Полуэрекция
Фильм Никиты Сергеевича Михалкова нужно для большего эффекта воспринимать в контексте. Даже в нескольких контекстах - его собственного творчества, мирового кино в целом, истории взаимоотношений его семьи с властью.
И если начинать с последнего, то я бы начал со следующей цитаты из текста «отца-фронтовика»:
Нас вырастил Сталин на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил.
Папа и тортик
Какой Михалков-старший был фронтовик, мы примерно представляем по творчеству его коллег - фронтовых корреспондентов: «С «лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом первыми врывались в города».
Можно также посмотреть фильмы по сценарию Михалкова-ст. «Фронтовые подруги», «Бой под Соколом», «Боевой киносборник №12». Можно пойти и дальше - посмотреть первый фильм Михалкова-мл. «Спокойный день в конце войны» про фашистов, уничтожающих культуру и противостоящую им девушку Адалат. Но мы отвлеклись.
Первый орден Ленина 26-летний Михалков получил в 1939 году, с тех пор награды сыпались дождем, карьера перла. 1941 - Сталинская премия, 1942 - Сталинская премия, 1949 - Сталинская премия...
Так что «нас вырастил Сталин» с его стороны - это никак не преувеличение. В 1945-м родился Никита. Пришлось выращивать Никиту.
Никита вырос до 65 лет и подумал: а почему бы не макнуть товарища Сталина мордой в торт? Это будет и смешно, и актуально.
Ну и макнул.
Механическое пианино
Никита Сергеевич Михалков родился в семье советских бар. Детство его было почти набоковским. Даже странно - неужели никто не замечает очевидного сходства между Михалковым и Набоковым? Как Набоков (ну или на худой конец Пруст), НСМ прилежно собирает паззлы «мое счастливое детство», за которое спасибо кому?.. Как писал папа - спасибо партии родной! И вот такая получается легкая шизофрения - с одной стороны, товарищ Сталин, партия родная. С другой - древний дворянский род (насколько он древний и вообще дворянский, есть определенные сомнения; сам Михалков в древнем телевизионном интервью с непонятной гордостью говорил о пращуре: «Он был постельничьим у Алексея Михайловича» - лакеем то есть), триада Уварова, полное отсутствие в ближайшем окружении пролетариата с трудовым крестьянством, только тонкая прослойка интеллигенции на толстом куске сала «совслужащих». Как бы то ни было, детство режиссера врезалось ему в память, как стринги в жопу. Лето, дача, непременное пианино, полотняные костюмы, парусиновые туфли, тюбетейки, цыгане, белые чашки, столики, стульчики, жужжание шмеля, послеобеденная дремота. Мужчины, жующие травинку прищурясь, говорящие небрежно, бормочущие в полусне, что именно бормочущие, уже и неважно - может быть, «всех убил, всех зарезал», а может быть - «кто не знает Любочку? Любу знают все...»
И вот этот потерянный рай, со шмелями, травой и колосьями, с парусиновыми туфлями и тюбетейками, с пианинами и послеобеденной дремой, Михалков прилежно воссоздает из фильма в фильм. Даже если вроде бы контекст совсем неподходящий. Даже если фильм «о великой войне».
Ужас-то, собственно, не в том, что сам Михалков среди примет своего детства сидит на повторяющемся кадре весь обледеневший и тупо смотрит в пустоту. Ужас в другом. Помните фильм «Однажды на диком Западе»? Конечно же, вы помните. Никита Сергеевич в фильме «Свой среди чужих» цитировал его кусками, концептуально, с головой. Скрип половиц, мутные просвеченные солнцем стекла, длинные тени, длинные одеяния длинных мужчин, послеобеденная дрема, жужжание мухи. Один из бандитов в фильме Леоне от нечего делать виртуозно ловит муху стволом револьвера, и она жужжит в стволе, пока не засыпает. Мироощущение Михалкова - это мироощущение мухи, спящей в стволе револьвера и думающей, что она - мохнатый шмель, вьющийся вокруг душистого хмеля...
Шизофрения, как и было сказано
Михалков как общественный деятель и Михалков как режиссер - это два разных человека, порой яростно дискутирующих между собой. Скажем, Михалков-чиновник никогда не откажет себе в легком щекочущем антисемитизме, в щепоти ксенофобии, в разоблачении мировой закулисы. Не то - Михалков-художник.
