Классика можно сказать
Навеяно обсуждением вот тут: http://lex-kravetski.livejournal.com/315140.html
Даули, разгорячась и чувствуя преимущество на
своей стороне, стал задавать мне вопросы, которые, по его мнению, должны
были меня сокрушить и на которые действительно не легко было ответить:
- А какое жалованье, брат, получает в твоей стране управляющий,
дворецкий, конюх, пастух, свинопас?
- Двадцать пять мильрейсов в день; иначе говоря, четверть цента.
Лицо кузнеца засияло от удовольствия. Он сказал:
- У нас они получают вдвое! А сколько зарабатывают ремесленники -
плотник, каменщик, маляр, кузнец?
- В среднем пятьдесят мильрейсов; полцента в день.а
- Хо-хо! У нас они зарабатывают сто! У нас хороший ремесленник всегда
может заработать цент в день! Я не говорю о портных, но остальные всегда
могут заработать цент в день, а в хорошие времена и больше - до ста десяти
и даже до ста пятнадцати мильрейсов в день. Я сам в течение всей прошлой
недели платил по сто пятнадцати. Да здравствует протекционизм, долой
свободу торговли!
Его лицо сияло, как солнце. Но я не сдался. Я только взял свой молот
для забивания свай и в течение пятнадцати минут вбивал кузнеца в землю, да
так, что он весь туда ушел, даже макушка не торчала. Вот как я начал.
Я спросил:
- Сколько вы платите за фунт соли?
- Сто мильрейсов.
- Мы платим сорок. Сколько вы платите за баранину и говядину в те дни,
когда едите мясо?
Намек попал в цель: кузнец покраснел.
- Цена меняется, но незначительно; скажем, семьдесят пять мильрейсов за
фунт.
- Мы платим тридцать три. Сколько вы платите за яйца?
- Пятьдесят мильрейсов за дюжину.
- Мы платим двадцать. Сколько вы платите за пиво?
- Пинта стоит восемь с половиной мильрейсов.
- Мы платим четыре; двадцать пять бутылок на цент. Сколько вы платите
за пшеницу?
- Бушель стоит девятьсот мильрейсов.
- Мы платим четыреста. Сколько у вас стоит мужская куртка из сермяги?
- Тринадцать центов.
- А у нас шесть. А платье для жены рабочего или ремесленника?
- Мы платим восемь центов четыре милля.
- Вот, обрати внимание на разницу: вы платите за него восемь центов и
четыре милля, а мы всего четыре цента.
Я решил, что пора нанести удар. Я сказал:
- Теперь погляди, дорогой друг, _чего стоят ваши большие заработки,
которыми ты хвастался минуту назад_. - И я со спокойным удовлетворением
обвел всех глазами, сознавая, что связал противника по рукам и ногам, да
так, что он этого даже не заметил. - Вот что стало с вашими прославленными
высокими заработками. Теперь ты видишь, что все они дутые.
Не знаю, поверите ли вы мне, но он только удивился, не больше! Он
ничего не понял, не заметил, что ему расставили ловушку, что он сидит в
западне. Я готов был убить его, так я рассердился. Глядя на меня
затуманенным взором и тяжело ворочая мозгами, он возражал мне:
- Ничего я не вижу. Ведь доказано, что наши заработки вдвое выше ваших.
Как же ты можешь утверждать, что они дутые, если я правильно произношу это
диковинное слово, которое господь привел меня услышать впервые?
Признаться, я был ошеломлен: отчасти его непредвиденной глупостью,
отчасти тем, что все явно разделяли его убеждения, - если это можно
назвать убеждениями. Моя точка зрения была предельно проста, предельно
ясна; как сделать ее еще проще? Однако я должен попытаться.
- Неужели ты не понимаешь, Даули? У вас только _по названию_ заработки
выше, чем у нас, а не _на самом деле_.
- Послушайте, что он говорит! У нас заработная плата выше вдвое, - ты
сам это признал.
- Да, да, не отрицаю. Но это ровно ничего не означает; число монет само
по себе ничего означать не может. Сколько вы в состоянии купить на ваш
заработок - вот что важно. Несмотря на то, что у вас хороший ремесленник
зарабатывает около трех с половиной долларов в год, а у нас только около
доллара и семидесяти пяти...
- Ага! Ты опять признал! Опять признал!
- Да к черту, я же никогда и не отрицал! Я говорю о другом. У нас на
_полдоллара_ можно купить больше, чем на целый _доллар_ у вас, - и,
следовательно, если считаться со здравым смыслом, то надо признать, что у
нас заработная плата _выше_, чем у вас.
