Хомяки
Собак заводят себе те, кто хочет, чтобы его любили. Кошек те, кто хочет любить сам.
А хомяки нужны для того, чтобы познакомить ребенка или молодого человека со смертью.
Даже не знаю зачем я в подростковье проявил инициативу завести хомяков. Может и правда был смутный зов инициироваться с костлявой таким вот способом.
Пошел в зоомагазин и купил двух ангорских.
Они были классные - глаза бусинками, бело-розовые, мягкие брюхи, короткий хвост.
Говорят некоторые, что хомяки тупые - сами вы тупые. Они отлично узнавали разных людей, радовались после долгого расставания.
Да-да, казалось бы - мелкий мышь, в ладонях умещается, сколько там того мозгу? А они были абсолютными личностями.
Это меня и обескуражило. Ладно рыбки там или черепахи - живёт дома такая хрень, и как мебель, что есть она, что нет.
Я ожидал, что хомяки тоже будут невинной забавой - и внезапно привязался.
Одно дело - живая игрушка, но совершенно другое абсолютно индивидуальное существо, каждый со своим характером - один бойкий, неугомонный, деловитый - другой домашний, спокойный, любящий больше поесть, поспать да крутилку покрутить.
Говорят, что хомяки кусаются. И что воняет от них.
Блять - если держать их в трёхлитровых банках, кормить чем попало - будут и кусаться, и бомжом вонять.
У меня же они жили в вольере - отгородил кусок комнаты. Кормил свежими овощами - и не кусались они, и пахло от них вкусно, как от молочных котят.
В вольер они, впрочем, попали не сразу - я по наивности сперва смастерил место из картонной коробки. Нет нужды и говорить, что тот, который неугомонный, прогрыз дыру в первую же ночь - вместе с куском ковра на котором коробка стояла. Прогрыз и ушел в пампасы.
Серьезно, ушел в подполье - где-то заныкался в квартире, и мы долго его не могли найти.
Оказывается он обосновался на кухне за раковиной - там ему текла вода от прохудившегося смесителя, и туда же за ночь он успел перетаскать съестных припасов.
Во разница характеров - одному важнее была свобода, и он ушел. А первый мог уйти также - но остался.
Хлопот с ними было мало. Разве что иногда, когда уже отгородил территорию в углу, они принимались грызть по ночам плинтус - очевидно полагая, что за его деревянной толщей скрывается опасная, голодная, но столь желанная свобода.
Я сонный добредал до вольера, вытаскивал хомяка, всего в стружке, да делал ему моральное внушение.
Так они и жили. Все с ними понемногу возюкались. Женюша даже приноровился катать их на голове - безумная картина, идёт мой брат, на голове у него хомяк сидит.
В какой момент произошло это - я не заметил, но они подрались. Очевидно тот, который бойкий, сильно прокусил другому живот, а мы этого сразу не заметили.
Заметили только тогда, когда хомяк быстро зачах.
В этот момент вдруг выяснилось, насколько сильно мы все к ним привязались. Насколько они важные и смышлёные.
Судорожно начали искать ветеринарку. Нашли на отшибе Митино, старый дом, ныне снесённый, сейчас там вестибюль метро Волоколамская.
У меня душа не на месте, в коробке умирающий хомяк, я еле сдерживал слёзы.
У ветеринарки на меня бросилась внезапно собака - и укусила за локоть. А я, душа в пятки - собак люто боюсь, только стоял и прижимал к сердцу коробку, ничего больше сделать не в силах.
Это была идиотская картина, собака укусила меня ещё раз. Из дома лениво вышел мужик, и с любопытством на это смотрел, ничего не делая. Только потянувшись за сигаретой.
- Уберите собаку! - только и выдохнул я, обмирая от ужаса и боли.
Мужик посмотрел на меня очень удивлённо, и нехотя, с ленцой, словно выполняя чей-то нелепый каприз, так и быть, утащил куда-то собаку.
Потом посмотрел на меня, всё ещё дрожащего, да с неодобрением подбодрил: - Да она привита.
- Она меня укусила! - голос у меня дрожал
- Так она же привита! - мужик начинал раздражаться от моей тупоумности
- Она... - дыхание прерывалось, я прижимал к сердцу коробку, - укусила...
- Так привита же!
Дальше всё было смутно, я зашёл внутрь. Больше это напоминало живодёрню.
На полу лежала огромная псина, бок в окровавленных бинтах, и стонала так, что собственные слова слышались с трудом.
- Что у вас? - перекрикивая стоны спросил ещё один блаженный мужик в белом халате
- Хомяк... - начал было я
- Хомяк? - удивленно переспросил мужик
Кошки и собаки в его картине мира, очевидно, были ещё кем-то, достойным времени и внимания. Но хомяк!..
Очевидно любые проблемы с хомяком проще всего решались унитазом да кнопкой смыва.
Впрочем, хмыкнув, делая одолжение, он согласился посмотреть.
