Грелка, осень 2014
Мимо топа.
Леденцы да плюшкиВ общем, началось всё с того, что мечта моя таки сбылась. Как говорится, будьте осторожней с желаниями, они иногда исполняются. А мечтала я переехать жить в Европу. Ничего оригинального, конечно, если не считать того, что пустые грёзы превратились в конкретную цель, которая была достигнута.
Когда эта идея посетила меня впервые - уже не помню. Но в целом мой путь к заветному довольно тривиален: работа параллельно с учёбой, работа вместо учёбы, диплом, работа, работа, работа. Всего каких-то десять лет - и однушка на окраине Москвы перешла в мою собственность. И сразу была препоручена агентству на предмет её сдачи в аренду.
Короче, к приезду моему в Хорватию, была я мышь серая с глазами красными.
Со съёмной квартиркой помогли друзья друзей в каком-то там колене.
Хозяйка помещения, ещё по телефону, разговаривала со мной на жуткой смеси немецкого, французского и английского. Правда, только до той поры, пока ни узнала, что я из России. С этого момента её словесная каша стала изрядно приправляться ещё и суржиком. Но общий язык с уроженкой Одессы Кейлой Цукарник мы нашли на удивление быстро.
Без сюрпризов, естественно, не обошлось: прямёхонько подо мной располагалась пекарня моей арендодательницы. Не поймите меня превратно, булочки с корицей я очень даже уважаю. Только вот предпочитаю, чтобы едой пахла еда, а не вся моя квартира, включая одежду и постельное бельё. По той же самой причине я нечасто балую себя сковородочкой жареной мойвы, хотя люблю её безмерно. По чести сказать, с запахом выпечки примириться было намного проще.
Вторым сюрпризом оказалась сама хозяйка, бабушка божий одуванчик. Не знаю, может, тут сыграли роль её корни. Я ещё толком не успела распаковать вещи, а меня уже напоили душистым чаем с плюшками и подрядили помогать в пекарне. Работы, правда, было не много: стелить свежие скатерти на три столика в зале и надписывать ценники. Но делать это приходилось каждое утро. Чистота и хрустящие скатерти - это фирменный стиль, а ценники менялись регулярно, ибо ассортимент заведения зависел от настроения Кли, так она разрешила себя называть.
Так и началась моя жизнь в Европе. На рассвете подъём, быстрое наведение марафета в лавочке и - на работу.
Тут, о чудо, пригодился диплом искусствоведа. Меня взяли в местный музей для оформления экспозиций и проведения экскурсий для англо- и русскоговорящих туристов. Платили, конечно, не ахти сколько, но, с учетом денег за сдаваемую в Москве квартиру, на хлеб с маслом хватало. Как говорила Кейла, кругом я наводила красоту. По утверждению старушки, человек с моей фамилией ничем другим заниматься и не может.
А зовут меня Елена, по чистой случайности, Цветаева. Да-да, и лавры именитой однофамилицы одно время не давали мне покоя. Но провидение было милосердно к окружающим: дальше свободного микрофона дело не пошло.
Жизнь, однозначно, налаживалась. Я потихоньку знакомилась с соседями, которые охотно разъясняли мне тонкости языка. На работу стала добираться лёгкой трусцой, чтобы компенсировать каждодневную утреннюю булочку. И, конечно же, вдоль и поперёк излазила все закоулки старого города, пыталась запечатлеть их в карандашных набросках. И даже познакомилась с местным художником. Естественно, он оказался тем самым, а потом уже и не совсем тем, и, под конец, вовсе не местным, а ненадолго заезжим.
Кли, заметив мои расстроенные чувства, начала звать на посиделки со своими подружками. По вечерам они пили чай с вездесущей сдобой, играли в маджонг и разговаривали обо всём на свете. Поначалу я отказывалась и даже, втихаря, обижалась: неужто уже записали в старые девы, - но весёлые старушки быстро меня обаяли. Они азартно объясняли правила хитрой китайской игры; наперебой делились секретами фирменных блюд, ведь ясно же, где пролегает путь к сердцу мужчины; и просто засыпали меня местными байками и легендами.
Всё шло своим чередом, но однажды случилось странное: я проспала. Не то чтобы я не пыталась сделать этого в былые дни, но раньше хозяйка пекарни филонить не давала.
