняет его аскетизм - столь радикальный, что, даже восхищаясь им, невольно сопротивляешься - чем все домыслы о его трансцендентности и религиозном экстазе. "Деньги" поздний фильм, сделанный весьма пожилым человеком, изведавшим много опытов разочарований. А поскольку этот человек художник, стало быть и опыты его разочарований имели вполне художественные последствия. Вообще никогда не надо забывать, что опыт мастерства гораздо в меньшей степени опыт накопления, нежели опыт отречения, и вместе с опытом творчества-созидания, проникая в него и подчиняя своей дисциплине, самого творца понуждает к известной аскезе: не случайно многие художники называли себя монахами. Брессон, сколько мы можем судить по его фильмам, знал цену эстетским соблазнам формотворчества всегда, и тем более легко мог ими пренебречь, когда познал цену всех прочих житейских химер. Минимализм его конструкций не менее формалистичен, чем какие-нибудь роскошные протуберанцы иных его собратьев по ремеслу, но при этом гораздо лучше просчитан и целенаправлен: в самые недра подсознательного. Он проникает на глубину душевной раны - а это будет поосновательней любых катарсисов. Это мнемоника боли. И предназначена она не тем, для кого искусство не более, чем способ приятного времяпрепровождения - бегущим невнятицы жизни и взыскующим своей доли кайфа, а тем, кто ищет в нем ответа на свой зов о собственном предназначении - кто мы, откуда, куда мы идем. Этот ответ не может быть дискурсивен, он - эхо зова и отклик на него, отклик преодоления хаоса. Искусство. Шаг туда, где до этого была пустота. А не истоптанный газон эстетики.
Первой мыслью, за которую мне удалось ухватиться после финального титра была - я не хочу увидеть это еще раз.
А второй - я буду смотреть это еще много раз, теперь от этого уже никуда не деться.
От чего - этого? От механики и кошмара? Этим меня пугали столько раз, что я уже забыл когда шарахался от подобных предъявлений.
Нет, тут что-то другое - вот этот шлейф, реверберация, незатухающее эхо...
Я могу сейчас выудить из него некое подобие смысла и разложить в виде пасьянса образов; я могу представить этот смысл как вывод и мораль; наконец я могу поднапрячься и выстроить этакий экзистенциальный философический бомжатник, в котором фильм окажется одним из номеров-люкс.
Все это будет безнадежный фальшак.
У фильма, кроме его беспощадной механики, есть камертон - буквальный, музыкальный, и другой музыки в нем нет: один из его персонажей второго плана, которому назначено быть убитым (из-за денег, которых у него нет) играет на пианино Хроматическую фантазию Баха. Я не могу истолковать появление этой музыки (так и просится - сфер). У нее нет объяснения - она внеположна механике кошмара; опять же напрашивается тяжелое слово - трансцендентна. Знак оттуда? знак неминуемой гибели гармонического? гармония та же механика? - не толкуется...
Но это еще не все. Остается герой-убийца. Он ведь не злодей, для этого он слишком простодушен. В фильме есть его антипод (механика перевертышей и зеркальных отражений) - гнусноватый ловкач-лжесвидетель, воришка по призванию - который словно оттягивает на себя весь потенциал морального негодования еще до того, как настанет его черед. На настоящего злодея он тоже не тянет, хотя бы в силу того, что рассказ не о нем. Но весь фокус в том, что нет и самого злодеяния - умысла зла. Зло фильма не умышлено - не персонифицировано до конца ни в одном из героев, хотя наделено именем - деньги; безликий субститут воздаяния, к тому же фальшивый.
Признание героя не выглядит как раскаяние. Оно выглядит как выход из кошмара фальшивых расплат и механических воздаяний.
Единственный - расплата собой.
Я настаиваю на слове "выглядит" - домыслы не нужны...