73. The Longest Year
Какой год - такой и пост
1. Ничего
Я гулял с Боней и думал, что жизнь не меняется. Ещё много лет (дай бог здоровья моей собачке) я буду также выходить с ним во двор, слушать плеер, затягиваться сигаретой (дай бог здоровья моим лёгким) и о чём-то думать и мечтать. Несколько лет жизнь - нет, не стояла на месте, - но шла вперёд в каком-то очень спокойном темпе. Было, как казалось, вечное одиночество в кругу горячо любимых родственников, друзей и литров алкоголя (то есть это не то чтобы одиночество, а, словно уловка в российском законе, возможность чувствовать себя одиноким). И можно было бы страдать по этому поводу, но группа «Агата Кристи» сильно повлияла на меня в детстве и родила моё собственное определение слова «декаданс», которое никакого отношения к этому слову не имеет. Мрачное веселье. Как пела ныне разменянная на «Рубль» группа «Ленинград», «У меня всё плохо - это хорошо» (возможно, возникновение этой фразы в данном тексте вызвано тем, что я только что закончил писать про теннисный турнир в Абу-Даби).
Я заканчивал институт (или более гордо-пафосно: я выпускался из лучшего университета России), и, согласно стереотипу, переходил в то, что называется взрослой жизнью, но никаких эмоций по этому поводу не испытывал. Во-первых, потому что вся система образования на журфаке плавно подводит тебя к его окончанию (с каждым курсом учиться становится всё легче и легче, а посещать занятия приходится всё реже и реже). А во-вторых, потому что градус (и это слово здесь не случайно) веселья с каждым новым курсом повышался: под конец сдача экзаменов с похмелья вообще стала доброй традицией для доброй половины курса (для злой - недоброй).
Не менялось ровным счётом ничего: я продолжал трудиться (если так можно называть безделье) в самой справедливой на свете партии, пассивно ища новую работу, но ничего кардинально нового от неё не ожидая. Я привык к отсутствию ответственности и одиночеству, выражавшемуся, как уже отмечено выше, не столько в отсутствии близких людей, сколько в возможности считать себя одиноким. Всю дорогу я шёл один, предполагая возможную помощь от некоторых людей, но не сильно на неё рассчитывая. И, гуляя с Боней, я думал, что так будет продолжаться ещё долго (не говорю «всю жизнь», но я был недалёк от какого-нибудь юноши-гота, думающего именно так).
2. Любовь
Я не верил в любовь - по крайней мере в ту, которая со мной приключалась, приключается и, надеюсь, будет приключаться всю оставшуюся жизнь. А потому и не видел для себя другого пути. Те отношения, в которые вступали окружающие меня люди, в большинстве своём изначально выглядели бесперспективными, были бесперспективными в своём развитии и заканчивались не менее бесславно, чем ублюдки... или же тянулись долгими годами, хотя человек решительный уже давным-давно положил бы им и на них конец.
На подарки судьбы в виде «единственной и неповторимой» я не рассчитывал, потому что с чего это судьба должна была именно для меня стать Дедом Морозом (с тех пор, как я стал отчаянным репэром и стал слушать Гуфа, Дед Мороз у меня чётко ассоциируется с чем-нибудь наркотическим. Кстати, если подумать, это не так уж и странно). Безусловно, я себя люблю и ценю очень высоко (как, думаю, и все остальные (о нет, не меня, а самих себя)), но абсолютная рутинность и прозябаемость последних лет жизни убедили меня в том, что рассчитывать на что-то извне смысла не имеет. Если судьба ничего и никого не отнимет - это уже будет хорошо.