Я впопыхах собралась, с удивлением обнаружила, что лавочка закрыта и вприпрыжку помчалась в музей, ибо опаздывала уже и туда.
К вечеру, конечно же, из головы всё вылетело, и, неспешно возвращаясь с работы, я с удовольствием обдумывала, какие каверзы смогу подстроить своим оппонентам в маджонге. Однако закрытая дверь пекарни быстро вернула меня с небес на землю. Некоторое время спустя удалось выяснить, что ночью старушку увезли на скорой с подозрением на инсульт. Вот так новости!
Кляня себя за невнимательность и сгорая со стыда, я помчалась в больницу. Разумеется, в палату меня не пустили, потому что: кем я прихожусь этой милой леди и вообще, у больницы есть часы посещения, вот завтра и приходите. Пришлось брать отгул и ехать к Кейле на следующий день.
К немалому облегчению, благодетельница моя чувствовала себя прекрасно и уже многословно сетовала на то, что её собираются продержать под арестом целый месяц. Медсестра, видимо уже не в первый раз, объясняла, что необходимо пройти дообследование, немножко полечиться, чтобы избежать рецидивов, да и вообще покой - наше всё. Завидев меня, Кли быстренько на всё согласилась и полностью переключила массированную словесную атаку с работника медицины на свою новоиспечённую помощницу. Всеми правдами и неправдами она пыталась переложить заботу о пекарне с больной головы на здоровую. В итоге договорились на том, что я раздам срочные долги и предупрежу поставщиков. А в скором времени должен приехать её внук Лиор.
Приехал он, надо сказать, довольно быстро, но толком познакомиться нам так и не удавалось. Старушка так загрузила своими поручениями обоих, что просто не выдавалось свободной минутки. К тому же Лиору надо было закончить дела с каким-то неудавшемся бизнесом.
Домой я стала приходить поздно, а в связи с тем, что по городу уже вовсю разгуливала осень, возвращалась по темноте. И, странное дело, заметила, что освещение есть на всей улице, а у моего подъезда нет. По такому случаю я как-то подкараулила деда Йосипа, он у нас заведовал газовым освещением, и поинтересовалась, чем же так перед ним провинилась, что осталась обделённой его вниманием. На это старый фонарщик буркнул что-то про недостаток внутреннего света и тьму тревог. И ушел, оставив меня недоумённо сетовать то ли на собственную несообразительность, то ли на языковой барьер.
В общем-то, к отсутствию фонаря под окном я быстро привыкла. Света от соседних домов вполне хватало на то, чтобы попадать ключом в замочную скважину. Да и работы навалилось столько, что сил выяснять отношения с местными представителями ЖКХ уже не оставалось. Так и повелось: в утренних сумерках сборы на работу, иногда заглянуть в больницу, вечернее созерцание сумерек в окне.
Пожив таким образом с недельку, я начала понимать, что подобное времяпрепровождение стало сильно напоминать моё существование в Москве. Осознание этого было мощным стимулом что-то менять. Поэтому, наперво, я решила больше времени проводить с Кейлой, благо та, похоже, исчерпала свой долгий список поручений. И когда сообщили, что моей покровительнице придётся продлить своё пребывание в руках эскулапов, грешным делом, пообещала заглянуть в её книгу рецептов и что-нибудь испечь.
Вторым номером моей программы было освещение. Потребовалось твёрдо стоять на своём и грозно хмурить бровки, чтобы старый фонарщик всё-таки начал добросовестно выполнять свою работу. Ладно хоть ножкой топать не пришлось, итак казалось, что картина со стороны выглядит комично.
Вот, стоило приложить незначительные усилия, и жизнь снова начала обретать краски. После музея меня ждал тёплый приём Кейлы, а дома, казалось, стало намного уютнее от желтого света фонаря, пробивающегося с улицы.
Обрадованная такими изменениями в жизни, я не сразу обратила внимание на караулившие меня неприятности. Хотя казалось, что на работе я уставала сильнее, долго не могла уснуть или проваливалась в какую-то полудрёму, полную неясных теней. Со временем положение моё только ухудшалось. Начали сниться удушливые кошмары, явственно наполненные ужасом. А по утрам я ещё долго вглядывалась в тёмные углы комнаты, силясь понять, удалось ли мне вырваться из тисков Деймоса.