- Не жилец, - вскоре огласил вердикт.
Внутри у меня похолодело.
Лучшее, что я мог сделать, это его усыпить.
Вскоре получил на руки коробку с тельцем. И, убитый горем, пошёл домой.
Мне было страшно одиноко. Я горевал - и сердился на себя одновременно. Во мне боролись, опровергая друг друга, два убеждения. Одно из того, что "всем известно" - хомяк это мелочь, и о чём там вообще горевать?
Другое из жизни - у этого маленького существа был свой нрав, свои привычки, свои занятия.
Некоторое время мы жили вместе, и он принёс в мою жизнь нежную, умильную радость - а вот сейчас, век хомяка недолог, я несу с ним коробку.
Было бы честным его похоронить. Но у меня не хватило духу это сделать.
Я смог только еще раз взглянуть в коробку - после закрыть её, закрутить скотчем, и снести к мусорному ящику.
Было в этом что-то гадкое, предательское.
Я горевал - потеряв часть себя, потеряв того, к кому привязался. И злился - на то, что оказался сентиментальным - а так хотелось казаться брутальным и безжалостным. Эдаким кирпичом, легко и безболезненно кого и что угодно выкидывающего без рефлексий из жизни, как ницшеанская белокура бестия.
Дома ждал другой хомяк - бунтарь который, либертарианец.
Минуту я его ругал, за то, что сородича загрыз. Но дальше меня отпустило. Руганью ничего не исправить. Любая ругань всего лишь от беспомощности и страха.
Впрочем, и тот пережил собрата ненадолго. Простудился и умер. Так же как и первый - неожиданно и быстро.
Я вновь не похоронил. Снёс к мусорке в коробке.
С оплёванным чувством горя и предательства вернулся в дом.
По ночам больше никто не грыз плинтус. Стало тихо.
Можно было перестать ходить за свежими овощами, да заботливо нарезать их кубиками, перед тем как уйти в школу.
Собак заводят те, кто хочет быть любимым. Кошек те, кто жаждет любить сам.
Хомяк же призван стать болезненной прививкой, в легкой форме приносящей страшную весть, от которой хочется убежать, а бежать некуда: всё проходит. Всё проходит, пройдёт и это. И не останется следов.
Через пару дней я разобрал вольер.
Комната вновь стала такой, словно никого кроме меня в ней никогда и не было.
Только борозды на плинтусе, да дыра на ковре ещё долго мне напоминали. О чём-то, что я намеревался отрезать от себя и легко забыть - а почему-то до сих пор помню.
А хомяки нужны для того, чтобы познакомить ребенка или молодого человека со смертью.
Даже не знаю зачем я в подростковье проявил инициативу завести хомяков. Может и правда был смутный зов инициироваться с костлявой таким вот способом.
Пошел в зоомагазин и купил двух ангорских.
Они были классные - глаза бусинками, бело-розовые, мягкие брюхи, короткий хвост.
Говорят некоторые, что хомяки тупые - сами вы тупые. Они отлично узнавали разных людей, радовались после долгого расставания.
Да-да, казалось бы - мелкий мышь, в ладонях умещается, сколько там того мозгу? А они были абсолютными личностями.
Это меня и обескуражило. Ладно рыбки там или черепахи - живёт дома такая хрень, и как мебель, что есть она, что нет.
Я ожидал, что хомяки тоже будут невинной забавой - и внезапно привязался.
Одно дело - живая игрушка, но совершенно другое абсолютно индивидуальное существо, каждый со своим характером - один бойкий, неугомонный, деловитый - другой домашний, спокойный, любящий больше поесть, поспать да крутилку покрутить.
Говорят, что хомяки кусаются. И что воняет от них.
Блять - если держать их в трёхлитровых банках, кормить чем попало - будут и кусаться, и бомжом вонять.
У меня же они жили в вольере - отгородил кусок комнаты. Кормил свежими овощами - и не кусались они, и пахло от них вкусно, как от молочных котят.
В вольер они, впрочем, попали не сразу - я по наивности сперва смастерил место из картонной коробки. Нет нужды и говорить, что тот, который неугомонный, прогрыз дыру в первую же ночь - вместе с куском ковра на котором коробка стояла. Прогрыз и ушел в пампасы.
Серьезно, ушел в подполье - где-то заныкался в квартире, и мы долго его не могли найти.
Оказывается он обосновался на кухне за раковиной - там ему текла вода от прохудившегося смесителя, и туда же за ночь он успел перетаскать съестных припасов.
Во разница характеров - одному важнее была свобода, и он ушел. А первый мог уйти также - но остался.
Хлопот с ними было мало. Разве что иногда, когда уже отгородил территорию в углу, они принимались грызть по ночам плинтус - очевидно полагая, что за его деревянной толщей скрывается опасная, голодная, но столь желанная свобода.
Я сонный добредал до вольера, вытаскивал хомяка, всего в стружке, да делал ему моральное внушение.
