Время идёт неспешно, раскатисто, как весенний гром или барское газоизвержение
Спешить некуда, потому что завтра не будет отличаться от сегодняшнего.
Лишь появятся у матери новые морщины в уголках глаз. Прохудится ведро. Иссохнет рама.
Русская провинция - та самая, которой приписывают мнимую духовность, о которой все говорят, как о явлении бесспорном, и которую никто никогда не видел.
Как языческие сказки о леших и домовых - нет сомнений, что они есть, да никто не назовет себя их очевидцем.
Может кто их и видел, в бане опосля похмелья, да признаться в этом - всё равно примета плохая
Есть смертельная иллюзия
русской интеллигенции - о живительности истоков, о исцелении, которое взыграет как волшебный ручей, смывающий смерть, грех и старость со сведенных жизненной мукой тел.
Горе тому, кто дерзнет проверить эту иллюзию на действенность.
Это болото, которое не отпускает.
Как русалки - защекочут добра молодца до
смерти. Затянет водяной подводным течением под корягу, и будет лишь тело в такт волне колыхаться, пока не растащат его рыбы
Не со зла, нет - просто так заведено. Испокон веков такой порядок на Руси был - не мы его вводили, не нам его менять.
Очень логично в провинции всегда рассуждают.
Хождение в народ - благородная такая миссия, спасение во всеобъемлющем христианском смысле.
Но всё пустое.
Закуют мессию в кандалы - и никто не бросит голоса в защиту.
Замаслятся поволокой мещанские глаза - любая власть от бога. Не со свиным рылом лезть в калашный ряд.
Столицы и дороги не дают уснуть - толкают, рвут, хамят, зубоскалят. Дернешься к ним в драку, очнешься от дрёмы.
А провинция - не-е-ет, тут страшнее морок. Он сковывает постепенно, заменяет волю ватой, мускулы резиной, очи донышками винных бутылок.
Уйдет навсегда поэт - и лишь зашелестят по гробу земляные комья.
Капуста в банке, счёт за газ.
Прохудившаяся крыша, заплаты на заплатах - на одежде, на доме, на душе.
"Ляг поспи" - баюкает русалка
"Ныряй глубже" - бубнит водяной
"Оставайся тут навечно" - кивает бородой домовой, и чуть бесновато вращает глазищами.