Сначала подумалось, что всё это последствия мрачноватой экспозиции, размещённой у нас в музее, да и частое посещение больницы, какой бы чистой та ни была, оставлял осадочек. Я решила лечиться позитивными впечатлениями: накупила кучу добрых книжек для чтения перед сном и коробку цветных карандашей, до кучи, вдруг порисовать потянет. И это даже какое-то время помогало. Пока на границе зрения, на самой периферии, ни начали проступать знакомые блики тьмы.
Вот тогда я уже была готова взвыть по-настоящему. Начала шарахаться от прохожих, держаться подальше от тёмных мест и вздрагивать от каждого шороха. В какой-то момент мозг, воспалённый постоянным недосыпом и прогрессирующей паранойей, просто погнал меня прочь из квартиры, наполненной химерами.
Когда чувство реальности начало возвращаться, я поняла, что сижу за одним из столиков в зале пекарни и размазываю по щекам остатки косметики. Ни о каком сне, после подобных приключений, ясное дело, не могло быть и речи. Решение, чем бы себя занять, пришло само собой. Порывшись по хозяйским закромам, я обнаружила остатки муки и прочих кондитерских ингредиентов. И заварганила целую кучу булочек с корицей. Правда, потребовалось на это куда больше сил и времени, чем я ожидала. Так что к концу процесса усталость всё-таки свалила меня с ног. Так я и уснула, сидя за столом с надкушенной булкой в руке и мыслью, что недурственно, в общем-то, получилось.
Утро моё началось с приглушенных голосов и хлопанья дверью. Приоткрыв, наконец, один глаз, я с удивлением обнаружила, что внук Кейлы передаёт кому-то пакет с моими булочками. Пока я решала, поздороваться сначала или сразу начать возмущаться, в дверь снова постучали. На пороге воздвигся необъятный дядя, который, оказывается, привёз муку для пекарни. Приветливо со мной поздоровался, взял очередной пакетик с выпечкой и укатил на своём грузовичке.
Так бы я и стояла в дверях с открытым ртом, если бы Лиор не втащил меня внутрь вместе с мешком муки.
Выяснилось, что запахи от моего кулинарного эксперимента разнеслись по близлежащим кварталам, и поставщики, решившие, что кулинария снова заработала, к утру начали подтягиваться. И, пока я безмятежно слюнявила белоснежную скатерть, достойный внук своей бабушки подтвердил их чаяния.
Иначе как состоянием аффекта свои дальнейшие действия я объяснить не берусь. С чего бы мне ещё идти на кухню и заряжать новую порцию теста.
К тому моменту, когда первая партия была готова, подсобралась уже приличная очередь. Поэтому Лиору пришлось встать за прилавок, а мне снова мчаться на кухню. Отбоя от клиентов всё не было, и про основное своё место работы я вспомнила только после обеда. Тут же позвонила в музей и отпросилась во внеочередной отпуск, благо туристический сезон уже закончился, и должны были справиться без меня.
Торговля шла полным ходом. Мы с Лиором еле поспевали. До сих пор ума ни приложу, как Кли одна со всем управлялась.
А однажды утром новоиспеченный предприниматель притащил в пекарню целую коробку разноцветных сахарных леденцов на палочке, и стал раздавать их каждому пришедшему. С ума сойти, я этих петушков и рыбок с самого детства не видела! Это, оказалось, и был его неудавшийся бизнес. Смех, да и только. Но с той поры сладости прочно заняли своё место на прилавке и пользовались не меньшим спросом, чем выпечка.
Мы так увлеклись процессом, что, к стыду моему, напрочь забыли про Кейлу. Поэтому появление хозяйки заведения вызвало целую бурю эмоций и тонны смущения. Она же, в свою очередь, ничуть не обиделась. Только, шутя, пожурила меня, что до её кулинарной книги я так и не добралась.
Естественно, по случаю выздоровления Кли и возрождению пекарни была шумная вечеринка с маджонгом и фирменным душистым чаем. А в конце вечера старушка объявила, что счастлива. Она видит, что непутёвого внука и любимое своё дело может оставить в моих надёжных руках. Сама же Кейла решила переехать жить к дочери и, отныне, баловать кулинарными изысками только родных и близких, ведь не девочка уже с кадками да противнями по всей пекарне прыгать.
На том и порешили.
Через некоторое время мы с Лиором поженились, и я стала гордой носительницей фамилии и звания Цукарник.
А фонари на нашей улице, с тех пор, стали светить каждый своим цветом радуги.