Так они и жили. Все с ними понемногу возюкались. Женюша даже приноровился катать их на голове - безумная картина, идёт мой брат, на голове у него хомяк сидит.
В какой момент произошло это - я не заметил, но они подрались. Очевидно тот, который бойкий, сильно прокусил другому живот, а мы этого сразу не заметили.
Заметили только тогда, когда хомяк быстро зачах.
В этот момент вдруг выяснилось, насколько сильно мы все к ним привязались. Насколько они важные и смышлёные.
Судорожно начали искать ветеринарку. Нашли на отшибе Митино, старый дом, ныне снесённый, сейчас там вестибюль метро Волоколамская.
У меня душа не на месте, в коробке умирающий хомяк, я еле сдерживал слёзы.
У ветеринарки на меня бросилась внезапно собака - и укусила за локоть. А я, душа в пятки - собак люто боюсь, только стоял и прижимал к сердцу коробку, ничего больше сделать не в силах.
Это была идиотская картина, собака укусила меня ещё раз. Из дома лениво вышел мужик, и с любопытством на это смотрел, ничего не делая. Только потянувшись за сигаретой.
- Уберите собаку! - только и выдохнул я, обмирая от ужаса и боли.
Мужик посмотрел на меня очень удивлённо, и нехотя, с ленцой, словно выполняя чей-то нелепый каприз, так и быть, утащил куда-то собаку.
Потом посмотрел на меня, всё ещё дрожащего, да с неодобрением подбодрил: - Да она привита.
- Она меня укусила! - голос у меня дрожал
- Так она же привита! - мужик начинал раздражаться от моей тупоумности
- Она... - дыхание прерывалось, я прижимал к сердцу коробку, - укусила...
- Так привита же!
Дальше всё было смутно, я зашёл внутрь. Больше это напоминало живодёрню.
На полу лежала огромная псина, бок в окровавленных бинтах, и стонала так, что собственные слова слышались с трудом.
- Что у вас? - перекрикивая стоны спросил ещё один блаженный мужик в белом халате
- Хомяк... - начал было я
- Хомяк? - удивленно переспросил мужик
Кошки и собаки в его картине мира, очевидно, были ещё кем-то, достойным времени и внимания. Но хомяк!..
Очевидно любые проблемы с хомяком проще всего решались унитазом да кнопкой смыва.
Впрочем, хмыкнув, делая одолжение, он согласился посмотреть.
- Не жилец, - вскоре огласил вердикт.
Внутри у меня похолодело.
Лучшее, что я мог сделать, это его усыпить.
Вскоре получил на руки коробку с тельцем. И, убитый горем, пошёл домой.
Мне было страшно одиноко. Я горевал - и сердился на себя одновременно. Во мне боролись, опровергая друг друга, два убеждения. Одно из того, что "всем известно" - хомяк это мелочь, и о чём там вообще горевать?
Другое из жизни - у этого маленького существа был свой нрав, свои привычки, свои занятия.
Некоторое время мы жили вместе, и он принёс в мою жизнь нежную, умильную радость - а вот сейчас, век хомяка недолог, я несу с ним коробку.
Было бы честным его похоронить. Но у меня не хватило духу это сделать.
Я смог только еще раз взглянуть в коробку - после закрыть её, закрутить скотчем, и снести к мусорному ящику.
Было в этом что-то гадкое, предательское.
Я горевал - потеряв часть себя, потеряв того, к кому привязался. И злился - на то, что оказался сентиментальным - а так хотелось казаться брутальным и безжалостным. Эдаким кирпичом, легко и безболезненно кого и что угодно выкидывающего без рефлексий из жизни, как ницшеанская белокура бестия.
Дома ждал другой хомяк - бунтарь который, либертарианец.
Минуту я его ругал, за то, что сородича загрыз. Но дальше меня отпустило. Руганью ничего не исправить. Любая ругань всего лишь от беспомощности и страха.
Впрочем, и тот пережил собрата ненадолго. Простудился и умер. Так же как и первый - неожиданно и быстро.
Я вновь не похоронил. Снёс к мусорке в коробке.
С оплёванным чувством горя и предательства вернулся в дом.
По ночам больше никто не грыз плинтус. Стало тихо.
Можно было перестать ходить за свежими овощами, да заботливо нарезать их кубиками, перед тем как уйти в школу.
Собак заводят те, кто хочет быть любимым. Кошек те, кто жаждет любить сам.
Хомяк же призван стать болезненной прививкой, в легкой форме приносящей страшную весть, от которой хочется убежать, а бежать некуда: всё проходит. Всё проходит, пройдёт и это. И не останется следов.
Через пару дней я разобрал вольер.
Комната вновь стала такой, словно никого кроме меня в ней никогда и не было.
Только борозды на плинтусе, да дыра на ковре ещё долго мне напоминали. О чём-то, что я намеревался отрезать от себя и легко забыть - а почему-то до сих пор помню.