Весна мима.
А теперь пора улыбаться. Растянуть губы, чтобы потрескался белый грим на щеках, как потрескался на реке скучный лед. Запрокинув голову, обнажить беззащитный кадык. Беззвучно смеяться.
Хватит ли мне мастерства рассказать эту весну? Молча - о том, как стало теплей, как джинсы намокли по щиколотку, как торопливо суешь в карман сдернутую с головы шапку. Как дышит утро, как кто-то незнакомый улыбнулся, глаза в глаза, и пробежал мимо, не спросив имени.
Как мне снилась зима. Безвыходная, блокадная, почти без дней. С холодными троллейбусами, забитыми телами людей, и безлюдными улицами. Со сломанными ключами от подъезда в неподвижных пальцах. Со сквозняками, крадущимися по полу. С зудом нетерпения, с паутиной в углах, с бликами света на сгибе локтя. Неспокойные, рваные сны, тайком от всех, за кулисой рассвета.
А теперь я проснулся. Я стою в центре круга, и суфлерская будка пуста, мне не нужен суфлер. Я поднимаю руки вверх, колышутся на ветру нагие деревья. Я наклоняюсь, тугие ручьи текут по земле. Я встаю на колени, и дети кричат. А потом появляется солнце. И если ты не веришь, не видишь - я плевать на тебя хотел, несчастный крикливый паяц, ведь оно обжигает мне пальцы сейчас, оно - на моих ладонях.
Смейся мне смехом отчаянья, смехом нелюбимого тела, смехом звонких монет, смехом самого себя, не умеющего терять самого себя. Я прощаю тебя, хоть ты и целишься сейчас в мою глупую грудь. Дротик пронзает сердце дартса, они все кричат мне: «Танцуй!». Я танцую им. Наступила весна.
Хватит ли мне мастерства рассказать эту весну? Молча - о том, как стало теплей, как джинсы намокли по щиколотку, как торопливо суешь в карман сдернутую с головы шапку. Как дышит утро, как кто-то незнакомый улыбнулся, глаза в глаза, и пробежал мимо, не спросив имени.
Как мне снилась зима. Безвыходная, блокадная, почти без дней. С холодными троллейбусами, забитыми телами людей, и безлюдными улицами. Со сломанными ключами от подъезда в неподвижных пальцах. Со сквозняками, крадущимися по полу. С зудом нетерпения, с паутиной в углах, с бликами света на сгибе локтя. Неспокойные, рваные сны, тайком от всех, за кулисой рассвета.
А теперь я проснулся. Я стою в центре круга, и суфлерская будка пуста, мне не нужен суфлер. Я поднимаю руки вверх, колышутся на ветру нагие деревья. Я наклоняюсь, тугие ручьи текут по земле. Я встаю на колени, и дети кричат. А потом появляется солнце. И если ты не веришь, не видишь - я плевать на тебя хотел, несчастный крикливый паяц, ведь оно обжигает мне пальцы сейчас, оно - на моих ладонях.
Смейся мне смехом отчаянья, смехом нелюбимого тела, смехом звонких монет, смехом самого себя, не умеющего терять самого себя. Я прощаю тебя, хоть ты и целишься сейчас в мою глупую грудь. Дротик пронзает сердце дартса, они все кричат мне: «Танцуй!». Я танцую им. Наступила весна.