Предательство тела
Сотворено не только по зову сердца, но и по заказу досточтимого mahrjutka - модератора art_porno, почтеннейшего из сообществ
"Все дырки равны" написала моя подруга в шуточной анкете в графе "ваше кредо". Дело было на вечеринке, веселой и горячей.
- И как сие надо понимать? - спросил кто-то
- Буквально - не без нахальства ответила она.
Последовавший за этим обвал подначек и провокаций наверняка был бы увенчан достойной оргией, будь наша компания не столь пестрой; уравнять свои дырки мы не решились.
Некоторое время спустя, вспоминая этот случай, подруга призналась, что "ничего такого в виду не имела", и написала свой слоган от балды, спонтанно. "А если бы?.." - спросил я - "ведь тебе первой пришлось бы соответствовать - не слабо?" Она не нашлась, что ответить.
Мы живем в столь насыщенном сексуальной символикой мире (он всегда был таким), что чуть ли не каждый наш шаг может обернуться такой провокацией, таким зовом, к которым мы совсем не готовы (а вот с готовностью, во времена канувшие, было попроще). Обыватель не склонен к сексуальной раскованности даже теперь, когда таковая уже перестала (ладно - почти перестала) быть в обыденном сознании синонимом распущенности и падения нравов. Главным образом потому, что ему не до того - своих хлопот полон рот. Но и когда хлопоты его отпускают он скорее ограничится горячащими кровь шарадами, нежели позволит себе праздник тела.
Да, секс - праздник тела. Если бы тело само могло отвечать на наши вопросы, то единственным его ответом на вопрос "чего тебе нада" был бы - другое тело. Только другое тело может дать телу как таковому ощущение себя - в прикосновении, в плотном контакте, наконец в слиянии субстанций его составляющих; полноту безущербного бытия. Любое движение тела - труд; не столько прибыток, сколько отдача, трата и рассеяние его энергий. И только во встрече с другим телом оно может быть вознаграждено сполна.
Вот, собственно, весь смысл того, что мы привыкли называть "половым актом", или, сокращенно, "сексом". Заметьте, я обошелся без таких слов как "пол", "инстинкт", "любовь". Эти слова принадлежат не телу, и если быть до конца честным, именно они закрывают нам доступ к нему - к собственному нашему телу; говоря сами - принуждают его к немоте, заглушают его зов. Слова (сознание, разум, душа), превращая все в проблему, превращают и часть нас самих - и какую! что мы без нее? дух? который "веет" - ветерок космический? (так и слышится "веете? - ну-ну...") - в вопрос, в тезис, который надо доказать.
Кто сказал что мы бездуховны? Кто превратил слово "материализм" в страшное ругательство?
Мы.
Вылепленные из очень плотных материй мы отреклись от того, чем явлены в этом мире - предъявлены ему на круг.
Во имя "духа" - пусть даже с большой буквы и без кавычек - Духа - мы предали самих себя: превратили свое тело в "срам", осрамились.
Человек оказался предательством самого себя, самого себя бегущим, самого себя стыдящимся, и вечно суетящимся в поисках оправданий и алиби - чур меня, чур!
Во имя чего?
Во имя того самого Духа, который, согласно Главной Сказке Человека, и наделил его телом - воплотил.
К истории вопроса.
Лет этак 130 назад Ипполит Тэн (столь же модный тогдa, как ныне другой француз Жак Деррида), пожалуй первый поднял вопрос о теле как проблеме - о Человеке Голом (Homo Nudis). Человек гол - это факт. Факт, с которым человек, в силу каких-то причин (одно дотошное их перечисление стоило бы пожалуй нехилой диссертации) не пожелал примириться. Тэн выделил главную на его взгляд - штаны. Они уничтожили Наготу - и заменили ее Обнаженностью: человек Голый - стал человеком Раздетым. Чуете разницу? То есть естественное состояние уступило место искусственному, человек как бы потерял невинность. Голыми умели быть древние греки, так считал француз, они обходились без штанов, а то, чем они обходились не столько скрывало наготу, сколько изящно ее оформляло. Потом пришли варвары, ввели моду на изобретенные ими штаны (трудно их упрекать в каверзном злоумыслии - народ северный, зимой без штанов скушно), и все пошло наперекосяк: появился стыд и рухнули нравы. Даже пришествие и победа христианства, с его густыми моралями, суть следствие истощения духа наготы, который, будучи стеснен штанами, не смог оказать должного сопротивления.
