Димитров. Возвращение в город-труп.
У меня есть труп, который я всю жизнь таскаю с собой.
Когда-то давно, лет 15 назад, я исчез из города детства, оставив там весь ворох непрожитых переживаний.
Я уже как-то писал об этом
Тогда я еще не знал, что если в сердце поселилась змея, то от нее не убежать.
Этим летом я вернулся к тому, от чего бегал 15 лет. И, кажется, понял, почему боялся возвращаться.
Димитров - город-зомби. Он вроде как шевелится, издает звуки. Но это зомби. Мертвец.
И я боялся это принять.
Тот живой город, который я помню, или который, возможно, себе придумал - его нет. А может никогда и не было.
Вот почему я никогда не боялся смерти - да потому, что я ее никогда и не проживал.
У меня стерта грань между живыми и мертвыми. Я человек-пустыня.
Или длится сон, или мертвые где-то рядом.
Вот почему я легко прощаюсь навсегда с людьми. Вот почему я не боюсь терять. Вот почему я легко забываю что было минуту назад, месяц, год.
Потому что я не живу. Я во сне.
Жизнь под наркозом. Отмороженная.
Внутри меня змея. Холодная. Иногда она затихает, и я успокаиваюсь на время. А иногда она начинает скользить внутри, бесшумно касаясь хвостом сердца, кишок, горла. Потом она сворачивается клубком, замирает где-то под легкими, и лишь мерно шевелит хвостом. И я не нахожу себе места.
Я забиваюсь как волчонок в угол и мерзну. Дрожу всем телом.
Мне хочется залить внутрь себя кипяток. Растопить лед, под которым заморожен я. Настоящий я, а не тот которого я вам всем демонстрирую.
Но кипяток не помогает.
Мой город детства - символ. К реальному городу он, собственно, отношения и не имеет. Это я его наделяю всеми своими образами и символами.
Этот рассказ не о реальном городе Димитров, Донецкой обл., о реальном напишу рассказ позже.
Это рассказ о моем виртуальном городе, который я несу с собой всю жизнь.
Этот рассказ нужен прежде всего мне. Проговорить. Выговориться. И похоронить. По настоящему. По настоящему, первый раз в жизни умереть по настоящему.
Живые к живым. Мертвые к мертвым. Хватит.
Въезд в Димитров лежит через мост над железнодорожным узлом.
Этот как река Харона, другого пути в город нет, даже если глазом его видно.
Мертвые молчаливо приветствуют новоприбывших
Спаси и сохрани
Жизнерадостные памятники развитого социализма с счастливыми тружениками оказывают тот же эффект как цветы с горшками в палатах хосписа - гримирование покойника. Создание иллюзии жизни в месте, где жизнь может только утекать
Димитров отпечатался в моих снах. Всю жизнь я постоянно видел сны, где город вновь представал перед мною - то в реальном виде, то в измененном, то в виртуальном.
И каждый раз я проснувшись удивлялся - как же сны изменяют реальность - город я помнил совсем другим.
Но меня ждало совершенно неожиданное.
Мне часто снился сон в котором я въезжаю. возвращаюсь в город. Мне снилась какая-то дорога, которой я не помнил в реальности. какой-то странный предзакатный свет, какие-то аллеи которые упираются в очередной террикон.
Моя память не оставила этих мест в сознании. Но, черт, оказывается они остались в подсознании. Мое подсознание запомнило эти места гораздо лучше чем сознание - то, что я видел во сне оказалось ближе к реальности, чем то, что осталось в сознании.
Меня ждало наркотическое переживание без наркотиков - я въезжаю в город, за считанные секунды въезжаю в сон. Я еду и вижу то, что я видел во сне, но не помню в реальности.
Город оказался крошечным. Настолько, что я чуть не пролетел поворот (единственный), не поверив сперва, что вот уже и он.
Коробки домов притихшие, безжизненные. Первые этажи кое-где заложены кирпичом как пристанище чумных больных
У меня не получилось ни одной четкой фотографии человека. Все размытые.
Техника словно отказалась фотографировать призраков. Оставила только очертания.
Терриконы - символ Донецкой области. Срезанный террикон - символ Димитрова.
В 1966 году тут произошла техногенная катастрофа, о которой, естественно, в советское время умолчали
Погибших не считали. Долгое время о ней знали только местные.
В террикон-убийцу упираются городские улицы. Еще один символ. Дорогой, улицей можно пройти только в опасную преграду
Террикон - это не просто мусор из изнасилованных глубин земли. Каждый террикон - спящий вулкан.
Внутри - раскаленное жерло.
До меня как-то только сейчас дошло, что я жил рядом со спящим монстром, который дождливым вечером мерцает синим мистическим газовым светом.
Когда из города уходит жизнь, его оставляют люди - город начинает зарастать. В буквальном смысле.
В этих степных местах горькая степная трава пробивается сквозь любой бетон.
Город производит впечатление уходящего в землю.
