Майн кампф / Бессмертный полк
У меня воевал дед по отцу, Бутенко Иван Петрович. На момент начала войны ему было 14. Когда исполнилось 16, в 1943-м - он подделал документы, приписал себе два года, и ушел добровольцем в 3-й Украинский фронт.
Даже тогда его пытались комиссовать - очень уж был хилый, малого роста, совершенно не герой.
Войну прошел в минометных войсках, через Румынию, Венгрию, закончил войну в Австрии. Россыпь боевых наград.
После войны остался в армии на 8 лет. Был в Болгарии, Югославии.
Три ранения, после которых полагалась командировка домой, но на одно из ранений потерял справку.
Да и неудивительно - те справки о ранениях, что сохранились в семейном музее, разве что от дуновения не распадаются - на папиросной бумаге. Командировки домой не вышло.
Другой дед, Сохацкий Василий Петрович, на фронт не попал, хотя и написал заявление - не пустили, был ведущим авиаконструктором эвакуированного в Челябинск завода, специалист на вес золота, таких было мало.
Прадед, отец бабушки, Ерёмин Петр Павлович, вместе с сыном, Ерёминым Павлом Петровичем, выходцы из тогдашней Волгодонской губернии (ныне Волгоградская область), воевали, соответственно, под Туапсе (похоронка) и Сталинградом (похоронка)
Бабушка по отцу, Елена Петровна, Ерёмина-Бутенко соответственно, трудилась в тылу, на консервном заводе, поставляла еду фронту.
Третий муж бабушки по матери, Манзюк Анатолий Иванович, был ведущим специалистом (у нее, Важениной Анны Тимофеевны, черноглазой уральской девочки, страсть была вообще за ведущих специалистов замуж ходить) Днепропетровского металлургического завода.
Эшелон чтобы эвакуировать станки прислали, а чтобы эвакуировать людей - нет. Попали под оккупацию.
Отдельная история, как он пробрался под страхом смерти в немецкую аптеку и выкрал там бутыль рыбьего жира, отчего вся семья прожила оккупацию, не умерев, как многие, от полного истощения. Отдельная история как вывели их на плац, немецкий офицер шел и расстреливал в упор каждого третьего. Расстрелял стоящего от деда слева, пропустил его и стоявшую рядом его жену с ребенком на руках, расстрелял стоявшего от жены справа.
Жена после войны попала в психушку. Анатолий Иванович развелся с ней по ее недееспособности, но всю жизнь продолжал за ней ухаживать и опекать.
Отдельная история как после, после снятия оккупации, приехали толстомясые тыловые крысы и устроили нагло и развязно допрос - "почему не эвакуировались?", "эшелона не прислали", "почему не застрелились?", "оружия не выдали".
Много кто еще воевал или прошел через тружеников тыла - муж сестры деда получил ранение в голову - пуля вошла в левый глаз, и, такое на войне только бывает, каким-то таким образом прошла навылет, что ранение оказалось не смертельным. Глаз он потерял, но полноценную долгую жизнь после прожил.
Родственники эвакуировались кто куда - многие попали в Киргизию, пригодились там скотоводческие умения, заготавливали мясо и шкуры на выделку.
Вообще больше всего о войне я узнал от деда, Бутенко Ивана Петровича (единственный человек, о смерти которого я плакал), с которым я проводил много времени.
Вот он, в центре, с баяном
У него было много медалей, но он их не любил. Никогда не надевал. Носил только орден, да и тот больше для того, чтобы не лазить за документами ветерана войны каждый раз.
Часть медалей расплавил и приспособил на грузило для удочки, часть отдал сыновьям играться, когда те половину затеряли, то и не расстроился.
Из администрации присылали уведомления - зайдите, получите полагающуюся вам медаль. Он не заходил.
Войну он прошел человеком. Что это значит? В моем понимании - он никогда не манипулировал темой войны. Не ставил себе в заслугу, никогда не приводил ее в свою пользу как аргумент.
Он пошел на войну добровольцем - это было его решение. Мог бы и не идти. Он решил пойти, из каких-то своих соображений о мире, жизни и смерти, но он не считал себя вправе этим в лицо кому-то тыкать.
Никаких "вы мне теперь должны, я воевал!". Это навсегда осталось для него чем-то очень интимным.
Он не любил празднеств посвященных войне. Не ходил на концерты, куда его стабильно приглашали посидеть в первый ряд.
Мог встретиться с однополчанами, но и то, больше в шахматы поиграть. Мог фильм военный посмотреть, но только если озорной и веселый - "В бой идут одни старики". Даже в фильмах о войне он ценил жизнь, а не смерть.
Когда у него однажды отряд пионеров выспрашивал ответы за заранее приготовленные вопросы, он им сломал всю программу.