Жаль вот только, что Тэн нигде не оставил инструкции, как нам определить в каждом конкретном случае (скажем на картинке) видим ли мы просто голого человека, или раздетого.
Или мы столь безнадежно раздеты, что просто голыми нам быть уже не по силам?
Ясно, что подход забытого ныне интеллектуала чисто эстетический: это взгляд не на человека, а на античную статую. Тело здесь только видимость, форма, причем не какая попало (целлюлит он и в Древней Греции целлюлит), а именно идеальная; update-извив такого подхода мы имеем нынче в разделении показа голого человека на эротический ("гламурный") и порнографический. Не случайно, что развернута мысль о наготе и обнаженности оказалась в лекциях по истории искусства и дополнена в путевых очерках об Италии: красота уже лет этак с полтыщи ко времени Тэна была единственным оправданием тела, его позитивом. Реальное - пользуемое человеком при всяком шаге, поставщик услуг и удовольствий к пиршественному столу его Духа, тело-слуга, оставалось негативом: неизбежным соучастником темных делишек, всегда могущим обернуться нежелательным свидетелем обвинения. От века заподозренное в измене (слуга ведь всегда лукав и вороват), оно было крестом Духа, его злым роком, темной стороной, сгустком мрака, дьявольским охвостьем.
Ренессанс (античность+христианство, вернее в обратном порядке; христианство+античность) можно в таком разе рассматривать как адвоката эллинского тела: тела-формы, совершенного подобия - того, которым согласно казуистической логике, руководствовался Бог-ваятель, лепя из праха Адама - подобие себя любимого.
Шкодные боги Олимпа, подобные человеку шустрой и ревнивой проказливостью, были телесным подобием нагого грека - воина, спортсмена и добытчика чужих жен (одним словом - пирата), вольного обитателя побережья красивейшего из морей, всегда готового порезвиться в теплых водах, и оттого просто не нуждавшегося ни в каком тряпье.
Голый человек Ренессанса оказывался этаким автопортретом Бога (штаны тут вовсе непричем). Но! Случилась неуловимая забавная подмена: Адам, подобие иудейского Яхве, на деле оказался подобием голого эллина-пирата.
С маленьким библейским прибавочком - фиговым листочком, прикрывшим срам.
(Адвокат, как водится, запутал всех и запутался сам).
В сухом остатке мы имеем - штаны и фиговый листок. Штаны для комфорта телу, листок - прикрытие наготы.
Древние иудеи были мудрее французского умника нового времени, они точнее прочувствовали суть наготы, ее корень: нагота человека - его гениталии.
Здесь повисает маленький вопрос: отчего этот нюанс, столь очевидный казалось бы, греками прочувствован не был? Почему для иудея его производящий орган оказался проблемой, в то время как греку и это оказалось нипочем? Что за легкомыслие?
(Предоставляю эту загадку в распоряжение пытливых умов, а сам поскачу дальше).
До сих пор я говорил об одном отдельно взятом теле; в таком случае нагота может рассматриваться как проблема-лайт, извод пляжного покроя - нудисты давно и легко ее для себя решили. Нагота нечувствительно превращается в одежку - ну уж какая есть, не обессудьте. То есть, опять же алиби, усилие оправдания, хотя уже и не столь натужного, как эстетское: да я гол, наплевать, нехай так оно и будет. Доблесть красоты уступает место благодушию, налицо некоторое снижение накала, прямо скажем - буржуазное, обывательское снижение. Тут чего-то сильно не хватает; нет прямоты и напряга членов - они висят, негордые и вялые.
