На границе сна и яви я увидел персонажа. Он висел в пространстве, нарисованный довольно-таки небрежно на листе потрепанной линованной бумаги.
Это был светловолосый парень, широкоплечий, с простецким лицом. Я стал вглядываться в это лицо - это единственный известный мне способ узнать больше о чем-либо - и оно стало расплываться, распадаться на тончайшие слои акварели, а из глубины всплывали новые и новые. Глубина проявлялась все чётче, и вскоре персонаж мой оказался по маковку залит чернильной вязкой жижей, из которой я тащил его тем же пристальным взором за голову. За подбородок, если точнее, чтобы не терять из вида лицо - самое главное, за что я зацепился. Я тянул, а жижа оставалась все такой же вязкой и непроницаемой, поэтому усилия мои были хоть и не напрасны полностью, но безрезультатны. Я знаю, как звенит остановившаяся нота отчаяния, которую нельзя избыть и нельзя исправить, а теперь впервые я услышал её антипод - такую же остановленную и неутомимую, нерассуждающую, тщетную песнь надежды.