Тот. Спасибо, что Живой. (с) Фенрир (часть 2)
Я не мог принять решение, за которое кто-то будет платить жизнями. Тем более - жизнями детей. И пусть даже это было не так, сейчас уже не проверишь, а тогда я поверил Пауку.
И я рассказал Геродоту предложение Коперника. Мы нашли его. Коперник был иной, он стал… Стал Лордом Той Стороны. На голове его были рожки, а за спиной болтался хвост.
И я спросил его: что будет, если перенести архив? Что будет точно?
И он сказал, что Дом уйдёт на ту сторону. Со всеми, кто захочет. Кроме Взрослых. Он сказал, что у всех будет выбор. И я поверил ему. Кому, как не ему?
Но директор запретил ему переносить архив. И я пообещал поговорить с Пауком.
Когда Коперник отошёл, Геродот повернулся ко мне и спросил:
- А что будешь делать ты?
- Я никуда не пойду. Мне там делать нечего. Я там вообще нематериален.
И вдруг подумал, что Геродот отличный друг. И о том, что уж кого-кого, а его на этом месте я представить не мог. Ещё сегодня утром.
Разговор с Пауком. Как во сне. Блуждания в околонаучных терминах, чтобы объяснить, почему целое крыло архивов нужно переносить куда-то Туда. Хождение по грани Законов Дома. Осторожное, чтобы не нарушить черту.
- Вы когда-нибудь слышали о четвёртом измерении. Представьте, что в комнате есть пять стен, но одну Вы просто не видите…
- Но что будет с теми, кто не захочет?
- Они останутся.
- А с теми, кто не сможет?
- Они останутся.
Паук дотошный, но деликатный. Играем фразами.
Он говорит, что согласен. Согласен дать разрешение всем книжникам начать перемещать архив. Но как только что-нибудь подтвердится. И уходит.
Приходит та, которую там звали Леди Красота. Кажется, они решили ту проблему, которая не позволяла им выходить в жизнь. Я подхожу к ней и приношу свои поздравления. А потом спрашиваю про Монету. Она смотрит на меня своими большими прекрасными глазами и произносит с улыбкой:
- Мы отвернулись от неё. Все Из… отвернулись от неё.
- Почему? Она ведь сторонница Законов Дома?
- Да. Но она согласилась его отдать. Теперь все отвернулись от неё.
Я улыбнулся. Она никогда не могла говорить за Дом, чтобы она там не говорила.
Мы пересеклись с Геродотом. Кажется, обсуждали перенос архива и то, как нам лучше это сделать. Так, чтобы быстро. К нам подошла Монета.
- Я хочу, чтобы ты дал мне новое имя. Связанное с судьбой.
- Фатум, - не задумываясь ответил наш новый Вожак.
- Отлично, - сказала она.
А я молча и презрительно смотрел на неё, понимая, что она бежит от ответственности за то, что совершила. И пусть Закон Дома считает, что с новым именем она другой человек. Не так умирает один для Дома, а рождается другой. Это приходит с изменениями внутри. Я промолчал, я не стал протестовать. Для меня она осталась той, кто был готов продать Дом.
Мы ушли курить.
Мы с Геродотом подошли к крыльцу и на нас вылетел Иона, ведя за собой мальчика.
- Книжники! Ему нужно имя!
Мы посмотрели на него.
- А ты кто? - поднял бровь Геродот.
- Мальчик.
- Расскажи о себе, - попросил он.
- Ну, я просто взялся.
Мы начали перешучиваться, придумывая ему имя.
- Взянец, - сказал я.
- Взятка, - сказал он.
- Появленец, - сказал я.
Так мы вошли в Дом и начали подниматься по лестнице.
Наверху к нам подошёл Цербер.
- Мы придумываем ему имя, - сказал Геродот.
- Я придумаю ему имя, - с мрачным и перекошенным лицом сказал Цербер.
Я почуял неладное.
- Дайте нам две минуты поговорить.
- Конечно, - согласился Геродот. А Цербер уже заталкивал мальчика в подсобку.
- Нет, - я схватил Цербера за плечо, и не дал закрыть дверь. - О чём ты хочешь с ним говорить?
Цербер бросил на меня быстрый взгляд и молниеносно выхватил заточку. За долю секунды мы оказались в одном клубке: он наносил удары заточкой по новичку, новичок отбивался, я нападал на Цербера, пытаясь его остановить.
