Королевский вальс
Погодный сезон в «Большом вальсе» совсем не зимний: густая листва Венского леса, пение птиц, кружевные юбки взвеваются в вальсе на пленэре, белая шляпа летит на траву и цветы, но великолепная Милица Корьюс (в фильме - Карла Доннер) так и останется для меня Снежной Королевой… Невероятная красавица: удивительные глаза, блондинка а-ля натюрель, прекрасное крупной лепки лицо, лицо богини, стать и царственность. И божественный же голос.
Информацию о Милице приходилось разыскивать с трудом, ее преступно мало, по крайней мере на русском языке, да и англоязычный интернет тоже не особо балует находками.
Я не стану описывать жизненный путь певицы, «Берлинского соловья», как ее называли, сыгравшей всего одну роль (но какую!) в черно-белом оскароносном фильме 1938 года (но каком!), о ней хорошо и подробно написано здесь, здесь, и здесь.
Было еще два фильма, в которых она снялась, но их никто не запомнил. Судьба-злодейка, подстроившая Милице аварию, в которой она получила тяжелую травму, не позволила ей стать большой актрисой, каковой она, несомненно, могла бы стать. Редкой красоты, силы и тембра голос был оценен по заслугам. А с кино не сложилось - может, и правильно? Голливуд на всю катушку использовал бы внешние, вокальные и артистические данные этой принцессы, и мир мог бы забыть о «Большом вальсе», поставив его в череду возможных ролей Милицы Корьюс. Но она была певицей, и еще долго продолжала ею быть. Хотя могла бы гораздо больше, если бы не судьба.
«Большой вальс» прочно возглавляет мой личный список любимейших фильмов, хотя он (список) все же периодически меняется. Подозреваю, что картина в фаворитах и у многих тысяч моих ровесников… Моя бабушка рассказывала: кончилась война, разруха повсюду, нет ничего: ни еды, ни одежды, ни мужчин, ни радости, ни жизни вообще - одна только работа, страх за детей и каждодневное выживание. Женщины сами не могут назвать себя женщинами («я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик»). И вдруг - вихрем трофейный The Great Waltz! Смотрели его десятки десятков раз. И желание жить, и желание почувствовать себя женщинами появлялось у российских баб хотя бы на полтора часа экранного времени…
В 1947 году была снята знаменитая советская «Золушка». Так получилось, что «Большой вальс» я увидела раньше этой ленты, поэтому, лишь только завидев кадры появления милой Золушки на балу, я тут же замурлыкала штраусовский вальс. Малышка Янина Жеймо-Золушка совершенно не походила на роскошную Милицу Корьюс-Карлу Доннер, но платье было похоже, и похожим был фрагмент с песенкой про доброго жука и несколькими танцевальными па с толстым неуклюжим старичком, все как в «Большом вальсе»! И сейчас, когда я пересматриваю «Золушку» - тут же переключаюсь на «Большой вальс», и наоборот. Оба фильма незримо связаны. Хотя и совершенно разные.
Большой русский писатель Виктор Астафьев, которого ныне мало кто помнит, а молодые не знают вовсе, тоже в свое время был потрясен. Позволю себе немного «утомить» читателей и добавить в пост пару цитат из его «Затесей». То, что о ней, о Милице. О «Большом вальсе». О Штраусе. И о мифической, никогда не существовавшей певице Карле Доннер.
…«Вот так-то волокся я однажды наперекор стихиям домой, не помню уж откуда, и остановился передохнуть за углом старого кинотеатра. Отдышался маленько в заветрии, давай на рекламу глазеть, а она снегом запорошена. Обметаю рекламу рукавицей, и мне открывается невиданно красивая картина. На бордово-бархатном фоне парит женщина в белом платье с поющим, сахарно белеющим ртом, с полузапахнутыми глазами, сквозь которые томно и маняще светится взгляд. Ниже поющей женщины, навалившись щекой на скрипку, играет музыкант с бабочкой на рубашке, с белоснежными манжетами, высунувшимися из-под черных рукавов. Глаза у него тоже полуприкрыты, и он вроде бы тоже в забытьи находится. Дальше на рекламе видны кибитка, запряженная в нее лошадь, какой-то дяденька на облучке, лес, солнце, трава».
…«И на войне, да и после войны, бывало, как только зайдет разговор о кино, так непременно кто-нибудь, чаще всего из парней, мягчая взглядом и лицом, спросит: «А ты помнишь?» - и если забыл название, умеет, не умеет петь, имеет, не имеет голос, непременно напоет: «Нарай-нарай, нарай-пам-пам…» - «Сказки венского леса», Карла Доннер в широкополой шляпе и великолепный Шани, Иоганн Штраус, лес, озаренный утренним солнцем, полный пения птиц, кибитка, музыкально постукивающая колесами, чудаковатый и добрый извозчик, зарождение мелодии, полной любви и утреннего света, вальс, вырвавшийся из двух сердец: «Гро-ос воле. Дас ис воле»».
