Суккуб
Заблудился. Бывает такое. На каком-то круговом движении ушел в неверный поворот.
Неладное заподозрилось когда проехал огромную деревянную крепостную арку, статуи мифических исполинов, титанов Междуземья, которых совершенно точно не проезжал утром, когда мотнулся при оказии одним днем из мирной, спокойной, домашней Словакии, преисполненной журчащей славянской речью, в инородный венгерский Мишкольц, по дороге, утопающей в маках, с синими горами за пшеничными полями.
Есть у венгерской глубинки особенность - она похожа на кинохронику, которую видишь, но в которой не принимаешь участия.
Загадочные, шифрованные, длинные, нечитаемые венгерские слова на уличных вывесках. Речь, похожая на магнитную плёнку, запущенную в обратку. Дезориентирующее обилие смуглых лиц потомков гуннов и луноликих угорских блондинок.
Смотреть - смотри. Но помни, ты тут лишь зритель в пустом кинозале, в люминесцентном тающем свете. Без билета, да и без попкорна.
Однако вечерело. В пряный запах сухой полыни вплелись нотки коровьего навоза, винной, терпкой кислинки и вечерней, ветреной прохлады. Надо было спросить дорогу.
Вежливые, но отстраненные, нехотя вышедшие из кинохроники венгры лишь виновато пожимали плечами, с улыбкой углами губ - по-аглицки в стороне от городов никто не мерекает, даже трохi, а тот день, когда я смогу изъясниться по-венгерски, настанет в моей жизни еще не скоро.
Южная ночь накатывала саваном быстро, магазинчики закрыли жалюзи, по домам редко мерцали огни - ложатся рано. Люди стремительно рассасывались. Фонарный свет хватал пожелтевшими зубами лишь пустые улицы.
Обочины не было, я остановился, заприметив сзади странное движение, посреди дороги на аварийке.
Ныряя в темноту, выныривая в неверный, адюльтерный фонарный ореол, по пешеходной дорожке приближалась молодая девушка на роликах.
Я прошуршал стеклом, высунулся из моторного рокота в теплый, поющий цикадами загадочный венгерский вечер, приготовившись прервать грациозное, плавное движение своим похабным «экскюз ми!».
Но сказать что-либо мне было не суждено.
Девушка приблизилась, не смотря по сторонам, в ушах плеер.
Она была смуглая, из тех венгерок, что хранят магматический, раскаленный, пурпурный вулкан страсти, под холодноватым, нарочито надменным безразличием. Загорелая, вкусного, кофе с молоком оттенка кожа.
Чуть с горбинкой нос, дикарские, пугливые, настороженные, по-птичьи черные глаза.
Черные волосы стянуты в конский хвост на затылке, колыхающийся из стороны в сторону, рассыпаясь по плечам при движении.
Нижняя губа чуть поджата, как часто делают подростки, упрямо сохраняя этим свое еще хрупкое Я. Лицо красивое, молодое, свежее.
Во всей фигуре бушует огонь молодости, необъезженный мустанг, прекрасный цветок, распустившийся из нескладного юношества.
Изящные руки, локти. Плоский, сильный живот.
На девочке белая маечка, открывающая лопатки. Под белой маечкой черный контур лифчика, сковавшего небольшую, упругую грудь. На пояс от наушников идет оранжево-мультяшный провод.
И черные трусы, бесстыдно, туго обволакивающие каждый штрих уже разошедшихся в стороны крутых бёдер.
Именно не шорты. Именно трусы. Черная ткань, едва не расходящаяся от натяжения, позволяющая увидеть весь силуэт в деталях - веер из нескольких складок внутри бедра, ямочки над крестцом, подрагивающие при движении ягодицы, холм лобка и провал-щель под ним.
Лолита, хищная, стремительная гарпия, демоница, ночной суккуб. Дьявольское наваждение.
Сколько спермы и крови было в этом! Сколько клокочущих, бурлящих ночей. Сколько библейских притч. Сколько безнадежно влюбленных принцев, лезущих на башню, а попадающих на кол.
Какая грация! Неукротимый нрав природы, божественный дизайн, великолепная задумка, похотливое исполнение.
Это было слишком совершенно, чтобы продолжаться долго. Девушка удалялась, а я, высунувшись из машины, так и глядел ей вслед, мигая как дурак посреди проезжей части.
Не удел смертных зрить живых богинь.