Потом всё закончилось. Я уложил Цербера в отключку. И на секунду застопорился, глядя то на одного, от на второго, и не зная, к кому броситься. А за спиной у нас возник Паук.
Он начал приводить в себя Цербера. И я бросился к новичку. Тот был весь в крови и лежал без сознания.
Цербер посмотрел на меня так зло, как никогда не смотрел.
- Это Оруженосец!! Это он убил доктора!!!!
«Но мы же больше не друзья, а значит ты не мог предупредить меня заранее,» - горько подумал я.
Паук приказал Церберу отправляться в карцер.
А я подхватил новичка. И потащил его к врачу. Он был тяжёлый, и я попросил помощи. Ко мне подоспел Говорун и помог его донести до медпункта.
Рядом возник Аргумент. А я стоял и смотрел на окровавленное тело. На Дока, который ещё не получил на тот момент Имени, и на то, как он хлопотал вокруг неподвижного тела.
Аргумент что-то настойчиво спрашивал. Говорун что-то пытался ответить, но он ничего не знал. А я стоял, подвешенный ситуацией. И где-то далеко-далеко понимал, что Цербер мне этого не простит.
Наконец, доктор выдохнул.
- Что произошло? - наконец, услышал я Аргумента.
Мы вышли из медпункта.
- Драка, - ответил я.
- Это я и так вижу, - строго сказал Аргумент. - А подробнее?
Я промолчал.
- Так что же всё-таки произошло? - настаивал он.
- Синьор Директор уже с этим разбирается, - и даже, не смотря на то, что все всё видели, и Цербера было не выгородить, я не хотел, чтобы кто-нибудь из Взрослых узнал это от меня.
- Кто завязал драку?
- Синьор Директор уже с этим разбирается. Спросите у него, - вяло огрызнулся я. - Я не хочу об этом говорить.
Аргумент хмыкнул себе под нос, но вопросов больше не задавал. Он ушёл внутрь. А я остался на крыльце. Я отошел в сторону и сел на скамеечку.
Я вдохнул вечернего холодного воздуха. И вдруг выпрямился.
Что-то происходило, крутилось, кружилось, небо стало глубоким и бездонным, а воздух кристально чистым. И капли дождя упали на лицо. Сердце забилось быстро-быстро, и волна ослепляющего счастья накрыла меня с головой.
Я задрал рукав и сдвинул повязку в сторону. С глупой улыбкой глядя на свою чистую руку, на которой больше не было отпечатка ладони. Метки призрака.
И в это мгновение я понял, что я свободен. Что всё, что было раньше - осталось в другой жизни. А то, что впереди - не определено. Я свободен. От Дома, от Той Стороны, я волен остаться или уйти, я волен сам выбирать свою судьбу. Ничто, ничто и никогда не сравнится с тем мигом, когда я родился в 16 лет. Ни одно слово не способно передать это невероятное ощущение. Я и часть Дома и, в то же время, ничто не удерживает меня в нём. О, как пугала Наружность маленького Головастика. И как невозможна была ни одна мысль об этом для Тота. А для меня, только что рождённого, среди войны, среди Дома, не было никаких границ. И оставалось только настоящее. Настоящее и живое.
Я осознал себя только тогда, когда влетел в комнату. Ламия, Геродот, Хануман.
- Мне нужно новое имя! - громко сообщил я, не скрывая своей радости.
- Почему? - спросил Геродот.
- Я чувствую себя… иначе…
- Иначе - это как?
- Ну… Как живой… - улыбнулся я.
- Ну, значит, и будешь Живым, - сказал он. Я кивнул.
Так началась моя новая жизнь.
Мы с Геродотом курили, когда пробегавший мимо Коперник вдруг сообщил, что Синьор Директор отменил своё разрешение на перенос архива. Кажется, против этого выступала тётушка Бузина. И, быть может, кто-то ещё. Я выцепил в толпе Паука и подошёл к нему, спросив, почему он так поступает.
И паук вдруг заговорил о том, что если перенести архив куда-то, где он и другие люди не смогут иметь к нему доступа, это будет несправедливо. По отношению ко всем.
Я опешил. То есть справедливо ставить меня перед выбором, в котором в любом варианте ценой идут чьи-то жизни, а потом, когда я предлагаю иное решение, трусливо поджимать хвост?!?!