Однако же скучно телу одному. С этого я и начал разговор. И вот как только появляется рядом второе (а следом, глядишь, и третье,* ну и etc - кто сколько осилит) начинаются совсем другие дела. О них можно долго (и нескушно) рассуждать - что неоднократно уже и проделано многими профессионально-рассудительными людьми, но я здесь ограничусь коротеньким историческим анекдотом, который исчерпывает эту проблему дотла, соплей перешибая толстые фолианты.
В 1956 году на открытии первой в СССР выставки Пабло Пикассо некая школьная учительница была настолько шокирована некоторыми его графическими листами на античные темы, что устроила форменный дебош, требуя убрать "эту порнографию". Присутствующая при сем событии Анна Ахматова сказала, что считать такие вещи непристойностью и есть самая настоящая порнография, то есть по факту определила прописку порнографии - в мозгах.
Никто не думает, что игры плоти есть порнография.
Но стоит нас сделать не участниками их, а всего лишь свидетелями - представить нам картинку того самого - и АГА! все попались!
Но как сладко, черт побери, застукать другого за исполнением твоего греха!
И кто здесь Аффтар?
Кто Главный Порнограф?
Для закругленности (но отнюдь не в качестве точки и морали) моих несколько растрепанных словес на горячую тему привожу еще один классический анекдотец.
Вбегает без стуку и спросу дите в комнату родителей и, натурально, застает их в самый разгар их взрослого праздника.
Короткая пауза.
Затем сабж поворачивается лицом к залу, и тыча указующим жестом в осрамившихся предков, патетически восклицает
- И эти люди запрещают мне ковырять пальцем в носу?!
* А propos, еще одна темка: любви достаточно двоих, а вот сексу - мало, нужен третий, причем пол и тут не важен; просто - веселый полноценный праздник тела требует разбега вширь. Но больше, чем трое должны будут уже договариваться - появляется нужда в правилах игры, а так, троицей, можно оставаться спонтанными и не отвлекаться на второстепенные подробности.
"Все дырки равны" написала моя подруга в шуточной анкете в графе "ваше кредо". Дело было на вечеринке, веселой и горячей.
- И как сие надо понимать? - спросил кто-то
- Буквально - не без нахальства ответила она.
Последовавший за этим обвал подначек и провокаций наверняка был бы увенчан достойной оргией, будь наша компания не столь пестрой; уравнять свои дырки мы не решились.
Некоторое время спустя, вспоминая этот случай, подруга призналась, что "ничего такого в виду не имела", и написала свой слоган от балды, спонтанно. "А если бы?.." - спросил я - "ведь тебе первой пришлось бы соответствовать - не слабо?" Она не нашлась, что ответить.
Мы живем в столь насыщенном сексуальной символикой мире (он всегда был таким), что чуть ли не каждый наш шаг может обернуться такой провокацией, таким зовом, к которым мы совсем не готовы (а вот с готовностью, во времена канувшие, было попроще). Обыватель не склонен к сексуальной раскованности даже теперь, когда таковая уже перестала (ладно - почти перестала) быть в обыденном сознании синонимом распущенности и падения нравов. Главным образом потому, что ему не до того - своих хлопот полон рот. Но и когда хлопоты его отпускают он скорее ограничится горячащими кровь шарадами, нежели позволит себе праздник тела.
Да, секс - праздник тела. Если бы тело само могло отвечать на наши вопросы, то единственным его ответом на вопрос "чего тебе нада" был бы - другое тело. Только другое тело может дать телу как таковому ощущение себя - в прикосновении, в плотном контакте, наконец в слиянии субстанций его составляющих; полноту безущербного бытия. Любое движение тела - труд; не столько прибыток, сколько отдача, трата и рассеяние его энергий. И только во встрече с другим телом оно может быть вознаграждено сполна.