Он был ошарашен и сказал, отчаявшись:
- Честное слово, я не понимаю. Ты только что _признал_, что у нас
заработки выше, и, не успев закрыть рта, взял свои слова обратно.
- Неужели, черт возьми, в твою голову нельзя вбить такую простую вещь?
Давай я объясню тебе на примере. Мы платим четыре цента за женское
шерстяное платье, вы за такое же платье платите восемь центов четыре
милля, то есть на четыре милля больше, чем вдвое. А сколько у вас получает
батрачка на ферме?
- Два милля в день.
- Хорошо; у нас она получает вдвое меньше: мы платим ей только одну
десятую цента в день; и...
- Опять ты признал...
- Подожди! Все очень просто, на этот раз ты поймешь. Чтобы купить себе
шерстяное платье, ваша женщина, получающая два милля в день, должна
проработать сорок два дня - ровно семь недель, а наша заработает шерстяное
платье за сорок дней, то есть за семь недель без двух дней. Ваша женщина
купила платье - и весь ее семинедельный заработок истрачен; наша купила
платье - и у нее остался двухдневный заработок, чтобы купить что-нибудь
еще. Ну, теперь ты понял?
Кажется, он слегка заколебался - вот все, чего я достиг; остальные
заколебались тоже. Я умолк, чтобы дать им подумать. Наконец Даули
заговорил, - и стало ясно, что он все еще не может избавиться от своих
укоренившихся привычных заблуждений. Он нерешительно произнес:
- Однако... все-таки... не можешь же ты отрицать, что два милля в день
больше, чем один.
Дурачье! Но сдаться я не мог. Авось я добьюсь своего другим путем.
- Предположим такой случай. Один из ваших подмастерьев покупает себе
следующие товары:
Один фунт соли;
одну дюжину яиц;
одну дюжину пинт пива;
один бушель пшеницы;
одну сермяжную рубаху;
пять фунтов говядины;
пять фунтов баранины.
Все это обойдется ему в тридцать два цента. Ему придется проработать
тридцать два дня, чтобы заработать эти деньги, - пять недель и два дня.
Пусть он приедет к нам и проработает тридцать два дня на _половинной_
заработной плате; он сможет купить все эти вещи за четырнадцать с
половиной центов; она обойдутся ему в двадцать девять дней работы, и он
сбережет почти полунедельный заработок. Высчитай, сколько это получится за
год? Он будет сберегать почти недельный заработок каждые два месяца, а у
вас он не сбережет ничего; за год у нас он сберег бы заработок пяти или
шести недель, а у вас ничего. _Теперь_, я уверен, тебе ясно, что "высокие
заработки" и "низкие заработки" - только слова, которые ничего не значат,
пока ты не знаешь, сколько на эти заработки можно купить!
Это был сокрушительный удар. Но, увы, он никого не сокрушил! Нет, я
вынужден был сдаться! Эти люди ценили _высокие заработки_; им, казалось,
было не важно, можно ли что-нибудь купить на эти высокие заработки, или
нельзя. Они стояли за протекционизм, они молились на него, что было вполне
понятно, потому что заинтересованные круги дурачили их, уверяя, будто
протекционизм создал им высокие заработки. Я доказал, что за четверть
столетия их заработки возросли всего только на тридцать процентов, в то
время как цены поднялись на сто; а у нас, за более короткий срок,
заработки возросли на сорок процентов, цены же упали. Но это нисколько их
не убедило. Их странные взгляды невозможно было изменить.
Итак, я потерпел поражение. Незаслуженное поражение, но все же
поражение. И подумать - при каких обстоятельствах! Крупнейший
государственный деятель своего века, способнейший человек, самый
образованный человек во всем мире, самая умная некоронованная голова на
облачном политическом небосклоне за много столетий - побит в споре с
невежественным деревенским кузнецом. Я заметил, что всем стало жалко меня,
и так вспыхнул, что почувствовал, как усы мои запахли паленым. Поставьте
себя на мое место, вообразите весь тот стыд, который испытывал я, и
скажите: разве вы на моем месте не нанесли бы противнику недозволенный
удар ниже пояса? Конечно нанесли бы; уж такова человеческая природа. И я
нанес. Я не пытаюсь оправдываться, я только говорю, что я был взбешен и
что _всякий_ поступил бы так же на моем месте. Марк Твен "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура".
Забавно, что разговор с сегодняшними людьми, несоменно грамотными, так как они способны пользоваться интернетом, очень похож на беседу со средневековым крестъянином, пусть придуманным, в 1889 году.