Длинные, мускулистые, равномерно загорелые ноги, как толчковые лапы беговой лани, упруго и даже словно чуть с ленцой, попеременно отталкивали снаряд тела. Черный конский хвост прыгал по лопаткам, пересекаемым черными полосами лифчика. Означивался складками под ягодицами игручий шар зада.
Богиня уплыла в одно облако фонарного света, потом в другое, после ее силуэт потерялся во мраке.
Кто-то два раза стукнул по клаксону сзади и обогнал меня по встречке. Это немного вернуло туманный разум из безвременья. Но я не мог собрать разрозненные куски сознания, чтобы двинуться дальше.
Там, куда уплыл мой ночной суккуб, вдруг появилась молодежная компания - четыре парня, две девушки. Они весело о чем-то шумели. Девушки изображали какую-то пантомиму, парни хохотали, один хлопал себя по коленке полупустой пластиковой бутылкой лимонада.
Поравнявшись со мной, увидев мой странный, ошарашенный, подозреваю, вид , один из них что-то дружелюбно спросил, по общему смыслу - «вам помочь?».
Я открыл рот, чтобы спросить про дорогу, и как тут у них попасть в Словакию, но вместо того сдавленно произнёс: - «Кто она?»
Компания обернулась, туда, куда уехала гарпия, с которой они явно пересеклись, и всё, как мне кажется, вмиг поняв, дружно расхохоталась.
Парень с девушкой подмигнули мне, кивая в сторону исчезнувшей наяды, и что-то сказали на своем, на мадьярском, горделиво, как мне показалось - видал, мол-де, наших?
- «Ду ю спик инглиш?» - я, кажется, немного приходил в себя.
- «Э литтл бит» - все-таки хорошо иметь дело с молодыми.
Дорогу они мне рассказали. Уже через час я пересекал пустую венгерско-словацкую границу, с заколоченными пограничными постами, упраздненными великим и ужасным Евросоюзом. А уже через два, заехав в какой-то маленький поселок, остановился у костела, и уронил усталую голову в сон до утра.
Но та ночь меня не отпускает. Иногда я вспоминаю венгерскую валькирию, русалку в черных трусах, и это волнует мне кровь.
Никогда, ни до той встречи, ни после, я не встречал ничего более хтонически сексуального.
Неладное заподозрилось когда проехал огромную деревянную крепостную арку, статуи мифических исполинов, титанов Междуземья, которых совершенно точно не проезжал утром, когда мотнулся при оказии одним днем из мирной, спокойной, домашней Словакии, преисполненной журчащей славянской речью, в инородный венгерский Мишкольц, по дороге, утопающей в маках, с синими горами за пшеничными полями.
Есть у венгерской глубинки особенность - она похожа на кинохронику, которую видишь, но в которой не принимаешь участия.
Загадочные, шифрованные, длинные, нечитаемые венгерские слова на уличных вывесках. Речь, похожая на магнитную плёнку, запущенную в обратку. Дезориентирующее обилие смуглых лиц потомков гуннов и луноликих угорских блондинок.
Смотреть - смотри. Но помни, ты тут лишь зритель в пустом кинозале, в люминесцентном тающем свете. Без билета, да и без попкорна.
Однако вечерело. В пряный запах сухой полыни вплелись нотки коровьего навоза, винной, терпкой кислинки и вечерней, ветреной прохлады. Надо было спросить дорогу.
Вежливые, но отстраненные, нехотя вышедшие из кинохроники венгры лишь виновато пожимали плечами, с улыбкой углами губ - по-аглицки в стороне от городов никто не мерекает, даже трохi, а тот день, когда я смогу изъясниться по-венгерски, настанет в моей жизни еще не скоро.
Южная ночь накатывала саваном быстро, магазинчики закрыли жалюзи, по домам редко мерцали огни - ложатся рано. Люди стремительно рассасывались. Фонарный свет хватал пожелтевшими зубами лишь пустые улицы.
Обочины не было, я остановился, заприметив сзади странное движение, посреди дороги на аварийке.
Ныряя в темноту, выныривая в неверный, адюльтерный фонарный ореол, по пешеходной дорожке приближалась молодая девушка на роликах.
Я прошуршал стеклом, высунулся из моторного рокота в теплый, поющий цикадами загадочный венгерский вечер, приготовившись прервать грациозное, плавное движение своим похабным «экскюз ми!».
Но сказать что-либо мне было не суждено.