(«Но всё меняется, когда приходят они». Этот рекламный слоган, который всплыл в моей захламлённой всяческим мусором памяти, вкратце повествует о том, что будет изложено на дальнейших 10-20 страницах, поэтому особо торопливых попрошу сразу перейти к концу. И вы объёмами не раздражитесь, и я комментарии приятные получу)
«Они» из слогана - это, конечно, она. Катя. Она пришла в мою жизнь как буревестник, пропевший об изменениях. Как знамя, которое я гордо несу (интересно, сравнивал кто-нибудь раньше жену со знаменем и как к такому сравнению отнесётся общая масса жён?), и, глядя на которое, думаю, что жизнь имеет смысл. Как икона, к которой я обращаюсь, когда мне плохо (в отличие от многих других, икона действенная (не путать с девственной)). Ладно, здесь этих «как» может быть ещё страниц на 20, а потому не буду вас утомлять растягиванием поста (а вслед за словом «икона» слово «пост» приобретает двойной смысл). Катя и так всё знает и все эти «как» услышит нежным голосом на ушко. Тем более я пишу олд-скул пост, а потому здесь должна быть характерная атмосфера мрака, серости и ужаса, а пение серенад разительно из всего этого выбивается.
3. Смерть
И как раз, чтобы небольшой кусочек про моё счастье легко забылся, а атмосфера мрака и ужаса восстановилась, я скажу, как этот пост должен был бы начинаться.
В альтернативном начале я бы не гулял с Боней, а сидел бы на даче с бабушкой (Галей), попивая чаёк и смотря телевизор. А показателем изменений стала бы её смерть, неожиданно случившаяся в конце прошлого года. Я помню, как в день, когда её положили в больницу, часа в 3 дня я сидел в приёмном отделении и сердился на Катю за то, что она то ли до сих пор спала, то ли просто мне не отвечала на смс. Я практически не переживал о Гале, потому что она была настолько жизнелюбивой, что никто как-то сильно не страдал, что её положили в больницу. Ну, пожилой человек, здоровье не то уже, но выкарабкается, тут сомнений быть не может…
В те дни у моего друга и коллеги Тёмы была насущная необходимость купить костюм. В день, когда это наконец было осуществлено, я возвращался с работы (которая зачастую и заключалась в том, чтобы помогать Тёме покупать костюмы), и почему-то мне в голову лезли какие-то глупые мысли о том, что мне зачем-то надо будет у Тёмы этот чёрный костюм одолжить. И вот я уже захожу в метро на Чеховской, и мне звонит мама. Пытается что-то сказать, но я её не слышу, связь барахлит. Я совершенно без каких-либо предчувствий двигаюсь дальше, уже спускаюсь на эскалаторе, перезваниваю. И она мне говорит: «Гали больше нет. Езжай к Ренату, ему совсем плохо». Так я навсегда запомнил дату покупки Тёминого костюма.
Она всё время была в сознании, пару раз к ней пускали маму и дядю, она над ними подшучивала в своей неповторимой манере, и всё шло к тому, что со дня на день её выпишут. А она в своей неповторимой манере, чтобы никого и ничем не обязывать, взяла и умерла. Такова жизнь. Пьюти-фьют.
Галя (я называл её по имени) была очень близким мне человеком; мне кажется, я многое у неё перенял. Даже мои фирменные глаза достались мне от неё. Не представляю, насколько сильнее я бы переживал её смерть, если бы мне не пришлось тогда все свои силы направить на поддержку Рената и мамы. Три дня до похорон я час в день заряжался энергией от Кати, чтобы полностью её потратить на поддержку и сочувствие. Что я помню о тех днях - это какое-то вечное слонение (другого слова-то и не подберёшь) по холодным улицам, миллион каких-то дел, важность которых стирается на фоне смерти, какие-то люди, встреча с которыми в другой момент была бы куда более приятной, и т.д. А всё это вместе напоминает огромный слипшийся ком, образовавшийся из-за схода лавины, и чтобы вылезти из него нужно рыть руками несколько суток без пищи и сна.
Сдался я только один раз - уже даже не помню до похорон или после, - когда мы сидели с Ренатом, пытаясь болтать о чём угодно, кроме неё, но в итоге всё равно скатывались к тому, от чего уйти было нельзя.
Я не знаю, нормально (слово «хорошо» к этой ситуации не подходит вообще) это или плохо, что мне пришлось держаться. С одной стороны, нормально. С другой, много слёз осталось невыплакано, и, когда я пишу эти строки, когда довольно часто о ней вспоминаю, в горле встаёт ком, и я понимаю, что так будет ещё долго.