Даули, разгорячась и чувствуя преимущество на
своей стороне, стал задавать мне вопросы, которые, по его мнению, должны
были меня сокрушить и на которые действительно не легко было ответить:
- А какое жалованье, брат, получает в твоей стране управляющий,
дворецкий, конюх, пастух, свинопас?
- Двадцать пять мильрейсов в день; иначе говоря, четверть цента.
Лицо кузнеца засияло от удовольствия. Он сказал:
- У нас они получают вдвое! А сколько зарабатывают ремесленники -
плотник, каменщик, маляр, кузнец?
- В среднем пятьдесят мильрейсов; полцента в день.а
- Хо-хо! У нас они зарабатывают сто! У нас хороший ремесленник всегда
может заработать цент в день! Я не говорю о портных, но остальные всегда
могут заработать цент в день, а в хорошие времена и больше - до ста десяти
и даже до ста пятнадцати мильрейсов в день. Я сам в течение всей прошлой
недели платил по сто пятнадцати. Да здравствует протекционизм, долой
свободу торговли!
Его лицо сияло, как солнце. Но я не сдался. Я только взял свой молот
для забивания свай и в течение пятнадцати минут вбивал кузнеца в землю, да
так, что он весь туда ушел, даже макушка не торчала. Вот как я начал.
Я спросил:
- Сколько вы платите за фунт соли?
- Сто мильрейсов.
- Мы платим сорок. Сколько вы платите за баранину и говядину в те дни,
когда едите мясо?
Намек попал в цель: кузнец покраснел.
- Цена меняется, но незначительно; скажем, семьдесят пять мильрейсов за
фунт.
- Мы платим тридцать три. Сколько вы платите за яйца?
- Пятьдесят мильрейсов за дюжину.
- Мы платим двадцать. Сколько вы платите за пиво?
- Пинта стоит восемь с половиной мильрейсов.
- Мы платим четыре; двадцать пять бутылок на цент. Сколько вы платите
за пшеницу?
- Бушель стоит девятьсот мильрейсов.
- Мы платим четыреста. Сколько у вас стоит мужская куртка из сермяги?
- Тринадцать центов.
- А у нас шесть. А платье для жены рабочего или ремесленника?
- Мы платим восемь центов четыре милля.
- Вот, обрати внимание на разницу: вы платите за него восемь центов и
четыре милля, а мы всего четыре цента.
Я решил, что пора нанести удар. Я сказал:
- Теперь погляди, дорогой друг, _чего стоят ваши большие заработки,
которыми ты хвастался минуту назад_. - И я со спокойным удовлетворением
обвел всех глазами, сознавая, что связал противника по рукам и ногам, да
так, что он этого даже не заметил. - Вот что стало с вашими прославленными
высокими заработками. Теперь ты видишь, что все они дутые.
Не знаю, поверите ли вы мне, но он только удивился, не больше! Он
ничего не понял, не заметил, что ему расставили ловушку, что он сидит в
западне. Я готов был убить его, так я рассердился. Глядя на меня
затуманенным взором и тяжело ворочая мозгами, он возражал мне:
- Ничего я не вижу. Ведь доказано, что наши заработки вдвое выше ваших.
Как же ты можешь утверждать, что они дутые, если я правильно произношу это
диковинное слово, которое господь привел меня услышать впервые?
Признаться, я был ошеломлен: отчасти его непредвиденной глупостью,
отчасти тем, что все явно разделяли его убеждения, - если это можно
назвать убеждениями. Моя точка зрения была предельно проста, предельно
ясна; как сделать ее еще проще? Однако я должен попытаться.
- Неужели ты не понимаешь, Даули? У вас только _по названию_ заработки
выше, чем у нас, а не _на самом деле_.
- Послушайте, что он говорит! У нас заработная плата выше вдвое, - ты
сам это признал.
- Да, да, не отрицаю. Но это ровно ничего не означает; число монет само
по себе ничего означать не может. Сколько вы в состоянии купить на ваш
заработок - вот что важно. Несмотря на то, что у вас хороший ремесленник
зарабатывает около трех с половиной долларов в год, а у нас только около
доллара и семидесяти пяти...
- Ага! Ты опять признал! Опять признал!
- Да к черту, я же никогда и не отрицал! Я говорю о другом. У нас на
_полдоллара_ можно купить больше, чем на целый _доллар_ у вас, - и,
следовательно, если считаться со здравым смыслом, то надо признать, что у
нас заработная плата _выше_, чем у вас.
