Fishes/Рыбы
Things changed in the wake of the Wave. Things will change again.
Старик Энрико Валенса жил в деревне у моря. Ловил рыбу, чинил сети себе и односельчанам. Строгал себе что-то. Жил, в общем, как живут обычно. Жил, как живут старики в деревнях. Крепкие, жилистые, смуглые старики, с большими пальцами и твердыми аккуратными ногтями, безволосые. Зимы там не было, и настоящего холода, соответственно, тоже. Не было снега (только иногда что-то падало с неба, но тут же таяло). Поэтому Энрико не нужны были красивые пальто, какие носят в больших городах, или шубы, или расшитые венгерские войлочные кафтаны. Впрочем, если бы он захотел, он бы все равно не смог их купить. Ведь он был очень худ, наш старик, и очень беден. Хотя такие люди не знают, что они бедны. Это мы знаем про них. Но у нас в организмах есть всяческая грязь и налет, а у них - нет. Это оттого, что они (как Энрико) едят только рыбу, да и то - нечасто. Как поймают, так и едят.
Односельчанам же нечем было платить Энрико, потому что они тоже были бедняки. Кто-то возделывал небогатую почву, кто-то крыши чинил… Суп из кореньев варили и ели, и потому оставались жить. Единственным богатством деревни был телевизор. О нем следует сказать особо.
Никто толком не знал, откуда этот телевизор, и кто его привез. Более того, никто не знал даже, откуда в нем берутся его две программы, и куда направлена антенна. Если бы не телевизор, сельчане, может, и не узнали бы никогда, в какой стране живут, рядом с каким морем. А программы телевизор показывал хорошие - фильмы и мультфильмы. Фильмы смотрели взрослые, утром и вечером, а мультфильмы - дети, днем. Как раз днем Энрико, глядя на море, отражающееся в небе, чинил снасти и сети на берегу. А вечером, когда даже и натруженные, просоленные пальцы начинали болеть, приходил в центральный дом деревни, дом собраний, и смотрел вместе с сельчанами телевизор - фильмы. Засиживались они, благо, что показывал телевизор круглосуточно, порой до утра - завернутся в дырявые одеяла и сидят, таращатся в экран. Пьют бульон или едят что-нибудь, разговаривают и смотрят.
Энрико Валенса иногда кажется, что ему десять тысяч лет, так он стар. Он помнит многое, очень многое, и все это тонет в море. Иногда ему кажется, что он завтра умрет, но завтра приходит точно так же, и он точно так же отправляется чинить снасть.
А телевизор показывал, что мир вокруг живет, радуется и развивается. Жителям было это интересно и обидно. Они тоже хотели жить. Часто по телевизору показывали фильмы с участием одной актрисы... и Энрико Валенса тогда не мог оторвать глаз от телевизора, потому что у него ворочался в груди хорек или какой-то другой маленький пушистый зверь, переворачивая все органы вверх тормашками и щекоча, как ворсом. "Вот бы…" - говорил он иногда про себя, но и сам не знал, что.
Каждый год сельчане накапливали денег и отправляли кого-нибудь по очереди в город. Прошлая очередь Энрико была тридцать лет назад. Тогда он был еще не так стар. Он поехал зимой, ходил под теплым снегом, смотрел в витрины и радовался своему отражению, слушал музыку, глядел на красоту людей, на маленьких детишек с соломенными волосами, на красивых кукол, выставленных на показ, на уличных торговцев… Денег хватало всего на неделю, после чего надо было возвращаться обратно, домой. А один раз Валенса сел в лодку и решил уплыть из села в город. Отгреб он далеко, но потом испугался и вернулся. Море стало такое густое и темное, как венозная кровь. А детей у него не было, но он все равно вернулся.
Теперь вновь оказалась его очередь. Ну, Энрико, говорили сельчане, давай, наслаждайся, старик! Ведь тебе уже, наверное, не придется туда больше попасть. А он улыбался и кивал головой, как бы соглашаясь. А потом поехал. Ехал на поезде долго, три часа, через жемчужные поля, леса, исполненные изумруда, и въехал в город. Город изменился. Стал шумливее, суетнее, казалось, что теперь здесь все только бегают, но не ходят. А старик пошел. Пошел и чувствовал, что с каждым шагом идти ему все труднее, что не держит его земля. Мимо проезжал роскошный лимузин. Растерянный, обессиленный Валенса обернулся и увидел, что в лобовом стекле мелькнуло ее лицо. Тогда чувства вырвались из него с такой силой, что он всплеснул руками, раскидав полы своей бедной хламиды, и случайно дотронулся до ее руки, высунутой в окно.
- Жан! - сказала очаровательная актриса своему антрепренеру. - На меня дохнуло морем!
- Мадемуазель, - сказал антрепренер, усатый мужчина с хитрыми глазами и доброй морщиной, улыбнувшись, - ведь это был старик Энрико Валенса. Ему десять тысяч лет.
