Кушай, Миша
Владимир был для нас, 15-летних пацанов, авторитет.
Мы только-только подсели на металл-музыку, обзавелись страшными футболками, хотя еще и не обзавелись хайрами. Прокололи старые джинсовки заклепками. Поверх надписи "Лимпопо" на детской кепке мама прострочила нашивку с черепами и костями.
А он - под сорок лет, древний старик, но в металле рубил фишку. Угощал нас кассетами, Napalm Death там всякий, Carcass, Kreator.
Cам он такой, не сказать что внушительный - подтянутый, но мужик как мужик, лысеющий, рыжеватый, очки, свитер. Рабочий где-то на киевском Химволокне.
Ну, разве что прищур молодой и озорной.
Мы знали, что он сам играет в группе - правда только и исключительно с его слов.
Спросили, с придыханием, как называется его группа, и кто он там.
Он призадумался секунду, посмотрел влево и вверх, и сказал что "Оккупация". И что он там играет на гитаре, и на вокале голосит еще иногда.
Гитары у него дома, правда, не было. Да и руки без характерных мозолей.
Да и вокала у него, разобраться, не было.
Говорю - мужик как мужик. Химволокно оно и есть Химволокно.
Но мы ушли от него в полном восторге. Всем хвастались, что знакомы с гитаристом и вокалистом Оккупации. Той самой Оккупации - про которую, как выяснилось, никто ничего не слышал, конечно, но это напротив, добавляло таинственности и ощущения причастности к чему-то секретному для избранных.
Вскоре мы, правда, засомневались - а не разводят ли нас? Может и нет никакой Оккупации, а гитару Вова в жизни в руках не держал. И к микрофону не знает с какой стороны подходить, да с соковыжималкой его невзначай небось спутает.
И мы ему на какой-то очередной визит, кассетами поменяться, как-то и обозначили - а дай нам послушать что-нибудь из Оккупации.
Мы уже склонялись к тому, что Вова шарлатан, но он внезапно легко согласился - да давайте, поставлю.
Встал, порылся в кассетах, нашел какую-то тысячу раз писанную-переписанную, вставил в оклеенный разными машинками и футболистами магнитофон, хрустнул кнопкой.
Из колонок повалил музон - глухой, хриплый, хреново записанный - но очень крутой.
Слышалось, что запись не из мажорных студий - вокал излишне гулкий, гитары чуть западают, да и вообще - слышно, что исполняется может и не сильно профессионально, но с душой и яростью.
Сыро, зло, на надрыв, буйно.
Мы замерли в восторге и ловили каждый звук.
Вова сидел в кресле, нога на ногу, скрестив руки, ностальгически улыбался и иногда что-то комментировал.
- "Вот, про войну песня - ее наш басист написал, он по английски хорошо шпарит, спецшкола языковая, все дела. А пел я. Половину не знаю, как поется - оттого слова некоторые глотаю".
И правда - вокал яростный, но порой сумбурный, мало что разберешь. Слышно, что по-английски, но как на неродном.
- "Мне Стас, ну, басист наш, собственно, говорит - Вовыч, ты главное на припев все силы собери, и просто кричи - Wa-a-a-ar! Ну, война, то бишь. Ну я и кричал".
И правда, гитары захлебнулись, динамики пробил безумный крик. Война-а-а!
Нам уже было невыразимо стыдно за то, что мы в одних только мыслях, но в Вове усомнились.
Он, кажется, догадался о природе терзаний, но великодушно на нас не обижался.
- "А вот на записи этой вещи вообще прикол был - мы значит такие короче пишемся, а за пультом Миша сидит - ну, звукач наш. Сидит и бутерброд жрет, пока мы там валим. А я припев спел, дай думаю прикольнусь, и в микрофон - кушай, Миша!".
И правда, святые небеса - голос из динамиков отрывисто проорал - "Ку-шай, Ми-ша!".
Ваще! Мы ржать.
Вова тоже позубоскалил.
- "Ну а там мне Миша дальше уже башкой кивает, бутербродом машет - ну, Вовыч, ты типа продолжай, классная фишка вышла. Ну так мы вещь с припевом "кушай, Миша" и записали".
Восторг! Мы шли заснеженной улицей, в неверном желтом свете фонарей, и срывающимися подростковыми голосами пели "кушай, Миша".
Снег ложился на лавочки и плечи. Надо мной было черное небо. Я еще чувствовал себя по-детски счастливым, верил в прекрасное далёко.
Жизнь вскоре это поправит.
Я не помню в связи с чем, но как-то мы с Вовой потом потерялись.
То ли он уволился или переехал, то ли просто - 15-летние пацаны и 40-летний дядька, в квартире, где в другой комнате мать-старуха в маразме - странное знакомство.
Однажды я добыл пару альбомов Сепультуры. Самые первые, и до сих пор самые любимые - Bestial Devastation и Morbid Visions.
Cлушаю, влюбляюсь на всю жизнь, но отчего-то не могу отделаться от ощущения, что мне это знакомо.
И вдруг - "Wa-a-a-ar!".
До меня разом всё доходит.
А что же "кушай, Миша!"?
Слушаю следующую вещь. Crucifixion. Распятие, то бишь.
Вот и припев. "Cru-ci-fi-xion".
Хы-хы-хы!
Не, ну теперь-то слышно. Но и правда ведь на "кушай, Миша" похоже.
На Вову я не в обиде. В конце концов - весело вышло.
А то, что в Киеве никто никогда не слышал про группу Оккупация, даже самые олдовые городские херы, и про самого Владимира - ну что с того?
Хотя может про Владимира что и ведают - но как я спрошу? Я ведь даже фамилии его не знаю. Да и на что она мне?