Я вдруг понял, что разговариваю с Пауком на повышенных тонах. Рядом стоит Коперник, с интересом наблюдающий за этим. Как жаль, что я редко помню, что именно говорю, когда зол. Помню, что я даже осёкся, извинился за свой тон, а потом продолжил в том же духе. Паук ушёл от конфликта. Как всегда.
"Трус," - подумал я ему в спину. Потом выдохнул.
- Нет, просто взрослый, - ответил мне Коперник.
А чуть позже я понял, что выбора, действительно, не будет. Что если убрать Дом туда, в новое пристанище Коперника, то здесь Дома не будет. И, если для меня это не было проблемой, но я понимал, что это большая проблема для многих других. Больше я не заговаривал об архиве. Ни с кем.
Ламия попросила помочь ей. Она сказала, что есть способ вернуть ей руки. Я не мог такому удивляться, я только что воскрес.
Для этого нужно нарисовать картину. И ей нужны для этого те, кто эту картину нарисуют. Собой.
Она долго и сложно объясняла про цвета и краски каждого человека. А потом мы придумывали сюжет для картины «Голубка». А потом мы изрисовывали стены. И рисовали на них себя. Книжников. Цербера, меня и Ламию нарисовал Геродот. Я нарисовал Ханумана, Ламию, Геродота, Деймоса и Коперника. А Хануман нарисовал невероятно красивое Дерево-Дом. И Магистра.
Наскоро закончив это, мы пошли проводить Ламию. Ламия ушла Туда. А мы остались ждать её на улице. Я не хотел ни на одну из сторон. Никуда. Я не хотел никаких меток. Мне было достаточно того, что я чувствовал себя единым с ними. Со всеми одновременно. А метки, гости - всё это было мне не нужно. Ничто из этого не стоило даже мгновения простой человеческой жизни в реальном мире.
Шёл дождь, светили фонари. Пришёл Кружка. А я запрыгнул на стол и начал танцевать. Ночью, под дождём, в неверном свете фонарей, под взглядами Кружки и Геродота, Живой танцевал на столе и радовался жизни.
А потом ушёл Кружка. А мы с Геродотом замёрзли и зашли. И я оказался там, где бывал сегодня незримым для всех. На этот раз Живой.
И нас поили чаем. А Леди Красота ушла спать, а потому картина Ламии осталась неувиденной. И ей не дали новые руки. Но мы сидели, смеялись, пили горячий чай, выменивали фантик на лень Ламии. А Геродот всё опасался на что-то меняться или что-то отдавать. Я высыпал Лорду Хлама горсть всего хлама, что у меня оставался с собой в качестве извинений за съеденный. Он в прошлый раз сильно негодовал по этому поводу.
А когда пришла пора уходить, я вдруг увидел метку на своей руке. Тогда я поднял руку и, глядя на Коперника сказал:
- Меняю метку на что угодно!
- Хочешь алмаз? - глаза Коперника подозрительно нездорово заблестели. Мне даже на секунду показалось, что его хвост подозрительно дёрнулся…
- Зачем мне алмаз? - спросил я. Потом подумал.
- Давай свой алмаз. Только метку забери, - засмеялся я.
Он протянул мне карандаш.
- На, через два миллиона лет он станет алмазом! - он засмеялся.
Я облегчённо выдохнул и забрал карандаш, радуясь, что мне не подсунули что-нибудь более неожиданное.
По дороге обратно мы встретили Деймоса. И то, что я услышал от него, убедило меня в том, что всё было правильно. Он сказал, что Цербера больше нет, что есть Фенрир. Что когда бывший Оруженосцом когда-то очнулся, он закричал, что у него есть камень, исполняющий желания. И он закричал: «Я хочу, чтобы Цербер снова стал Хорьком». И теперь у Цербера больше нет приступов безумия. И его имя теперь Фенрир… И я улыбнулся. Кажется, в нашей истории Провокатор (а именно это имя он получил от Ламии позже) сыграл очень важную роль. Очень важную и правильную роль, хотя у этого и есть привкус горечи. Крест Падре, зачарованный сказкой Ромашки, и согретый теплом спасённой жизни того, чьё желание усмирило приступы безумия того, кто был верным другом, всегда будет напоминать мне об этом. Но, чтобы замкнуть круг, надо сказать, что спасение от того самого друга. Спасение, ставшее финальной точкой, на котором наши пути разошлись, как ни горько это признавать.