Старик Энрико Валенса жил в деревне у моря. Ловил рыбу, чинил сети себе и односельчанам. Строгал себе что-то. Жил, в общем, как живут обычно. Жил, как живут старики в деревнях. Крепкие, жилистые, смуглые старики, с большими пальцами и твердыми аккуратными ногтями, безволосые. Зимы там не было, и настоящего холода, соответственно, тоже. Не было снега (только иногда что-то падало с неба, но тут же таяло). Поэтому Энрико не нужны были красивые пальто, какие носят в больших городах, или шубы, или расшитые венгерские войлочные кафтаны. Впрочем, если бы он захотел, он бы все равно не смог их купить. Ведь он был очень худ, наш старик, и очень беден. Хотя такие люди не знают, что они бедны. Это мы знаем про них. Но у нас в организмах есть всяческая грязь и налет, а у них - нет. Это оттого, что они (как Энрико) едят только рыбу, да и то - нечасто. Как поймают, так и едят.
Односельчанам же нечем было платить Энрико, потому что они тоже были бедняки. Кто-то возделывал небогатую почву, кто-то крыши чинил… Суп из кореньев варили и ели, и потому оставались жить. Единственным богатством деревни был телевизор. О нем следует сказать особо.
Никто толком не знал, откуда этот телевизор, и кто его привез. Более того, никто не знал даже, откуда в нем берутся его две программы, и куда направлена антенна. Если бы не телевизор, сельчане, может, и не узнали бы никогда, в какой стране живут, рядом с каким морем. А программы телевизор показывал хорошие - фильмы и мультфильмы. Фильмы смотрели взрослые, утром и вечером, а мультфильмы - дети, днем. Как раз днем Энрико, глядя на море, отражающееся в небе, чинил снасти и сети на берегу. А вечером, когда даже и натруженные, просоленные пальцы начинали болеть, приходил в центральный дом деревни, дом собраний, и смотрел вместе с сельчанами телевизор - фильмы. Засиживались они, благо, что показывал телевизор круглосуточно, порой до утра - завернутся в дырявые одеяла и сидят, таращатся в экран. Пьют бульон или едят что-нибудь, разговаривают и смотрят.
Энрико Валенса иногда кажется, что ему десять тысяч лет, так он стар. Он помнит многое, очень многое, и все это тонет в море. Иногда ему кажется, что он завтра умрет, но завтра приходит точно так же, и он точно так же отправляется чинить снасть.
А телевизор показывал, что мир вокруг живет, радуется и развивается. Жителям было это интересно и обидно. Они тоже хотели жить. Часто по телевизору показывали фильмы с участием одной актрисы... и Энрико Валенса тогда не мог оторвать глаз от телевизора, потому что у него ворочался в груди хорек или какой-то другой маленький пушистый зверь, переворачивая все органы вверх тормашками и щекоча, как ворсом. "Вот бы…" - говорил он иногда про себя, но и сам не знал, что.
Каждый год сельчане накапливали денег и отправляли кого-нибудь по очереди в город. Прошлая очередь Энрико была тридцать лет назад. Тогда он был еще не так стар. Он поехал зимой, ходил под теплым снегом, смотрел в витрины и радовался своему отражению, слушал музыку, глядел на красоту людей, на маленьких детишек с соломенными волосами, на красивых кукол, выставленных на показ, на уличных торговцев… Денег хватало всего на неделю, после чего надо было возвращаться обратно, домой. А один раз Валенса сел в лодку и решил уплыть из села в город. Отгреб он далеко, но потом испугался и вернулся. Море стало такое густое и темное, как венозная кровь. А детей у него не было, но он все равно вернулся.
Теперь вновь оказалась его очередь. Ну, Энрико, говорили сельчане, давай, наслаждайся, старик! Ведь тебе уже, наверное, не придется туда больше попасть. А он улыбался и кивал головой, как бы соглашаясь. А потом поехал. Ехал на поезде долго, три часа, через жемчужные поля, леса, исполненные изумруда, и въехал в город. Город изменился. Стал шумливее, суетнее, казалось, что теперь здесь все только бегают, но не ходят. А старик пошел. Пошел и чувствовал, что с каждым шагом идти ему все труднее, что не держит его земля. Мимо проезжал роскошный лимузин. Растерянный, обессиленный Валенса обернулся и увидел, что в лобовом стекле мелькнуло ее лицо. Тогда чувства вырвались из него с такой силой, что он всплеснул руками, раскидав полы своей бедной хламиды, и случайно дотронулся до ее руки, высунутой в окно.
- Жан! - сказала очаровательная актриса своему антрепренеру. - На меня дохнуло морем!
- Мадемуазель, - сказал антрепренер, усатый мужчина с хитрыми глазами и доброй морщиной, улыбнувшись, - ведь это был старик Энрико Валенса. Ему десять тысяч лет.