Мы только-только подсели на металл-музыку, обзавелись страшными футболками, хотя еще и не обзавелись хайрами. Прокололи старые джинсовки заклепками. Поверх надписи "Лимпопо" на детской кепке мама прострочила нашивку с черепами и костями.
А он - под сорок лет, древний старик, но в металле рубил фишку. Угощал нас кассетами, Napalm Death там всякий, Carcass, Kreator.
Cам он такой, не сказать что внушительный - подтянутый, но мужик как мужик, лысеющий, рыжеватый, очки, свитер. Рабочий где-то на киевском Химволокне.
Ну, разве что прищур молодой и озорной.
Мы знали, что он сам играет в группе - правда только и исключительно с его слов.
Спросили, с придыханием, как называется его группа, и кто он там.
Он призадумался секунду, посмотрел влево и вверх, и сказал что "Оккупация". И что он там играет на гитаре, и на вокале голосит еще иногда.
Гитары у него дома, правда, не было. Да и руки без характерных мозолей.
Да и вокала у него, разобраться, не было.
Говорю - мужик как мужик. Химволокно оно и есть Химволокно.
Но мы ушли от него в полном восторге. Всем хвастались, что знакомы с гитаристом и вокалистом Оккупации. Той самой Оккупации - про которую, как выяснилось, никто ничего не слышал, конечно, но это напротив, добавляло таинственности и ощущения причастности к чему-то секретному для избранных.
Вскоре мы, правда, засомневались - а не разводят ли нас? Может и нет никакой Оккупации, а гитару Вова в жизни в руках не держал. И к микрофону не знает с какой стороны подходить, да с соковыжималкой его невзначай небось спутает.
И мы ему на какой-то очередной визит, кассетами поменяться, как-то и обозначили - а дай нам послушать что-нибудь из Оккупации.
Мы уже склонялись к тому, что Вова шарлатан, но он внезапно легко согласился - да давайте, поставлю.
Встал, порылся в кассетах, нашел какую-то тысячу раз писанную-переписанную, вставил в оклеенный разными машинками и футболистами магнитофон, хрустнул кнопкой.
Из колонок повалил музон - глухой, хриплый, хреново записанный - но очень крутой.
Слышалось, что запись не из мажорных студий - вокал излишне гулкий, гитары чуть западают, да и вообще - слышно, что исполняется может и не сильно профессионально, но с душой и яростью.
Сыро, зло, на надрыв, буйно.
Мы замерли в восторге и ловили каждый звук.
Вова сидел в кресле, нога на ногу, скрестив руки, ностальгически улыбался и иногда что-то комментировал.
- "Вот, про войну песня - ее наш басист написал, он по английски хорошо шпарит, спецшкола языковая, все дела. А пел я. Половину не знаю, как поется - оттого слова некоторые глотаю".
И правда - вокал яростный, но порой сумбурный, мало что разберешь. Слышно, что по-английски, но как на неродном.
- "Мне Стас, ну, басист наш, собственно, говорит - Вовыч, ты главное на припев все силы собери, и просто кричи - Wa-a-a-ar! Ну, война, то бишь. Ну я и кричал".
И правда, гитары захлебнулись, динамики пробил безумный крик. Война-а-а!
Нам уже было невыразимо стыдно за то, что мы в одних только мыслях, но в Вове усомнились.
Он, кажется, догадался о природе терзаний, но великодушно на нас не обижался.
- "А вот на записи этой вещи вообще прикол был - мы значит такие короче пишемся, а за пультом Миша сидит - ну, звукач наш. Сидит и бутерброд жрет, пока мы там валим. А я припев спел, дай думаю прикольнусь, и в микрофон - кушай, Миша!".
И правда, святые небеса - голос из динамиков отрывисто проорал - "Ку-шай, Ми-ша!".
Ваще! Мы ржать.
Вова тоже позубоскалил.
- "Ну а там мне Миша дальше уже башкой кивает, бутербродом машет - ну, Вовыч, ты типа продолжай, классная фишка вышла. Ну так мы вещь с припевом "кушай, Миша" и записали".
Восторг! Мы шли заснеженной улицей, в неверном желтом свете фонарей, и срывающимися подростковыми голосами пели "кушай, Миша".
Снег ложился на лавочки и плечи. Надо мной было черное небо. Я еще чувствовал себя по-детски счастливым, верил в прекрасное далёко.
Жизнь вскоре это поправит.
Я не помню в связи с чем, но как-то мы с Вовой потом потерялись.
То ли он уволился или переехал, то ли просто - 15-летние пацаны и 40-летний дядька, в квартире, где в другой комнате мать-старуха в маразме - странное знакомство.
Однажды я добыл пару альбомов Сепультуры. Самые первые, и до сих пор самые любимые - Bestial Devastation и Morbid Visions.
Cлушаю, влюбляюсь на всю жизнь, но отчего-то не могу отделаться от ощущения, что мне это знакомо.
И вдруг - "Wa-a-a-ar!".
До меня разом всё доходит.
А что же "кушай, Миша!"?
Слушаю следующую вещь. Crucifixion. Распятие, то бишь.
Вот и припев. "Cru-ci-fi-xion".
Хы-хы-хы!
Не, ну теперь-то слышно. Но и правда ведь на "кушай, Миша" похоже.
На Вову я не в обиде. В конце концов - весело вышло.
А то, что в Киеве никто никогда не слышал про группу Оккупация, даже самые олдовые городские херы, и про самого Владимира - ну что с того?
Хотя может про Владимира что и ведают - но как я спрошу? Я ведь даже фамилии его не знаю. Да и на что она мне?
Click to view