С момента выхода на мировой рынок (кажется, рекламным роликом итальянского автомобиля, с Ниной Руслановой в главной роли) НСМ четко следит за общемировыми тенденциями и прилежно им следует. Упрекать его в черносотенстве, православии, великодержавном шовинизме и тому подобных глупостях, как это делали и делают некоторые ангажированные критики, явно не стоит. Называешь себя режиссером с мировым именем - будь любезен, соответствуй. В любом фильме позднего Михалкова (да, собственно, и раннего) обязательно найдется место положительному персонажу подчеркнуто не титульной нации. И какому-нибудь отъявленному зверю или тупой скотине - титульной... Из фильма в фильм соотношение меняется не в пользу русских - то есть они все многочисленнее, тупее и звероватее, тогда как татары, грузины, евреи - все рассудительнее и набожнее. Религия - это хорошо. Кто скажет, что это плохо?.. А национализм - это плохо. И опять же - кто против?..
Вот в великом фильме о великой войне мы видим то ли пять, то ли семь персонажей «с той стороны», то есть немцев. Негусто, конечно; но какие-то выводы сделать уже можно. Они суть таковы: в принципе, это люди как люди, просто оказавшиеся в стрессовой ситуации, соответственно на эту ситуацию реагирующие. Нас, как говорится, не тронь - мы и вонять не будем. Один немец хотел пошалить - а его за это ракетой в жопу и насмерть. Ну а дальше одно к другому - застрелили в отместку одного пассажира под красным крестом, придется топить остальных, иначе расскажут, стыда не оберешься. И вот так нехотя и затопили... Или вот еще случай был - идет немец по деревне, никого не трогает, и тут его цыгане толпой окружают. И теребят, и хватают, и требуют чего-то. Ну он не выдержал, полоснул очередью. Сорвался человек, с кем не бывает.
Или вот еще третий случай - возвращаются летчики домой с задания. А бомба не вышла из бомбового отсека. Чем это грозит, понятно - приземлишься на бомбу и сам улетишь. Надо ее отцепить! А страх так и хватает за горло ледяными лапками. Кое-как сбили бомбу, и такое совпадение - падает она прямиком на церковь. Хоть бы, понимаешь, метром левее или правее.
Вот с крестьянами только нехорошо получилось - пришлось сжечь всю деревню за убийство двух немецких солдат. С другой стороны, деревенские сами виноваты - когда накануне немецкие солдаты втроем насиловали еврейскую девушку, никто не вышел и не заступился. И вот когда Надя Михалкова бегала и стучалась в двери - откройте, мол, спасите - тоже хоть бы кто откликнулся. А раз так, то и поделом им, равнодушным трусливым мещанам. То есть крестьянам.
И можно не сомневаться, что это авторская позиция.
Опять же, как это вписывается в общемировой тезис о коллективной ответственности - взять хоть «Догвилль».
Я же и говорю - Никита Сергеевич мух не ловит и нос по ветру держит. А какой из двух или более Михалковых настоящий - вопрос риторический. «Черномазый даже не станет отвечать на такой вопрос», как говорил герой фильма «Глубокое прикрытие».
55 зеленых лимонов
Все это были, так сказать, предварительные замечания к фильму «Предстояние». О самом фильме уже так много (и порой так хорошо) сказано, что затрудняешься, на чем бы еще сделать акцент. Ну да, на самом деле герой Михалкова Котов не приподнимает танк за ствол, как написал Михаил Трофименков, это неправда; он сперва пытается это сделать, но понимает, что так не получится, и потому использует в качестве рычага березку. И вот с помощью березки приподнимает, да. Поэтическое преувеличение, субъективный взгляд художника. Как и танки под парусами. Часы на руке заключенного Котова в лагере - господи, ну что вы к мелочам придираетесь. Почему бы не быть часам. А вот ложки с дырками! Никто до Михалкова не показывал. Правда Войны. И сиськи, конечно же. Вам, допустим, не верится, что в состоянии болевого шока, когда все тело обожжено и в дырах, кому-то может хотеться попялиться на сиськи. Но вы что, горели? Воевали? Михалкову виднее, у него папа фронтовик. На войне, знаете, всякое бывает.
Раздражает не то, что многое в фильме откровенно придумано и надумано; раздражает то, что режиссер никак не может определиться, что он снимает - притчу или суровую правду. И вот так мечется между лубком и «новым реализмом», поминутно и всегда не к месту упоминая жопу, крестясь, молясь и сверкая глазами.