Они его спрашивают о самом ярком случае войны, а он им рассказывает, как вечером уходили с другом на боевое задание, а утром он тащил его на себе, уже без ног.
Они его спрашивают, скольких немцев он убил, а он им рассказывает о том, как смотрел на убитого немецкого парня, и горевал, что девушка, чью фотографию у него при себе нашли, не дождется теперь жениха, не народятся у них красивые дети.
Когда спрашивали, без чего бы вы точно не выжили, честно отвечал - без американской тушенки в банках, помощи от союзников.
На вопрос - верили ли нашим мудрым руководителям, что победа будет за нами - честно отвечал - не верил. А кто они такие-то, чтобы им верить? Когда известие пришло о открытии второго фронта, о массовом вступлении в войну войск союзников - только тогда и поверил.
В общем - хотели они интервью с суперменом, а получили с человеком, ушли озадаченные, не понимая, что им с этим делать. Интервью это, кстати, так и не напечатали. Очень уж оно шло вразрез с принятыми стереотипами.
Дал бы такое интервью кто-то просто - настучали бы по шапке и застыдили, а тут не придерешься, не застыдишь - про войну говорит ветеран, с боевыми наградами, и по его рассказам получается, что война это прежде всего совсем и не героизм, не слава, не доблесть. Война это грязь, низменность, холод, голод, вши и ноябрьский окоп с текущей водой, в котором дед просидел всю ночь в ледяной воде (застудил себе кишки на всю жизнь, немало по врачам потом ходил, мучался) скрюченный, без возможности разогнуться - всю ночь поливали шквальным огнём. Его однополчанин, разогнувшись на секунду, размять немеющие ноги, получил шальную пулю.
Сейчас по поводу войны творится безумие - всё меньше ее свидетелей, поэтому всё шире простор для профанаций. Из войны сделали шоу ряженых, чиновничье безумие, полнейшее капище.
Профанации на тему войны сделались ритуалом для доказывания среди чиновников личного подобострастия.
Мне очень не хватает моего деда, который однозначно всё это безумие пресекал, и опровергал все возможные слухи.
Называл Сталина трусом и палачом собственной армии. Многочисленные попытки романтизировать войну считал глупостью, переходящую порой в подлость.
А может и хорошо, что он этого не видит - ему бы не понравилось.
Сейчас кучи чиновников, их прихлебателей и просто людей, с слабой укрепленностью в собственном мнении, громко кричат, что Великая Отечественная война - не такая же, как иные войны, и все кто считает иначе - предатели Родины и оскорбители чувств ветеранов.
Мой дед-ветеран считал, что Великая Отечественная - такая же война, как и, скажем, 1812 года.
Тот же холод, голод, грязь и низменность. Подлые манипуляторы, засылающие людей на смерть, прикрывающие собственную гниль пафосными словами.
Я вспоминаю мемуары Григория Климова, человека неоднозначного, но тоже ветерана войны:
"Было и то и другое. Мне часто приходили в голову мысли о преступлении и наказании, о критерии вины и возмездия, где кончается справедливость и начинается преступление.
Кому приятно смотреть на труп молодой женщины, валяющейся в придорожной канаве? Нижняя часть тела обнажена, между ног ударом приклада загнана пивная бутылка. Войска бесконечной лентой идут по шоссе. Все видят этот труп в канаве, большинство отворачивается, но никому не придет в голову убрать его в сторону. Труп лежит у дороги, как символ.
Символ чего? Тяжело судить обо всем этом. Ведь это варварство, заслуживающее наказания. Да! Но если вы поставите виновника под суд, то окажется, что его семья, жена, дети, дом - все убито, сожжено, превращено в пепел теми, кому мстит он теперь. Пепел убитых стучит в его сердце. Он будет в истерике рвать гимнастерку на груди и с обезумевшими глазами кричать: "Убей меня, если веришь, что я не прав!" Он до глубины души верит, что он выполняет свой долг перед мертвыми, перед Высшей Справедливостью. Он верит, что он прав.
У меня несколько раз поднимался пистолет... и опускался.
Где критерий справедливости? Что хуже - вина или возмездие? Кругом много жестокости, бессмысленной жестокости".
Однажды в детстве мы гоняли улицами нашего маленького городка в абрикосовых деревьях на Донбассе, и играли в войнушку.
Представляли, что вот там, в сторону Донецка, линия фронта, а мы тут такие держим оборону.
Доигрались, блин.
Мы, пацаны, бегали, орали, кричали "пух-пух - ты убит!".
На канаву, на самодельную лавочку, вышел дед покурить.
Смотрел за нами, да как-то невесело.
Я к нему подбежал, он мне предложил в шахматы пойти сыграть.
Потом как-то тихо так, тихо - не то ко мне, не то в пространство больше обратился - "не надо играть в войну. Она плохая".