…«Ну, а в моей жизни фильм «Большой вальс» - особая статья. Когда меня спрашивают, был ли я когда-нибудь счастлив, твердо отвечаю: «Да! Был!» - и рассказываю про тот день, точнее, про зимнюю заполярную ночь, когда брел, гонимый пургой, и прибрел к кинотеатру, как увидел рекламу фильма, как дрогнуло во мне что-то, как я решил найти рубль и нашел его, как смотрел «Большой вальс» и почти весь фильм уливался слезами от умиления и еще от чего-то, мной тогда, да и по сию пору до конца не отгаданного. Фильм этот был еще и тем хорош, что познакомил нас, уставших от маршей и барабанного боя, с нежной музыкой, и она стала часто звучать по радио и в залах. И после, где бы я ни слышал вальсы Штрауса, в первую голову «Сказки венского леса», закрою глаза, и вот оно, небо и земля, замешенные в белом тесте пурги, деревянный городишко на краю света, парнишка, бредущий куда-то и зачем-то, и музыка, музыка над всем этим, радостная, сияющая, красивая музыка! Как-то среди трофейных фильмов в потрясающей американской картине «Я - беглый каторжник» увидел вдруг знакомое, да нет, уже родное лицо и вздрогнул: «Он!» - и смотрел картину ту как продолжение картины давней. Фернан Граве - фамилия артиста с прекрасными глазами, о каких Лев Толстой сказал неповторимо - «как мокрая смородина». Карлу Доннер, эту шикарную обольстительницу, умеющую так страстно любить: «О-о, Шани!» - и красиво страдать, играла Милица Корьюс. Совсем не играла, а жила подлинной жизнью, преданная, все понимающая и все прощающая жена композитора Польди с бархатно-проникновенным голосом и обволакивающим взглядом - Луиза Райнер. Нашел их всех, объединил в «Большом вальсе» режиссер Жюльен Дювивье, снял на студии «Метро-Голдвин-Майер» Джозеф Руттенберг, у которых я больше ни одной картины не помню. Да больше и не надо. Хватило и этой. На всю жизнь».
И последнее. В фильме на Карле Доннер роскошнейшие украшения, бриллианты, сверкающие так, что больно глазам, но не затмевающие ее красоту и бриллиантовый же голос - это просто невозможно. Ее нельзя представить без вот этих королевских платьев, редкостных колье, колец и браслетов, умопомрачительных шляп и пены кружев, это все для нее, женщины-мечты, женщины-сказки. И бриллианты эти - настоящие, подаренные ей любящим и любимым мужем, такую женщину нельзя не украшать… Во время съемок драгоценности охраняли секьюрити, а в подделках, пусть и самого высшего класса, Милица Корьюс сниматься не захотела. Потому что королева. Снежная. Неповторимая. С голосом бриллиантовой чистоты и блеска.
(Декабрь 2008 г. Listva)
Информацию о Милице приходилось разыскивать с трудом, ее преступно мало, по крайней мере на русском языке, да и англоязычный интернет тоже не особо балует находками.
Я не стану описывать жизненный путь певицы, «Берлинского соловья», как ее называли, сыгравшей всего одну роль (но какую!) в черно-белом оскароносном фильме 1938 года (но каком!), о ней хорошо и подробно написано здесь, здесь, и здесь.
Было еще два фильма, в которых она снялась, но их никто не запомнил. Судьба-злодейка, подстроившая Милице аварию, в которой она получила тяжелую травму, не позволила ей стать большой актрисой, каковой она, несомненно, могла бы стать. Редкой красоты, силы и тембра голос был оценен по заслугам. А с кино не сложилось - может, и правильно? Голливуд на всю катушку использовал бы внешние, вокальные и артистические данные этой принцессы, и мир мог бы забыть о «Большом вальсе», поставив его в череду возможных ролей Милицы Корьюс. Но она была певицей, и еще долго продолжала ею быть. Хотя могла бы гораздо больше, если бы не судьба.
«Большой вальс» прочно возглавляет мой личный список любимейших фильмов, хотя он (список) все же периодически меняется. Подозреваю, что картина в фаворитах и у многих тысяч моих ровесников… Моя бабушка рассказывала: кончилась война, разруха повсюду, нет ничего: ни еды, ни одежды, ни мужчин, ни радости, ни жизни вообще - одна только работа, страх за детей и каждодневное выживание. Женщины сами не могут назвать себя женщинами («я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик»). И вдруг - вихрем трофейный The Great Waltz! Смотрели его десятки десятков раз. И желание жить, и желание почувствовать себя женщинами появлялось у российских баб хотя бы на полтора часа экранного времени…
В 1947 году была снята знаменитая советская «Золушка». Так получилось, что «Большой вальс» я увидела раньше этой ленты, поэтому, лишь только завидев кадры появления милой Золушки на балу, я тут же замурлыкала штраусовский вальс. Малышка Янина Жеймо-Золушка совершенно не походила на роскошную Милицу Корьюс-Карлу Доннер, но платье было похоже, и похожим был фрагмент с песенкой про доброго жука и несколькими танцевальными па с толстым неуклюжим старичком, все как в «Большом вальсе»! И сейчас, когда я пересматриваю «Золушку» - тут же переключаюсь на «Большой вальс», и наоборот. Оба фильма незримо связаны. Хотя и совершенно разные.