Двухчастная формула фильма «Предстояние-Цитадель» украдена сценаристами Михалкова у покойного Виктора Астафьева. Украдена и испорчена. Потому что в «Предстоянии» нет предстояния, а в «Цитадели», судя по доносящимся отчетам о содержании второй части, нет цитадели. Есть разрозненный набор сюжетов, вернее сказать - скетчей, плохо связанных между собой. Центральная линия: особист Митя за каким-то чертом ищет комдива Котова по приказу лично товарища Сталина. Ищет так усердно, что за три года не может найти. Особист. Известного на всю страну комдива. Тут уже, в общем, комментарии излишни. Параллельно демонстрируются подвиги самого комдива - чем дальше, тем былиннее.
Поскольку поиски и подвиги одного человека, даже такого замечательного, как Никита Сергеевич Михалков, в драматическом смысле не очень увлекательны, приходится расвечивать действо авторской выдумкой.
Вот, к примеру, сцена беседы особиста Мити со Сталиным и Берией. Сталин предлагает Мите поиграть на пианино и задает ему вопросы - чем дальше, тем все более зловещие. Временами подключается товарищ Берия. Митя, понятно, порывается встать, но товарищ Сталин трижды или четырежды усаживает его обратно - «играйте-играйте, мы просто беседуем, нэ так ли?» И вот Митя наигрывает что-то такое из Шопэна и дрожащим как водится голосом говорит товарищу Сталину всякую неправду.
Эта хитрая выдумка настолько понравилась режиссеру, что он ее практически буквально воспроизвел в другой сцене, где уже особист Митя допрашивает смершевца Маковецкого. Тот еще и романс поет.
В общем, как в гениальной миниатюре Леонида Лейкина: «Пилите! Ходите! Ходите и пилите! Ходите, пилите и подозревайте! Подозревайте, но доверяйте!»
Про кремлевских курсантов - почти похоже на правду; то есть сам факт того, что роту курсантов можно взять и закатать под гусеницы за несколько минут - он сомнений не вызывает. Но, пардон, как похабно все это обставлено. Смех как по команде; ликование как по команде; храбрый грузин, заглядывающий в амбразуру танка с выражением «Командир, до центра добросишь?» и театрально мертвеющий... Как это все ужасно сыграно и из рук вон плохо поставлено... Вообще театральность есть лучшее определение позднего Михалкова - во всех своих ипостасях. Кино от театра отличается - здесь не надо говорить хорошо поставленным, «летучим» голосом, как Евгений Миронов («А мне насрать, в каком ты звании!»), не надо выразительности ради красить актерам глаза и губы, не надо при произнесении монолога или даже короткой реплики поворачиваться к аудитории непременно лицом. Не надо бешено вращать глазами, как Золотухин. Не надо демонстративно жевать губами и чертить в воздухе магические пассы, как Гафт. Не надо повторять одни и те же слова, запинаясь и заикаясь, чтобы было «как в жизни» - как Дюжев, Адабашьян, Стычкин, тот же Миронов, тот же Михалков... Не надо гримировать актера так, что у него лицо в маску превращается, как у Суханова. Не надо громко хохотать, особенно хором. Не надо говорить на правильном русском языке с сильным кавказским акцентом. Это все лишнее и ни к чему. Это все очень дешево к тому же.
Как и оторванные руки с тикающими часами (прямиком из предыдущего фильма, чуть пожеванные собаками). Как заносимые снегом трупы солдат - это уже было в немецком «Сталинграде», и гораздо лучше и уместнее. Как хрустальные люстры и сталинские бюсты. Как бомба, зацепившаяся за люстру же в церкви. Как несколько часов красиво истекающий кровью Гармаш.
Удивительно, но Михалков этого не понимает. Удивительно потому, что ведь раньше понимал. Еще в фильме «Урга» он демонстрировал умение работать с актерами. А вот где-то начиная с «Сибирского цирюльника» началось бешеное вращение глазами, поедание стаканов с хрустом и прочая буффонада. И дело не в том, что Михалков нехороший человек, переродился в чиновника и так далее. Рязанов ни в кого не переродился, но смотреть его последние лет 15 тоже невозможно. Фридкин ни в кого не переродился, просто кончился как режиссер, но жив как человек. Де Пальма. Коппола. Да много примеров, и не Михалкову чета. Просто у них общая культура выше, профессиональное мастерство - поэтому деградация не так заметна и не так ужасна. Альфред Кох говорил про писателей, что те как писатели кончаются, когда у них уже «не стоит». Не берусь делать догадки о потенции Никиты Михалкова как мужчины, но творческая импотенция в любом случае налицо. Усугубляет ее то, что человек при ресурсе и навязывает себя некогда любящей публике, и чем упорнее навязывает, тем сильнее отторжение. «Россия, слышишь этот страшный зуд? Три Михалкова по тебе ползут» - писал когда-то Гафт. Вот именно - ползут. Ползают. Елозят.