О верности
О верности
Вечерами Кошка сидела на подоконнике и смотрела на летящий вверх белый снег. В десять часов в замке три раза поворачивался ключ, в коридоре зажигался свет и раздавалось уставшее, тихое, надрывистое: "Лиса?"
Кошка мягко спрыгивала на пол и, стуча коготками по паркету, ласково отвечала: "Марррррго?"
- Ах, вот ты где, моя хорошая.
Девушка снимала туфли и пальто, опиралась на стену, а Кошка бережно тёрлась об её ноги и шептала о том, как сильно она скучала, сидя на подоконнике. Когда наступало время пить вечерний кофе, Кошка внимательно смотрела на хозяйку, сидя на столе напротив неё, в её сонные, уставшие глаза, почти что жёлтые с тёмным карим ободом, и тихо пела, порой облизывая усы. По ночам она приходила к девушке и вдыхала в её приоткрытые губы сон, поправляла запутанные непослушные рыжие, как её шерсть, пряди волос и мурчала, лёжа на её груди, где неслышно билось живое сердце.
- Лиса, а мы будем жить вечно?
За окном сегодня удивительной красоты снег, он хлопьями, комками взлетает вверх, укрывая небо своими широкими размашистыми лапами. Кошки никогда не любили воду, но всегда питали слабость к тополиному пуху. Снег напоминал мне лето и тополиный пух, когда выносишь своих котят на тёплый асфальт, а они чихают. Душно, и пахнет грозой в воздухе, мимо мчатся машины, ты не успеваешь, только видишь их глаза, их удивлённые глаза, эти сосунки не успеют даже пропищать своё жалкое - мааа..
- Лиса?
А мне всегда зимой будет сниться тот тополиный пух и то лето, полное грозы и машин и чьих-то ласковых рук, чьего-то голоса, зовущего меня как-то хитро и мудро, растягивая гласную "и", наверное, из-за рыжего цвета шерсти.
А мне всегда зимой будут сниться...
- Может быть, - наконец, отвечаю я, чуть наклонив голову и смотря в её лучистые глаза, где искорками пляшет улыбка. Наконец, отвечаю я, чуть растягивая "м". - Пока снег будет падать вверх и твоё сердце будет биться так же сильно.
Она смотрит на меня и пьёт свой кофе, немного улыбается уголками губ, на стенах фотографии её друзей, её парков, её жизни, она прекрасна и нежна, ласкова, я люблю её, может быть, и просто за то, что тем жарким летом, в тот ливень, прибивший снег к земле, она молча взяла меня на руки, такая же одинокая и потерянная, такая же уставшая и неживая. А может быть, за то, что порой она давала мне миску тёплого молока и шептала тихо: "Лиса..."
Она улыбается сегодня и смотрит в окно, улыбается, как будто в последний раз, и я знаю, что сегодня что-то изменится, что не будет этих ломких фиолетовых теней на стенах, что не будет следов снега, шуршания листьев её записной книжки, что сегодня мне приснится тополиный пух, а снег будет лететь вверх.
И мы будем жить вечно.
- Маррррго?
- Да, Лиса?
- Мы же пррравда будем жить вечно?..
Я лукаво наклоняю голову. И смотрю в её жёлтые с тёмным ободом по краю глаза.
- Пока будет биться моё сердце.
- ..и пусть Господь примет душу твою. Аминь.
Вечерами кошка сидела на подоконнике и смотрела на падающий вниз снег. В десять часов в замке три раза поворачивался ключ, в коридоре зажигался свет и раздавалось злобное и раздражённое: "Эй, кис-кис, есть иди!"
Кошка сидела на подоконнике и пристально смотрела на падающие снежинки. И улыбалась.
Однажды ночью она сбежала от новой хозяйки и помчалась туда, куда вели её цепочки следов, забытых и ненужных, ломких и прозрачных. Куда вело её маленькое сердце, умершее ещё тогда, летним днём, в грозу, под тополиным пухом.
А девушка давно её ждала: лежала, укрытая снежным пледом, с белыми розами у изголовья кровати. Кошка улыбнулась и ласково спросила: "Марррго?.."
Тот их сон был последним, утром она улыбалась, а сердце больше не болело, не разрывалось, не мучалось, и кошка тоже улыбалась.
Падал снег, засыпая свернувшуюся клубочком кошку на груди хозяйки, а она всё мурчала и шептала, как она скучала, нежно произносила: "Марррго...", пока её совсем не накрыло белым одеялом.
И перед тем, как навсегда заснуть, кошка тихо подумала: "Мы будем жить вечно".
И она заснула там, где неслышно билось её сердце.