Я что-то увлёкся своими переживаниями. Прошло не так много времени, после того как Цербера забрали. И мне, в глубине души, печально, что мы расстались так… Мне бы хотелось, чтобы он простил меня.
А потом Деймос сказал, что Док отпустил Цербера на ночь. Взяв обещание, что тот вернётся к утру. За что Док был назван Адекватом.
Потом… Потом была первая настоящая ночь Живого. И я орал в небо от счастья, несмотря на то, что отбой был часов за пять за этого. А потом Геродот и Ламия присоединились ко мне. И мы втроём кричали в небо, капли дождя лизали щёки. И я, впервые за долгое время, наконец, согрелся. А откуда-то поодаль нам ответил дружный ответный крик. Или вой? Даже Стая была сейчас своей. Стёрлись границы.
А ещё я достал в кофейнике карандаш. Тот самый, который алмаз. Хотел расплатиться им, потому что у меня больше не осталось хлама после извинений перед Лордом Хлама. Но Решка вдруг сказала, что это волшебный карандаш. Что она не возьмёт его. И что он исполняет желания. И я написал на коробке из-под сахара: «Хочу, чтобы Леди Красота проснулась, посмотрела картину Ламии и вернула ей руки».
Ночью был круг. И свеча. И одна Сказка Последней Ночи на всех. Никто не знал, как будет дальше. Но сегодня мы рассказывали сказку. Одну на всех. И сказка была весёлой.
Утром я пошёл поговорить с Фенриром. Мы с Ламией. На завтрак его привели. Но он не притронулся к еде. Прошёл слух, что его забирают на фронт. И, как я понял, он был не против.
Сначала он говорил с ней, а я молчал. А потом она ушла.
Я говорил с ним. Долго. Дважды. Но он был тих и спокоен. И безучастен. И потерян.
- Ты действительно хочешь на войну?
- Здесь мне слишком многое напоминает о неприятном прошлом. О том, о чём я хочу забыть.
- Что ж, может ты и прав…
- А зачем жить?.. - вдруг говорит он. - Всё стало бессмысленно. Я боготворил тебя!
- Плохая идея боготворить кого-то из людей… - отозвался я с горькой усмешкой.
«Будешь убивать… - думал я. - Или погибнешь сам…» Я молчал. Если бы я знал, что я могу для тебя сделать, я бы сделал это не задумываясь.
И пока мы говорили, я вдруг понял. Раньше я думал, что война рано или поздно коснётся меня. Франкисты, республиканцы… Не важно на чьей стороне я окажусь. Если война придёт ко мне, я приму её правила. Я думал так раньше.
А пока я говорил с Фенриром, я вдруг подумал, что я всё ещё волен выбирать сам. И я могу быть выше правил войны. И тогда мне действительно не будет важно кто на какой стороне, для меня все будут равны. И Герцог с Конкистадором у Франкистов, и Фенрир у Республиканцев.
Я вышел из клетки и подошёл к Адеквату.
- Я хочу учиться у Вас. Что для этого нужно?
Адекват улыбнулся.
- Ну, я не против, если Вы хотите, - ответил он. - Недавно ко мне пришёл учиться Калиостро. Так что я не против учить вас двоих.
- Хм… Я не так силён в химии, как Калиостро, - улыбнулся я. - Но зато у меня твёрдая рука.
Мы обсудили, что я должен найти и сделать. В чём будет заключаться обучение поначалу. И я расспросил про работу в полевых условиях.
А потом пришло время прощаться. Я видел Геродота счастливым и влюблённым. И он замирал, когда говорил о Графине. А лицо у него становилось глупое-глупое. И, когда она решила уйти, он ушёл за ней. А перед ним улетели Ананси, Кот. Перед тем, как Ананси вышел, я окликнул его.
- Ананси! Ты мне должен! Помни об этом!
- Я никогда не забываю, - улыбнулся он.
- Ещё сочтёмся, - сказал я. И он выскользнул за дверь Кофейника.
Прощание с Геродотом было быстрым. Я обнял его и похлопал по спине. Что-то было печальное в его уходе. Но я был уверен - мы ещё встретимся. Когда-нибудь. Где-нибудь. И я никогда не забуду того, что он сделал для меня.