Девушка приблизилась, не смотря по сторонам, в ушах плеер.
Она была смуглая, из тех венгерок, что хранят магматический, раскаленный, пурпурный вулкан страсти, под холодноватым, нарочито надменным безразличием. Загорелая, вкусного, кофе с молоком оттенка кожа.
Чуть с горбинкой нос, дикарские, пугливые, настороженные, по-птичьи черные глаза.
Черные волосы стянуты в конский хвост на затылке, колыхающийся из стороны в сторону, рассыпаясь по плечам при движении.
Нижняя губа чуть поджата, как часто делают подростки, упрямо сохраняя этим свое еще хрупкое Я. Лицо красивое, молодое, свежее.
Во всей фигуре бушует огонь молодости, необъезженный мустанг, прекрасный цветок, распустившийся из нескладного юношества.
Изящные руки, локти. Плоский, сильный живот.
На девочке белая маечка, открывающая лопатки. Под белой маечкой черный контур лифчика, сковавшего небольшую, упругую грудь. На пояс от наушников идет оранжево-мультяшный провод.
И черные трусы, бесстыдно, туго обволакивающие каждый штрих уже разошедшихся в стороны крутых бёдер.
Именно не шорты. Именно трусы. Черная ткань, едва не расходящаяся от натяжения, позволяющая увидеть весь силуэт в деталях - веер из нескольких складок внутри бедра, ямочки над крестцом, подрагивающие при движении ягодицы, холм лобка и провал-щель под ним.
Лолита, хищная, стремительная гарпия, демоница, ночной суккуб. Дьявольское наваждение.
Сколько спермы и крови было в этом! Сколько клокочущих, бурлящих ночей. Сколько библейских притч. Сколько безнадежно влюбленных принцев, лезущих на башню, а попадающих на кол.
Какая грация! Неукротимый нрав природы, божественный дизайн, великолепная задумка, похотливое исполнение.
Это было слишком совершенно, чтобы продолжаться долго. Девушка удалялась, а я, высунувшись из машины, так и глядел ей вслед, мигая как дурак посреди проезжей части.
Не удел смертных зрить живых богинь.
Длинные, мускулистые, равномерно загорелые ноги, как толчковые лапы беговой лани, упруго и даже словно чуть с ленцой, попеременно отталкивали снаряд тела. Черный конский хвост прыгал по лопаткам, пересекаемым черными полосами лифчика. Означивался складками под ягодицами игручий шар зада.
Богиня уплыла в одно облако фонарного света, потом в другое, после ее силуэт потерялся во мраке.
Кто-то два раза стукнул по клаксону сзади и обогнал меня по встречке. Это немного вернуло туманный разум из безвременья. Но я не мог собрать разрозненные куски сознания, чтобы двинуться дальше.
Там, куда уплыл мой ночной суккуб, вдруг появилась молодежная компания - четыре парня, две девушки. Они весело о чем-то шумели. Девушки изображали какую-то пантомиму, парни хохотали, один хлопал себя по коленке полупустой пластиковой бутылкой лимонада.
Поравнявшись со мной, увидев мой странный, ошарашенный, подозреваю, вид , один из них что-то дружелюбно спросил, по общему смыслу - «вам помочь?».
Я открыл рот, чтобы спросить про дорогу, и как тут у них попасть в Словакию, но вместо того сдавленно произнёс: - «Кто она?»
Компания обернулась, туда, куда уехала гарпия, с которой они явно пересеклись, и всё, как мне кажется, вмиг поняв, дружно расхохоталась.
Парень с девушкой подмигнули мне, кивая в сторону исчезнувшей наяды, и что-то сказали на своем, на мадьярском, горделиво, как мне показалось - видал, мол-де, наших?
- «Ду ю спик инглиш?» - я, кажется, немного приходил в себя.
- «Э литтл бит» - все-таки хорошо иметь дело с молодыми.
Дорогу они мне рассказали. Уже через час я пересекал пустую венгерско-словацкую границу, с заколоченными пограничными постами, упраздненными великим и ужасным Евросоюзом. А уже через два, заехав в какой-то маленький поселок, остановился у костела, и уронил усталую голову в сон до утра.
Но та ночь меня не отпускает. Иногда я вспоминаю венгерскую валькирию, русалку в черных трусах, и это волнует мне кровь.
Никогда, ни до той встречи, ни после, я не встречал ничего более хтонически сексуального.