Он был ошарашен и сказал, отчаявшись:
- Честное слово, я не понимаю. Ты только что _признал_, что у нас
заработки выше, и, не успев закрыть рта, взял свои слова обратно.
- Неужели, черт возьми, в твою голову нельзя вбить такую простую вещь?
Давай я объясню тебе на примере. Мы платим четыре цента за женское
шерстяное платье, вы за такое же платье платите восемь центов четыре
милля, то есть на четыре милля больше, чем вдвое. А сколько у вас получает
батрачка на ферме?
- Два милля в день.
- Хорошо; у нас она получает вдвое меньше: мы платим ей только одну
десятую цента в день; и...
- Опять ты признал...
- Подожди! Все очень просто, на этот раз ты поймешь. Чтобы купить себе
шерстяное платье, ваша женщина, получающая два милля в день, должна
проработать сорок два дня - ровно семь недель, а наша заработает шерстяное
платье за сорок дней, то есть за семь недель без двух дней. Ваша женщина
купила платье - и весь ее семинедельный заработок истрачен; наша купила
платье - и у нее остался двухдневный заработок, чтобы купить что-нибудь
еще. Ну, теперь ты понял?
Кажется, он слегка заколебался - вот все, чего я достиг; остальные
заколебались тоже. Я умолк, чтобы дать им подумать. Наконец Даули
заговорил, - и стало ясно, что он все еще не может избавиться от своих
укоренившихся привычных заблуждений. Он нерешительно произнес:
- Однако... все-таки... не можешь же ты отрицать, что два милля в день
больше, чем один.
Дурачье! Но сдаться я не мог. Авось я добьюсь своего другим путем.
- Предположим такой случай. Один из ваших подмастерьев покупает себе
следующие товары:
Один фунт соли;
одну дюжину яиц;
одну дюжину пинт пива;
один бушель пшеницы;
одну сермяжную рубаху;
пять фунтов говядины;
пять фунтов баранины.
Все это обойдется ему в тридцать два цента. Ему придется проработать
тридцать два дня, чтобы заработать эти деньги, - пять недель и два дня.
Пусть он приедет к нам и проработает тридцать два дня на _половинной_
заработной плате; он сможет купить все эти вещи за четырнадцать с
половиной центов; она обойдутся ему в двадцать девять дней работы, и он
сбережет почти полунедельный заработок. Высчитай, сколько это получится за
год? Он будет сберегать почти недельный заработок каждые два месяца, а у
вас он не сбережет ничего; за год у нас он сберег бы заработок пяти или
шести недель, а у вас ничего. _Теперь_, я уверен, тебе ясно, что "высокие
заработки" и "низкие заработки" - только слова, которые ничего не значат,
пока ты не знаешь, сколько на эти заработки можно купить!
Это был сокрушительный удар. Но, увы, он никого не сокрушил! Нет, я
вынужден был сдаться! Эти люди ценили _высокие заработки_; им, казалось,
было не важно, можно ли что-нибудь купить на эти высокие заработки, или
нельзя. Они стояли за протекционизм, они молились на него, что было вполне
понятно, потому что заинтересованные круги дурачили их, уверяя, будто
протекционизм создал им высокие заработки. Я доказал, что за четверть
столетия их заработки возросли всего только на тридцать процентов, в то
время как цены поднялись на сто; а у нас, за более короткий срок,
заработки возросли на сорок процентов, цены же упали. Но это нисколько их
не убедило. Их странные взгляды невозможно было изменить.
Итак, я потерпел поражение. Незаслуженное поражение, но все же
поражение. И подумать - при каких обстоятельствах! Крупнейший
государственный деятель своего века, способнейший человек, самый
образованный человек во всем мире, самая умная некоронованная голова на
облачном политическом небосклоне за много столетий - побит в споре с
невежественным деревенским кузнецом. Я заметил, что всем стало жалко меня,
и так вспыхнул, что почувствовал, как усы мои запахли паленым. Поставьте
себя на мое место, вообразите весь тот стыд, который испытывал я, и
скажите: разве вы на моем месте не нанесли бы противнику недозволенный
удар ниже пояса? Конечно нанесли бы; уж такова человеческая природа. И я
нанес. Я не пытаюсь оправдываться, я только говорю, что я был взбешен и
что _всякий_ поступил бы так же на моем месте. Марк Твен "Янки из Коннектикута при дворе короля Артура".
Забавно, что разговор с сегодняшними людьми, несоменно грамотными, так как они способны пользоваться интернетом, очень похож на беседу со средневековым крестъянином, пусть придуманным, в 1889 году.