Словно серо-зеленая трава втягивает город в себя, в землю. Словно хочет опутать, проглотить зелеными щупальцами все, что оставил в этих местах человек.
Трава сжирает плиты на площади с памятником Георгию Димитрову, в честь которого город и назван
Трава сжирает брошенную шахту
Скоро трава съест дорогу. Пройти уже нельзя будет. Да и некому.
Скоро трава скроет собой кладбище, окончательно похоронив тех, кто, как мой дед, лежит здесь
Трава ждет времени, когда она съест центральную улицу города (да-да, это Ватутина, центральная улица)
Пруд, на котором летом всегда царило радостное оживление, праздники и пляжи на которых сложно было найти свободное место теперь безлюден.
Лодочная станция пропала. Вся береговая линия заросла.
Камыш уже отпраздновал победу. Он отвоевал пруд.
Это его территория. Камыш здесь аномальный - в три-четыре человеческих роста. Через него уже не пройти.
Человек проиграл. Проигравший должен уйти.
Трава умеет ждать.
Ковыль дождется всадника, который в него упадет.
Мой дом, который уже не мой и который мне уже не нужен.
В моих снах он всегда представлялся мне объектом осады, которую я держу. И не удерживаю.
Этот дом давно перестал быть для меня символом защиты.
Моя улица. Она всегда была безлюдной. Сейчас безлюдна особенно.
Улица словно выходит в поля и дорога под ногами исчезает. Она никуда не ведет.
Город не изменился. Только постарел и рассохся, как мебель в брошенном доме.
Символично, но единственное новое, что появилось в городе - девятиэтажка в центре. Недостроенная. Ставшая надгробным памятником и ориентиром в забирающей город многометровой траве
В городе три шахты. Все три закрыты.
Шахта 5/6, им.Димитрова. "Моя" шахта. Ее я с детства видел из окна. Мой символ.
Заброшена.
Люди вытащили из чрева земли все что хотели. и оставили себе огромный надгробный памятник
По этим рельсам уже никогда не пройдет поезд.
Все кончилось.
Трава съедает кирпичи. Трава умеет ждать.
Ленин близ Центральной шахты все еще смотрит восторженными глазами куда-то ввысь, в остекленевшую иллюзию
Но на улице Ленина я увидел истинный символ города.
Я забрел на улицу Ленина потому что хотел найти дом своего друга детства. Но не нашел. Я не понял в чем дело. Забыл место? Вряд ли, тем паче я точный адрес помню. Дом перестроился? Может быть.
Я был не в том состоянии чтобы перебирать.
Это тоже символ. Я не нашел того дома, который искал. Словно его и не было.
Так вот - на улице Ленина испокон века стоял памятник Ленину.
Я пошел к нему. И почему-то даже издали почувствовал в нем что-то страшное и пугающее
Я увидел то, что стало с городом. На постаменте, финальной точкой в картине, стоял труп.
Бывают неприглядные смерти, когда тело долго лежит, пухнет, раздувается, лопается.
Кожа расползается, исчезают черты.
Некогда живое существо превращается в мертвечину, просто в кусок склизского тухнущего мяса.
Вот он, Димитров. Вот его истинное лицо.
Все же на виду. Имеющий очи да увидит.
Прощай, Димитров.
Я приехал тебя похоронить.
Мертвые к мертвым. Живые к живым.
Я побывал в царстве мертвых.
Но даже в этом царстве я встретил жизнь.
В самом неожиданном месте.
Сквозь камни, гравий, безжизненный выпотрошенный шлак земли, рельсы к небу пробился подсолнух.
Как он смог? Он ведь должен был умереть.
Отсюда не вырастают. В камнях не зарождается жизнь.
Какая плутливая судьба забросила именно сюда семя?
Он не должен был жить.
Его должна была задавить каменная тяжесть, срезать локомотив, обжечь мазутный яд. Его должен был сорвать человек, склевать птицы.
Ему не должно было хватить ни воды, ни света.
Но ему было плевать. Ему жить хотелось.
Даже здесь, среди безжизненной земли и техногенных уродов. Среди опасности.
Тянуться к солнцу и жизни. Вырасти, несмотря ни на что. Выжить, чтобы жить.
И жить чтобы жить.
Вырасти сквозь смрад, угольную пыль, камни и ржавое железо.
Учиться у ветра. Стремиться к солнцу.
Впитывать жар и отдавать его.
Светить ярким светом.
Тянуться.
Жить чтобы жить.
Это я все еще о подсолнухе рассказываю?
Пули в людях знают толк
Где зайчика, где волка сердце
третий глаз, он как висок,
откроется в свой срок
в нем дверца.
Падай, падай снег, заноси все мои печали,
Каждый человек - это то, что ему не дали.
Снег да снег кругом
Мертвому умирать не страшно.
Скрылись подо льдом
Белый Дом, Кремль и телебашня.
Семеро волчат на метель неумело лают,
Солнечных зайчат в своих волчьих мечтах ласкают. ттт