Леденцы да плюшкиВ общем, началось всё с того, что мечта моя таки сбылась. Как говорится, будьте осторожней с желаниями, они иногда исполняются. А мечтала я переехать жить в Европу. Ничего оригинального, конечно, если не считать того, что пустые грёзы превратились в конкретную цель, которая была достигнута.
Когда эта идея посетила меня впервые - уже не помню. Но в целом мой путь к заветному довольно тривиален: работа параллельно с учёбой, работа вместо учёбы, диплом, работа, работа, работа. Всего каких-то десять лет - и однушка на окраине Москвы перешла в мою собственность. И сразу была препоручена агентству на предмет её сдачи в аренду.
Короче, к приезду моему в Хорватию, была я мышь серая с глазами красными.
Со съёмной квартиркой помогли друзья друзей в каком-то там колене.
Хозяйка помещения, ещё по телефону, разговаривала со мной на жуткой смеси немецкого, французского и английского. Правда, только до той поры, пока ни узнала, что я из России. С этого момента её словесная каша стала изрядно приправляться ещё и суржиком. Но общий язык с уроженкой Одессы Кейлой Цукарник мы нашли на удивление быстро.
Без сюрпризов, естественно, не обошлось: прямёхонько подо мной располагалась пекарня моей арендодательницы. Не поймите меня превратно, булочки с корицей я очень даже уважаю. Только вот предпочитаю, чтобы едой пахла еда, а не вся моя квартира, включая одежду и постельное бельё. По той же самой причине я нечасто балую себя сковородочкой жареной мойвы, хотя люблю её безмерно. По чести сказать, с запахом выпечки примириться было намного проще.
Вторым сюрпризом оказалась сама хозяйка, бабушка божий одуванчик. Не знаю, может, тут сыграли роль её корни. Я ещё толком не успела распаковать вещи, а меня уже напоили душистым чаем с плюшками и подрядили помогать в пекарне. Работы, правда, было не много: стелить свежие скатерти на три столика в зале и надписывать ценники. Но делать это приходилось каждое утро. Чистота и хрустящие скатерти - это фирменный стиль, а ценники менялись регулярно, ибо ассортимент заведения зависел от настроения Кли, так она разрешила себя называть.
Так и началась моя жизнь в Европе. На рассвете подъём, быстрое наведение марафета в лавочке и - на работу.
Тут, о чудо, пригодился диплом искусствоведа. Меня взяли в местный музей для оформления экспозиций и проведения экскурсий для англо- и русскоговорящих туристов. Платили, конечно, не ахти сколько, но, с учетом денег за сдаваемую в Москве квартиру, на хлеб с маслом хватало. Как говорила Кейла, кругом я наводила красоту. По утверждению старушки, человек с моей фамилией ничем другим заниматься и не может.
А зовут меня Елена, по чистой случайности, Цветаева. Да-да, и лавры именитой однофамилицы одно время не давали мне покоя. Но провидение было милосердно к окружающим: дальше свободного микрофона дело не пошло.
Жизнь, однозначно, налаживалась. Я потихоньку знакомилась с соседями, которые охотно разъясняли мне тонкости языка. На работу стала добираться лёгкой трусцой, чтобы компенсировать каждодневную утреннюю булочку. И, конечно же, вдоль и поперёк излазила все закоулки старого города, пыталась запечатлеть их в карандашных набросках. И даже познакомилась с местным художником. Естественно, он оказался тем самым, а потом уже и не совсем тем, и, под конец, вовсе не местным, а ненадолго заезжим.
Кли, заметив мои расстроенные чувства, начала звать на посиделки со своими подружками. По вечерам они пили чай с вездесущей сдобой, играли в маджонг и разговаривали обо всём на свете. Поначалу я отказывалась и даже, втихаря, обижалась: неужто уже записали в старые девы, - но весёлые старушки быстро меня обаяли. Они азартно объясняли правила хитрой китайской игры; наперебой делились секретами фирменных блюд, ведь ясно же, где пролегает путь к сердцу мужчины; и просто засыпали меня местными байками и легендами.
Всё шло своим чередом, но однажды случилось странное: я проспала. Не то чтобы я не пыталась сделать этого в былые дни, но раньше хозяйка пекарни филонить не давала.
Я впопыхах собралась, с удивлением обнаружила, что лавочка закрыта и вприпрыжку помчалась в музей, ибо опаздывала уже и туда.