Впрочем, Галя никогда бы не хотела доставить такое неудобство, как переживание из-за неё. И точно не хотела видеть нас плачущими. Она всегда призывала нас к жизнелюбию, и теперь, когда на каком-нибудь семейном празднике, мы начинаем смеяться, кто-нибудь обязательно скажет: «А как бы Галя сейчас смеялась!» И мы вспоминаем её смех, одним возникновением в голове очищающий душу.
Самое ужасное - это чувство пустоты, возникающее через секунду после того, как иной раз думаешь, что «вот по этому поводу было бы неплохо посоветоваться с Галей». Такое впоследствии случалось со мной часто, и мне очень не хватает её живых, неприкрытых эмоций, которые не важно, злые они или добрые, всегда наставляли на путь истинный.
Время, к сожалению, лечит, и (каждый, наверно, может себе признаться в чём-то подобном) иногда я не вспоминаю её тогда, когда надо было бы вспомнить. Хотя вот я пишу и в сотый раз перечитываю эти строки и думаю, что память о Гале надо использовать как нравственное мерило самого себя. Так же ли, как она, я радуюсь каждому дню, радуюсь тому, что с моими близкими всё в порядке, радуюсь, что каждое утро со мной рядом просыпается Катя, что у меня есть крыша над головой, еда и даже пара-тройка друзей наберётся? Если да, то всё остальное не должно тревожить, оно преходящее и не стоит моих нервных клеток. Надо делать то, что любишь, или то, что делаешь для тех, кого любишь, играть по своим правилам, признавать свои ошибки, иметь веру (можно и в бога, но я, конечно, не про него) и знать, что сделал всё, что мог. Тогда ты останешься честен перед самим собой, а только это может подарить гармонию, без которой счастливое существование не представляется возможным.
Многие из вас зададутся вопросом, зачем я всё это так открыто пишу. Да я и сам толком не знаю. Пожалуй, смерть - слишком важная тема, чтобы её замалчивать. Смерть близкого человека, впервые постигшая меня в уже не детском возрасте, - это событие, переворачивающее жизнь. И если уж я стараюсь писать откровенно, то, не упоминая о важнейшем событии в собственной жизни, лишаю пост правдоподобия. За вами я оставляю право подумать, что это что-то вроде последнего долга или бравада своими «глубокими» переживаниями. На самом деле, мне просто было приятно вспомнить её ещё раз и задуматься о том духовном наследии, которое она оставила лично мне. Одно могу сказать точно: пока я жив, жива и она, и я надеюсь, что там, где она сейчас, её это порадует. А меня порадует то, что я могу порадовать её.
4. Дом-3
После похорон я стал жить на три квартиры. «Родительская», в которой я провёл большую часть моей жизни. Галина, в которой Ренат не мог жить один, но и уехать оттуда тоже не мог. И Катина, куда я периодически наведывался.
Ещё тут можно вспомнить дачу и Вишнёвку, приехав в которую прошлым летом я как ни в каком другом месте почувствовал то самое «ощущение дома» - скорее всего, из-за того, что именно с этим местом связаны самые яркие воспоминания детства. Но в прошлом ноябре они в моей жизни физически не присутствовали.
Я окончательно заблудился, потому что вообще не мог понять, где в московских окрестностях то место, что «домом зовётся». БОльшую часть времени я проводил у Рената, наибольшее удовольствие мне доставляло пребывание у Кати, а именно «домом» я вообще-то привык называть родительскую квартиру. В этом сумраке как никогда хотелось собственного жилья, и мы с Катей предавались мечтам о том, как я в новом году найду новую работу и мы начнём снимать квартиру. Пускай на это будет уходить куча денег, зато кайф от совместной жизни бесценен.
Однако это было больше похоже на мечты. Я помнил, как с поисками квартиры мучились мои друзья, тратившие на это месяцы, если не годы, а потому, пока я найду работу, пока мы найдём квартиру, пока то да сё, пройдёт куча времени, и значит, эта неопределённость будет царить в моей голове ещё очень долго.