Большой русский писатель Виктор Астафьев, которого ныне мало кто помнит, а молодые не знают вовсе, тоже в свое время был потрясен. Позволю себе немного «утомить» читателей и добавить в пост пару цитат из его «Затесей». То, что о ней, о Милице. О «Большом вальсе». О Штраусе. И о мифической, никогда не существовавшей певице Карле Доннер.
…«Вот так-то волокся я однажды наперекор стихиям домой, не помню уж откуда, и остановился передохнуть за углом старого кинотеатра. Отдышался маленько в заветрии, давай на рекламу глазеть, а она снегом запорошена. Обметаю рекламу рукавицей, и мне открывается невиданно красивая картина. На бордово-бархатном фоне парит женщина в белом платье с поющим, сахарно белеющим ртом, с полузапахнутыми глазами, сквозь которые томно и маняще светится взгляд. Ниже поющей женщины, навалившись щекой на скрипку, играет музыкант с бабочкой на рубашке, с белоснежными манжетами, высунувшимися из-под черных рукавов. Глаза у него тоже полуприкрыты, и он вроде бы тоже в забытьи находится. Дальше на рекламе видны кибитка, запряженная в нее лошадь, какой-то дяденька на облучке, лес, солнце, трава».
…«И на войне, да и после войны, бывало, как только зайдет разговор о кино, так непременно кто-нибудь, чаще всего из парней, мягчая взглядом и лицом, спросит: «А ты помнишь?» - и если забыл название, умеет, не умеет петь, имеет, не имеет голос, непременно напоет: «Нарай-нарай, нарай-пам-пам…» - «Сказки венского леса», Карла Доннер в широкополой шляпе и великолепный Шани, Иоганн Штраус, лес, озаренный утренним солнцем, полный пения птиц, кибитка, музыкально постукивающая колесами, чудаковатый и добрый извозчик, зарождение мелодии, полной любви и утреннего света, вальс, вырвавшийся из двух сердец: «Гро-ос воле. Дас ис воле»».
…«Ну, а в моей жизни фильм «Большой вальс» - особая статья. Когда меня спрашивают, был ли я когда-нибудь счастлив, твердо отвечаю: «Да! Был!» - и рассказываю про тот день, точнее, про зимнюю заполярную ночь, когда брел, гонимый пургой, и прибрел к кинотеатру, как увидел рекламу фильма, как дрогнуло во мне что-то, как я решил найти рубль и нашел его, как смотрел «Большой вальс» и почти весь фильм уливался слезами от умиления и еще от чего-то, мной тогда, да и по сию пору до конца не отгаданного. Фильм этот был еще и тем хорош, что познакомил нас, уставших от маршей и барабанного боя, с нежной музыкой, и она стала часто звучать по радио и в залах. И после, где бы я ни слышал вальсы Штрауса, в первую голову «Сказки венского леса», закрою глаза, и вот оно, небо и земля, замешенные в белом тесте пурги, деревянный городишко на краю света, парнишка, бредущий куда-то и зачем-то, и музыка, музыка над всем этим, радостная, сияющая, красивая музыка! Как-то среди трофейных фильмов в потрясающей американской картине «Я - беглый каторжник» увидел вдруг знакомое, да нет, уже родное лицо и вздрогнул: «Он!» - и смотрел картину ту как продолжение картины давней. Фернан Граве - фамилия артиста с прекрасными глазами, о каких Лев Толстой сказал неповторимо - «как мокрая смородина». Карлу Доннер, эту шикарную обольстительницу, умеющую так страстно любить: «О-о, Шани!» - и красиво страдать, играла Милица Корьюс. Совсем не играла, а жила подлинной жизнью, преданная, все понимающая и все прощающая жена композитора Польди с бархатно-проникновенным голосом и обволакивающим взглядом - Луиза Райнер. Нашел их всех, объединил в «Большом вальсе» режиссер Жюльен Дювивье, снял на студии «Метро-Голдвин-Майер» Джозеф Руттенберг, у которых я больше ни одной картины не помню. Да больше и не надо. Хватило и этой. На всю жизнь».
И последнее. В фильме на Карле Доннер роскошнейшие украшения, бриллианты, сверкающие так, что больно глазам, но не затмевающие ее красоту и бриллиантовый же голос - это просто невозможно. Ее нельзя представить без вот этих королевских платьев, редкостных колье, колец и браслетов, умопомрачительных шляп и пены кружев, это все для нее, женщины-мечты, женщины-сказки. И бриллианты эти - настоящие, подаренные ей любящим и любимым мужем, такую женщину нельзя не украшать… Во время съемок драгоценности охраняли секьюрити, а в подделках, пусть и самого высшего класса, Милица Корьюс сниматься не захотела. Потому что королева. Снежная. Неповторимая. С голосом бриллиантовой чистоты и блеска.
(Декабрь 2008 г. Listva)