К вечеру, конечно же, из головы всё вылетело, и, неспешно возвращаясь с работы, я с удовольствием обдумывала, какие каверзы смогу подстроить своим оппонентам в маджонге. Однако закрытая дверь пекарни быстро вернула меня с небес на землю. Некоторое время спустя удалось выяснить, что ночью старушку увезли на скорой с подозрением на инсульт. Вот так новости!
Кляня себя за невнимательность и сгорая со стыда, я помчалась в больницу. Разумеется, в палату меня не пустили, потому что: кем я прихожусь этой милой леди и вообще, у больницы есть часы посещения, вот завтра и приходите. Пришлось брать отгул и ехать к Кейле на следующий день.
К немалому облегчению, благодетельница моя чувствовала себя прекрасно и уже многословно сетовала на то, что её собираются продержать под арестом целый месяц. Медсестра, видимо уже не в первый раз, объясняла, что необходимо пройти дообследование, немножко полечиться, чтобы избежать рецидивов, да и вообще покой - наше всё. Завидев меня, Кли быстренько на всё согласилась и полностью переключила массированную словесную атаку с работника медицины на свою новоиспечённую помощницу. Всеми правдами и неправдами она пыталась переложить заботу о пекарне с больной головы на здоровую. В итоге договорились на том, что я раздам срочные долги и предупрежу поставщиков. А в скором времени должен приехать её внук Лиор.
Приехал он, надо сказать, довольно быстро, но толком познакомиться нам так и не удавалось. Старушка так загрузила своими поручениями обоих, что просто не выдавалось свободной минутки. К тому же Лиору надо было закончить дела с каким-то неудавшемся бизнесом.
Домой я стала приходить поздно, а в связи с тем, что по городу уже вовсю разгуливала осень, возвращалась по темноте. И, странное дело, заметила, что освещение есть на всей улице, а у моего подъезда нет. По такому случаю я как-то подкараулила деда Йосипа, он у нас заведовал газовым освещением, и поинтересовалась, чем же так перед ним провинилась, что осталась обделённой его вниманием. На это старый фонарщик буркнул что-то про недостаток внутреннего света и тьму тревог. И ушел, оставив меня недоумённо сетовать то ли на собственную несообразительность, то ли на языковой барьер.
В общем-то, к отсутствию фонаря под окном я быстро привыкла. Света от соседних домов вполне хватало на то, чтобы попадать ключом в замочную скважину. Да и работы навалилось столько, что сил выяснять отношения с местными представителями ЖКХ уже не оставалось. Так и повелось: в утренних сумерках сборы на работу, иногда заглянуть в больницу, вечернее созерцание сумерек в окне.
Пожив таким образом с недельку, я начала понимать, что подобное времяпрепровождение стало сильно напоминать моё существование в Москве. Осознание этого было мощным стимулом что-то менять. Поэтому, наперво, я решила больше времени проводить с Кейлой, благо та, похоже, исчерпала свой долгий список поручений. И когда сообщили, что моей покровительнице придётся продлить своё пребывание в руках эскулапов, грешным делом, пообещала заглянуть в её книгу рецептов и что-нибудь испечь.
Вторым номером моей программы было освещение. Потребовалось твёрдо стоять на своём и грозно хмурить бровки, чтобы старый фонарщик всё-таки начал добросовестно выполнять свою работу. Ладно хоть ножкой топать не пришлось, итак казалось, что картина со стороны выглядит комично.
Вот, стоило приложить незначительные усилия, и жизнь снова начала обретать краски. После музея меня ждал тёплый приём Кейлы, а дома, казалось, стало намного уютнее от желтого света фонаря, пробивающегося с улицы.
Обрадованная такими изменениями в жизни, я не сразу обратила внимание на караулившие меня неприятности. Хотя казалось, что на работе я уставала сильнее, долго не могла уснуть или проваливалась в какую-то полудрёму, полную неясных теней. Со временем положение моё только ухудшалось. Начали сниться удушливые кошмары, явственно наполненные ужасом. А по утрам я ещё долго вглядывалась в тёмные углы комнаты, силясь понять, удалось ли мне вырваться из тисков Деймоса.