Удивительно, что с квартирой вопрос решился, но неопределённости от этого стало не то что не меньше, а даже значительно больше. Но об этом ниже.
4. Работа
Незадолго до Галиного ухода мы сидели с Катей в кафе в пятницу вечером, отмокали после рабочей недели (вернее, она отмокала, а мне было всё равно, потому что тогда для меня даже рабочие дни были по сути выходными (зато теперь ситуация изменилась ровно в противоположную сторону)). Мне позвонила моя однокурсница и предложила стать главным редактором русского журнала в Дубае. Надеюсь, вам тоже смешно так же, как было тогда мне. Это было настолько нелепо и неправдоподобно, что 10 минут я хорошенько эту однокурсницу стебал. Какой я главный редактор? Какой русскоязычный журнал в Дубае? Да какой Дубай вообще? Потом ещё минут 10 мы смеялись вместе с Катей. Когда пеной разлилась очередная волна смеха, мы на секунду задумались, а потом буквально одновременно спросили друг друга: «А может серьёзно?»
Конечно, потом опять долго смеялись и представляли, как всё это будет. Казалось получить такую работу невероятно, но уж если получится - будет круто. И как всегда прогнозы оправдались ровно наоборот. Получить эту работу оказалось легко, но получать от неё удовольствие - невозможно.
На встрече с работодателем (к счастью и сожалению, первой и последней перед приездом в Дубай) в какую-то минуту я был готов сказать, что не подхожу. Помню, я сидел и раздумывал: как лучше это сформулировать? И что сделать потом - выслушать проклятия или сразу удалиться? Я сидел и раздумывал, а работодатель нагло вторгся в мои мысли и прервал меня каким-то вопросом. Дальше стал говорить я, и про своё желание отказаться забыл. Это точно стало важнейшим событием моей жизни с того и до нынешнего момента, и наверняка одним из самых ключевых событий в моей жизни вообще.
Дальше начались хлопоты. Оформление визы, уход с работы (часто так бывает: расставшись с одной девушкой, в каких-то чертах характера ищешь её полную противоположность; так и у меня: с самой справедливой работы я перешёл на самую несправедливую), первые статьи, первые проблемы.
И всё это под знаком тотальной неопределённости. Если бы молодость знала, я бы вряд ли довёл всё это до переезда в Дубай, потому что, пока общался с работодателем по телефону из Москвы, все его «специфические» черты как бы кричали мне: «Обрати на нас внимание, обрати!» Но я наивно верил в собственно обаяние, ум, находчивость и прочие положительные качества, которые кое-кто мне до сих пор по ошибке приписывает. В итоге ни одна из них не сработала (в должной мере), зато «специфичность» характера шефа выступила на полную.
5. Свадьба
Впрочем, благодаря всей этой кутерьме одно очень приятное событие таки произошло. И тогда было смешно, а уж сейчас и подавно. Самый простой способ оформить резидентскую визу ОАЭ Кате - это (нет, не дать ей, профессиональной журналистке, работу в нашем журнале (ведь главная черта нашего журнала - это принципиальное отсутствие профессионалов)) привезти её сюда в качестве моей супруги. Сначала мы думали, как подделать брачное свидетельство (потому что а) оба, мягко говоря, не являемся фанатами института брака, б) ещё совсем зелёные (и даже солнечный Дубай не изменил цвет наших лиц), в) к тому времени мы встречались всего полгода (хотя причём тут время, если речь идёт о вселенской всепоглощающей гипер-любви? - я сейчас без иронии)) но, когда так ничего и не надумали, решили тупо жениться. В начале прошлого января я, как и положено, встал на колено и попросил её руки и сердца. Даже тогда ещё теплилась надежда, но Катя возьми да и ответь согласием =)) Через несколько дней нас угораздило расписаться в самом крутом ЗАГСе Москвы, и те, кто видел видеозапись данной процедуры, наверняка получили удовольствие, сравнимое с просмотром лучших выпусков «Прожекторперисхилтон».