Дети разлетались. Из тех, кто был посмелее. И не боялся наружности. Или тех, кто смог справиться с собой. И больше не боялся её.
Фенрира отпустили в дом. Ненадолго. До тех пор, пока его не увезут. И мы собрали книжников, чтобы выбрать нового Вожака Группы. Деймос выдвинул себя. Цербер и Фатум поддержали его. Мы с Ламией голосовали за Ханумана. Хануман написал на бумаге «Живой». Деймос ушёл, хлопнув дверью. А Фатум сказала, что мы больше не одна группа, у нас теперь две группы. И злость закипела во мне. Настоящая, яркая злость. И боль. А в холле Паук вещал для детей. Ламия ушла слушать. Хануман остался сидеть. Я откинулся на спинку дивана. Хануман произнёс одно единственное слово: «Соберись».
Я вздохнул. «Понял», - ответил я, взял его за локоть и повёл на собрание.
После собрания к нам подошла Магистр. Она заговорила о вопросе нового Вожака.
- Мы уже мы пытались, но не смогли этого сделать, - сказал я.
- Почему?
- Потому что кто-то считает, что у нас теперь две группы.
- У нас раскол, - вставила свои пять песо Фатум.
В этот момент меня отозвала в сторону Ромашка.
- Да, и мы все знаем, КТО в этом виноват, - чувствуя, что меня начинает трясти от ярости, уходя, бросил я, показав рукой на Фатум.
Ромашка сказала, что ей понравилась сказка, которую она рассказала для Тота. И я вновь напомнил ей, что за мной неоплатный долг. Тогда она сказала, что она не рассказывала сказки лучше. И сказала, что ей было бы приятно дружить со мной. Я немного успокоился, глядя на дружелюбную и милую Ромашку. Я улыбнулся и сказал, что буду этому очень рад. Потом извинился и вернулся к своим.
Мы с Магистром решили пойти прямо сейчас наверх. И выбрать нового Вожака Книжников. Фенрир куда-то отошёл. А когда мы договорились, что идём наверх, Фатум развернулась и куда-то ушла. Вот тут-то моё терпение и лопнуло. Хорошо, что в холле было шумно, потому что на весь первый этаж я начал орать матом, подбирая отборные ругательства. И, кажется, кроме предлогов, это воодушевляющая тирада не содержала ни одного приличного слова. Она тут же объявилась вместе с Фенриром. Я, ни говоря ни слова, взлетел наверх и встал перед дверьми, ожидая пока дойдут остальные.
Злость кипела внутри. А я стоял и думал «Я так могу. Я могу! Могу чувствовать! Ярость! Я давно забыл, что это такое». Деймос положил руку на плечо. Я кивнул, стараясь успокоить себя.
Мы открыли дверь в комнату Геродота, Ламии и Ханумана. Задрав нос, Фатум сказала, что она в эту комнату не войдёт. Думаю, в таких случаях про людей говорят «Глаза его налились кровью». Ярость переросла в бешенство. На этот раз я оглашал второй этаж. Я даже не помню, что орал. Орал я громко, сбиваясь на рычание, преимущественно матом. Я сказал, что если она немедленно не заткнётся, то я её придушу. Потом я понял, что это мне не поможет. Что одна мысль, что она спит со мной на соседней кровати, в одной комнате, в одной группе…
- Убирайся из группы!!! Я обещаю тебе, я тебя грохну, если ты не уберёшься!!! Деймос, я отдам свой голос за тебя, если ты немедленно уберёшь эту сучку из Книжников! Это эта тварь вносит разлад в наши ряды!!!
Магистр кое-как запихнула нас в комнату.
Я постарался успокоиться, но не смог.
- Деймос, я тебе скажу, почему я не голосовал за тебя! Потому что эта всё время трётся с тобой. Это она довела нас до такого состояния! Ты будешь вожаком, если она уберётся. Немедленно!
Я кроме крови в ушах почти ничего не слышал. Едва справлялся с собой, чтобы не броситься на неё. Мне казалось, что бить девочку неправильно. Тем более такую.
И Деймос обещал. Обещал, что она либо уйдёт Туда, как и собиралась, либо перейдёт в другую группу.
- Отлично! - гордо сказала Фатум. - Я уйду, но мне нужно, чтобы вы мне помогли!
- Скажи, что сделать, я готов сделать всё что угодно, лишь бы ты убралась!
