Санкт-Петербург. Конная, 10. Народный мемориал блокадного Ленинграда
Есть мемориалы, которые утверждаются сверху вниз, от указа начальства.
Как правило они страдают казёнщиной.
Есть напротив, инициатива снизу.
Поскольку больше всего чиновник ненавидит и страшится именно инициатив снизу, любого толка, такие движения нередко пресекаются в самом начале, административными методами, как правило запретами, тугостью согласований и тотальным бездействием.
Есть, однако ж, и примеры того, как инициатива снизу все-таки находит путь наверх - как это произошло в Питере, в доме на Конной, 10.
Ларчик в этом случае, правда, открылся просто - на финансирование мемориала Юрий Вульф, чья семья жила в этом доме несколько поколений, тратил деньги исключительно собственные, на меценатских началах, на милости народных слуг не надеясь.
Ну и плюс тема как таковая идеологически для чиновничества безопасна - Ленинградская блокада.
Будь там тема репрессий - ну, тут бы начались брожения. А блокада - она как локальный холокост, не имеющий при том ярко выраженного объекта обвинений в современности.
Началось все с разовой акции, упомянутый Юрий Вульф призвал 8 сентября, в памятную дату начала блокады, собраться соседей во дворе, почтить память тех, кто жил в доме, и не пережил местного Шоа.
Народу собралось сперва немного, но зачин положен.
За год Юрий Вульф написал книгу, "Конная, 10. Память и имя", в которой рассказал истории жильцов конкретно взятого дома, подробности которых черпал из архивов и рассказов немногочисленных, но всё ж нашедшихся свидетелей той эпохи, помнящих реалии.
Как это часто бывает - общее дело быстро перезнакомило жильцов, и на следующие акции памяти выходили уже практически всем домом.
Ну и мемориал на глухой торцевой стене состоялся также.
Он несколько психоделичен - невесть что отсчитывающие часы, мерно идущий список жертв блокады (630 тысяч имен - дабы показать все, требуется месяц).
Диковинно светящаяся в питерском сумраке плазменная панель.
С другой стороны - психоделичность я ценю поболее душной чиновничьей формализации, так что некоторые концептуальные непонимания мне напротив более привлекательны.
Чем-то это мне напомнило Яд-Вашем, Музей Холокоста в Иерусалиме - с одной стороны музей скорбный, с другой - изобилующий неожиданными разрывами шаблонов.
Ну и финальный зал, где горит свеча, отраженная тысячами зеркал, и мерный голос бесконечно зачитывает имена, доставляет.
В общем - так и здесь, не сколько доставляет сам мемориал, сколько его неожиданность.
Но при этом - очень хорошая вписанность в действующий городской ансамбль - что для Питера много значит.
Это Москва, город как блажная баба, что в ней не строй, как пьянице в морду плюй - всё лишь утрется.
А Петербург не, Петербург железный, твердый как медный всадник, к любым, даже самым малым переменам относится с подозрением, зло и ревниво.
Поэтому если новое так органично вписалось в Петербург, не будучи им вытолкнутым, то это само по себе знак благословления от города, как некой мистической сущности - а Питер, мне порой кажется, весь из этой мистической сущности только и состоит.