Вот, собственно, весь смысл того, что мы привыкли называть "половым актом", или, сокращенно, "сексом". Заметьте, я обошелся без таких слов как "пол", "инстинкт", "любовь". Эти слова принадлежат не телу, и если быть до конца честным, именно они закрывают нам доступ к нему - к собственному нашему телу; говоря сами - принуждают его к немоте, заглушают его зов. Слова (сознание, разум, душа), превращая все в проблему, превращают и часть нас самих - и какую! что мы без нее? дух? который "веет" - ветерок космический? (так и слышится "веете? - ну-ну...") - в вопрос, в тезис, который надо доказать.
Кто сказал что мы бездуховны? Кто превратил слово "материализм" в страшное ругательство?
Мы.
Вылепленные из очень плотных материй мы отреклись от того, чем явлены в этом мире - предъявлены ему на круг.
Во имя "духа" - пусть даже с большой буквы и без кавычек - Духа - мы предали самих себя: превратили свое тело в "срам", осрамились.
Человек оказался предательством самого себя, самого себя бегущим, самого себя стыдящимся, и вечно суетящимся в поисках оправданий и алиби - чур меня, чур!
Во имя чего?
Во имя того самого Духа, который, согласно Главной Сказке Человека, и наделил его телом - воплотил.
К истории вопроса.
Лет этак 130 назад Ипполит Тэн (столь же модный тогдa, как ныне другой француз Жак Деррида), пожалуй первый поднял вопрос о теле как проблеме - о Человеке Голом (Homo Nudis). Человек гол - это факт. Факт, с которым человек, в силу каких-то причин (одно дотошное их перечисление стоило бы пожалуй нехилой диссертации) не пожелал примириться. Тэн выделил главную на его взгляд - штаны. Они уничтожили Наготу - и заменили ее Обнаженностью: человек Голый - стал человеком Раздетым. Чуете разницу? То есть естественное состояние уступило место искусственному, человек как бы потерял невинность. Голыми умели быть древние греки, так считал француз, они обходились без штанов, а то, чем они обходились не столько скрывало наготу, сколько изящно ее оформляло. Потом пришли варвары, ввели моду на изобретенные ими штаны (трудно их упрекать в каверзном злоумыслии - народ северный, зимой без штанов скушно), и все пошло наперекосяк: появился стыд и рухнули нравы. Даже пришествие и победа христианства, с его густыми моралями, суть следствие истощения духа наготы, который, будучи стеснен штанами, не смог оказать должного сопротивления.
Жаль вот только, что Тэн нигде не оставил инструкции, как нам определить в каждом конкретном случае (скажем на картинке) видим ли мы просто голого человека, или раздетого.
Или мы столь безнадежно раздеты, что просто голыми нам быть уже не по силам?
Ясно, что подход забытого ныне интеллектуала чисто эстетический: это взгляд не на человека, а на античную статую. Тело здесь только видимость, форма, причем не какая попало (целлюлит он и в Древней Греции целлюлит), а именно идеальная; update-извив такого подхода мы имеем нынче в разделении показа голого человека на эротический ("гламурный") и порнографический. Не случайно, что развернута мысль о наготе и обнаженности оказалась в лекциях по истории искусства и дополнена в путевых очерках об Италии: красота уже лет этак с полтыщи ко времени Тэна была единственным оправданием тела, его позитивом. Реальное - пользуемое человеком при всяком шаге, поставщик услуг и удовольствий к пиршественному столу его Духа, тело-слуга, оставалось негативом: неизбежным соучастником темных делишек, всегда могущим обернуться нежелательным свидетелем обвинения. От века заподозренное в измене (слуга ведь всегда лукав и вороват), оно было крестом Духа, его злым роком, темной стороной, сгустком мрака, дьявольским охвостьем.
Ренессанс (античность+христианство, вернее в обратном порядке; христианство+античность) можно в таком разе рассматривать как адвоката эллинского тела: тела-формы, совершенного подобия - того, которым согласно казуистической логике, руководствовался Бог-ваятель, лепя из праха Адама - подобие себя любимого.