- Пусть Габриэль Архангел пойдёт со мной.
Я посмотрел на Деймоса. Деймос задумался и пообещал попробовать. Мы выбрали нового Вожака Книжников. Ламия немного поломалась, но согласилась. И Хануман, молчаливый Хануман, единственный перед кем мне было немного стыдно за свою несдержанность, принял Деймоса. Я протянул ему ручку и бумагу, но он не взял их. Он чуть помедлил и сказал: «Деймос».
Деймос вышел. За ним вышли постепенно и все остальные. Остался лишь я, Ламия и Хануман. Ламия вдруг спросила:
- И как тебе твоя новая жизнь?
И я расплылся в улыбке и поднял большой палец. Никогда не думал прежде, что испытывать ярость, бешенство и злость так приятно.
Когда Ламия вышла, остались мы с Хануманом.
Я извинился перед ним за своё недостойное поведение, после чего тоже вышел.
Фатум уйти в Туманы не смогла. И была переведена почти сразу, по собственной просьбе, а также хлопотами Фавна (это имя получил бывший Коперник с моей лёгкой подачи) и Магистра. Потому что как-то вечером она открыла рот, когда мы уже легли в постель. Я даже драться с ней не стал, я сделал, как обещал. Я перемахнул через спинку своей кровати и начал её душить. К счастью, Деймос меня оттащил. Конфликт удалось вне группы не выпустить. Взрослые не узнали. Кроме Фавна, разумеется. Он и помог перевести Фатум в Ангелы. К тому моменту её новое имя уже нашло её. Так в Ангелах появилась Фобия.
Фенрира увезли.
Вокруг бушует война, я безвылазно сижу в кабинете Адеквата, когда не нахожусь на занятиях. На многих занятиях, правда, я читаю одобренные Доком книги по медицине, поэтому у меня начинаются явные пробелы в менее интересных мне предметах.
Иногда хожу на индивидуальные занятия с Аргументом. Чтобы рука была твёрже. Как знать, как скоро в подобных условиях, мне понадобится оперировать самому.
Мы, как можем, поддерживаем Ламию. Её руки уже немного отрасли. Мы поселились в одной комнате, поскольку нас стало четверо. Часто по ночам её приходится относить в Медпункт, потому что она мечется в бреду от боли. Но мы стараемся не перебарщивать с обезболивающим. Она молодец, стойкая. Держится.
Наверное, я странный Книжник. Я не хожу на Те Стороны, потому что для меня достаточно знания, что они есть. Иногда я больше напоминаю себе кого-то из Стаи, а после этого, принося извинения, кого-то из Двора. А когда я бегаю на свидания с Ромашкой, я напоминаю себе Дикаря. И, как истинный Ангел, я никогда не снимаю с себя крест, который достался мне от Геродота, а тому - от Падре.
Быть может, это потому, что я Живой?..
Я улыбаюсь.
Фатум как-то спросила меня: неужели я больше ничего не могу теперь, когда я стал Живым. Я сказал, что она права. Она скривилась.
- Обменять Силу на жизнь, - презрительно проговорила она.
- Ничто. Ничто этого не стоит. Нет ничего, чтобы стоило одного мгновения настоящей жизни.
Она фыркнула. А я улыбнулся.
Я одновременно внутри и снаружи Дома. Одновременно Свой и в то же время не связанный. Иногда я выхожу во двор, сажусь на скамейку, закуриваю, и разговариваю с ним, с Домом. Он не всегда отвечает, но всегда слышит. Но если раньше я говорил, как раб, а затем как слуга, то теперь я говорю с ним как со старым другом. Он старше меня, он вечен, но он мой друг. Что бы ни произошло, где бы я ни оказался.
А недавно я понял, что он будет рад отпустить меня. Отпустить, когда я умру. И неизвестно, как получится на самом деле. Но я почувствовал, что мы с ним в расчёте.
Пожалуй, я и так написал больше, чем следует. И, кажется, опаздываю на свидание к Ромашке. Не хочу заставлять её ждать.
P.S. Идут разговоры, что вот-вот разместят госпиталь. Уже начали приезжать люди. Так что этот дневник скоро превратится медицинский, чувствую я.
P.P.S. Очень надеюсь, что если Фенрир будет подставлять свою голову под пули, то где-нибудь неподалёку от нашего госпиталя.