Сначала подумалось, что всё это последствия мрачноватой экспозиции, размещённой у нас в музее, да и частое посещение больницы, какой бы чистой та ни была, оставлял осадочек. Я решила лечиться позитивными впечатлениями: накупила кучу добрых книжек для чтения перед сном и коробку цветных карандашей, до кучи, вдруг порисовать потянет. И это даже какое-то время помогало. Пока на границе зрения, на самой периферии, ни начали проступать знакомые блики тьмы.
Вот тогда я уже была готова взвыть по-настоящему. Начала шарахаться от прохожих, держаться подальше от тёмных мест и вздрагивать от каждого шороха. В какой-то момент мозг, воспалённый постоянным недосыпом и прогрессирующей паранойей, просто погнал меня прочь из квартиры, наполненной химерами.
Когда чувство реальности начало возвращаться, я поняла, что сижу за одним из столиков в зале пекарни и размазываю по щекам остатки косметики. Ни о каком сне, после подобных приключений, ясное дело, не могло быть и речи. Решение, чем бы себя занять, пришло само собой. Порывшись по хозяйским закромам, я обнаружила остатки муки и прочих кондитерских ингредиентов. И заварганила целую кучу булочек с корицей. Правда, потребовалось на это куда больше сил и времени, чем я ожидала. Так что к концу процесса усталость всё-таки свалила меня с ног. Так я и уснула, сидя за столом с надкушенной булкой в руке и мыслью, что недурственно, в общем-то, получилось.
Утро моё началось с приглушенных голосов и хлопанья дверью. Приоткрыв, наконец, один глаз, я с удивлением обнаружила, что внук Кейлы передаёт кому-то пакет с моими булочками. Пока я решала, поздороваться сначала или сразу начать возмущаться, в дверь снова постучали. На пороге воздвигся необъятный дядя, который, оказывается, привёз муку для пекарни. Приветливо со мной поздоровался, взял очередной пакетик с выпечкой и укатил на своём грузовичке.
Так бы я и стояла в дверях с открытым ртом, если бы Лиор не втащил меня внутрь вместе с мешком муки.
Выяснилось, что запахи от моего кулинарного эксперимента разнеслись по близлежащим кварталам, и поставщики, решившие, что кулинария снова заработала, к утру начали подтягиваться. И, пока я безмятежно слюнявила белоснежную скатерть, достойный внук своей бабушки подтвердил их чаяния.
Иначе как состоянием аффекта свои дальнейшие действия я объяснить не берусь. С чего бы мне ещё идти на кухню и заряжать новую порцию теста.
К тому моменту, когда первая партия была готова, подсобралась уже приличная очередь. Поэтому Лиору пришлось встать за прилавок, а мне снова мчаться на кухню. Отбоя от клиентов всё не было, и про основное своё место работы я вспомнила только после обеда. Тут же позвонила в музей и отпросилась во внеочередной отпуск, благо туристический сезон уже закончился, и должны были справиться без меня.
Торговля шла полным ходом. Мы с Лиором еле поспевали. До сих пор ума ни приложу, как Кли одна со всем управлялась.
А однажды утром новоиспеченный предприниматель притащил в пекарню целую коробку разноцветных сахарных леденцов на палочке, и стал раздавать их каждому пришедшему. С ума сойти, я этих петушков и рыбок с самого детства не видела! Это, оказалось, и был его неудавшийся бизнес. Смех, да и только. Но с той поры сладости прочно заняли своё место на прилавке и пользовались не меньшим спросом, чем выпечка.
Мы так увлеклись процессом, что, к стыду моему, напрочь забыли про Кейлу. Поэтому появление хозяйки заведения вызвало целую бурю эмоций и тонны смущения. Она же, в свою очередь, ничуть не обиделась. Только, шутя, пожурила меня, что до её кулинарной книги я так и не добралась.
Естественно, по случаю выздоровления Кли и возрождению пекарни была шумная вечеринка с маджонгом и фирменным душистым чаем. А в конце вечера старушка объявила, что счастлива. Она видит, что непутёвого внука и любимое своё дело может оставить в моих надёжных руках. Сама же Кейла решила переехать жить к дочери и, отныне, баловать кулинарными изысками только родных и близких, ведь не девочка уже с кадками да противнями по всей пекарне прыгать.
На том и порешили.
Через некоторое время мы с Лиором поженились, и я стала гордой носительницей фамилии и звания Цукарник.
А фонари на нашей улице, с тех пор, стали светить каждый своим цветом радуги.