Шкодные боги Олимпа, подобные человеку шустрой и ревнивой проказливостью, были телесным подобием нагого грека - воина, спортсмена и добытчика чужих жен (одним словом - пирата), вольного обитателя побережья красивейшего из морей, всегда готового порезвиться в теплых водах, и оттого просто не нуждавшегося ни в каком тряпье.
Голый человек Ренессанса оказывался этаким автопортретом Бога (штаны тут вовсе непричем). Но! Случилась неуловимая забавная подмена: Адам, подобие иудейского Яхве, на деле оказался подобием голого эллина-пирата.
С маленьким библейским прибавочком - фиговым листочком, прикрывшим срам.
(Адвокат, как водится, запутал всех и запутался сам).
В сухом остатке мы имеем - штаны и фиговый листок. Штаны для комфорта телу, листок - прикрытие наготы.
Древние иудеи были мудрее французского умника нового времени, они точнее прочувствовали суть наготы, ее корень: нагота человека - его гениталии.
Здесь повисает маленький вопрос: отчего этот нюанс, столь очевидный казалось бы, греками прочувствован не был? Почему для иудея его производящий орган оказался проблемой, в то время как греку и это оказалось нипочем? Что за легкомыслие?
(Предоставляю эту загадку в распоряжение пытливых умов, а сам поскачу дальше).
До сих пор я говорил об одном отдельно взятом теле; в таком случае нагота может рассматриваться как проблема-лайт, извод пляжного покроя - нудисты давно и легко ее для себя решили. Нагота нечувствительно превращается в одежку - ну уж какая есть, не обессудьте. То есть, опять же алиби, усилие оправдания, хотя уже и не столь натужного, как эстетское: да я гол, наплевать, нехай так оно и будет. Доблесть красоты уступает место благодушию, налицо некоторое снижение накала, прямо скажем - буржуазное, обывательское снижение. Тут чего-то сильно не хватает; нет прямоты и напряга членов - они висят, негордые и вялые.
Однако же скучно телу одному. С этого я и начал разговор. И вот как только появляется рядом второе (а следом, глядишь, и третье,* ну и etc - кто сколько осилит) начинаются совсем другие дела. О них можно долго (и нескушно) рассуждать - что неоднократно уже и проделано многими профессионально-рассудительными людьми, но я здесь ограничусь коротеньким историческим анекдотом, который исчерпывает эту проблему дотла, соплей перешибая толстые фолианты.
В 1956 году на открытии первой в СССР выставки Пабло Пикассо некая школьная учительница была настолько шокирована некоторыми его графическими листами на античные темы, что устроила форменный дебош, требуя убрать "эту порнографию". Присутствующая при сем событии Анна Ахматова сказала, что считать такие вещи непристойностью и есть самая настоящая порнография, то есть по факту определила прописку порнографии - в мозгах.
Никто не думает, что игры плоти есть порнография.
Но стоит нас сделать не участниками их, а всего лишь свидетелями - представить нам картинку того самого - и АГА! все попались!
Но как сладко, черт побери, застукать другого за исполнением твоего греха!
И кто здесь Аффтар?
Кто Главный Порнограф?
Для закругленности (но отнюдь не в качестве точки и морали) моих несколько растрепанных словес на горячую тему привожу еще один классический анекдотец.
Вбегает без стуку и спросу дите в комнату родителей и, натурально, застает их в самый разгар их взрослого праздника.
Короткая пауза.
Затем сабж поворачивается лицом к залу, и тыча указующим жестом в осрамившихся предков, патетически восклицает
- И эти люди запрещают мне ковырять пальцем в носу?!
* А propos, еще одна темка: любви достаточно двоих, а вот сексу - мало, нужен третий, причем пол и тут не важен; просто - веселый полноценный праздник тела требует разбега вширь. Но больше, чем трое должны будут уже договариваться - появляется нужда в правилах игры, а так, троицей, можно оставаться спонтанными и не отвлекаться на второстепенные подробности.