В те дни самым частоупотребимым словом было «цирк». Определённую «цирковость» нашего союза мы сохраняем и до сих пор, проживая в Дубае, славном своим Gold Souq («Золотым рынком»), но так и не обзаведясь обручальными кольцами. И я, кстати, так до сих пор и не знаю, как к этому относиться. С одной стороны, нам действительно не важны все эти атрибуты. С другой, может, пора признать себя скупердяем и дождаться того момента, когда мы сможем себе позволить купить что-нибудь действительно ценное от Tiffany там или Cartier за тысячи долларов... Хаха, глядишь, скоро купим.
6. Дубай
Через четыре дня после свадьбы я улетел. Как казалось, надолго и к счастью. Но даже после моего отлёта слово «цирк» в моей жизни оставалось определяющим. Ибо оказалось: на месяц и к воспалению лёгких.
Я заболел где-то через две недели после прилёта, ровно в свой день рождения, который впервые и, надеюсь, в последний раз, «отпраздновал» в одиночестве. Возможно, это было следствием резкой смены климата или тотального кондиционирования воздуха. А может, организм просто прихуел от того, с чем мне предстоит жить. Про всякие бытовые трудности я молчу - это хоть и нервировало, но мозгами я понимал, что со всем этим легко справлюсь. Но самое главное - отсутствие какого-либо человеческого отношения со стороны всех, с кем мне пришлось общаться. Да по большому счёту и отсутствие людей как таковых, потому что язык не поворачивается назвать некоторых существ людьми.
По приезде работодатель сразу начал меня третировать (вообще это для него характерно: оба периода, когда я с ним общался из Москвы, он был «милашкой», зато стоило мне приехать в Эмираты и начать от него хоть как-то зависеть - он тут же начинал всячески издеваться). Как я читал в умных книжках, приступая к работе, главный редактор должен а) понять, к какой группе читателей он обращается; б) создать свою команду.
Исследование аудитории в журнале было проведено досконально: всем в редакции было известно, что мы работаем на три группы клиентов сразу: резидентов, туристов и рекламодателей (это, оказывается, тоже читатели - жалко только, что по-русски добрая половина из них не понимает). Вот только углубиться дальше никто не удосужился (боюсь, что никто даже не задумывался на эту тему), а потому каждый считал, что читатели - это группа его знакомых.
Создание же мною команды началось с того, что издатель спросил, кого из двух имеющихся в моём распоряжении журналистов я бы уволил. Учитывая, что это был первый месяц моей работы, я от ответа воздержался, а потому он решил всё на свой вкус. На этом создание мною команды успешно завершилось.
В общем, самым счастливым моментом в мой первый приезд в Дубай стало известие об окончании моей визы (согласно вечной неопределённости, узнал я об этом чуть ли не в тот самый день) и возможности слетать в Москву на полторы недели.
7. Тайм-аут
Теперь-то я уже привык, что в нашем журнале всё происходит не так, как задумано, но тогда ещё удивлялся, что десять дней растянулись на три месяца. Вернулся в Дубай я в начале мая. Просто работодателя вопрос оформления моей рабочей визы занимал, видимо, не меньше, чем исследование аудитории журнала, поэтому оказалось, что мне перед её получением нужно сделать ряд процедур, которые и заняли столь продолжительное время. Тем лучше. Пожалуй, время, которое я работал в Москве, было самым счастливым за всё время работы в журнале. Я, так и не определившись с «домом», жил у Кати, мы вместе работали, при этом никто их моих, так тщательно подобранных коллег, меня особо не беспокоил (я имел счастливую возможность общаться с ними только по почте), и сам издатель звонил не так часто.
В Москве наступала весна, нам не нужно было ходить в офис, и свободный график вкупе с погодой способствовали хорошему настроению, весёлому времяпрепровождению и нормальной такой беззаботности. Минусов было два: первый - деньги мне за работу прислали, только когда они у меня совсем закончились. И то далеко не всю сумму
Второй - надо мной тяжёлым молотом висела неотвратимость возвращения в Эмираты, в тусклое одиночество в кругу совсем не близких мне людей после семейного счастья и приятной творческой работы без давления со стороны больших непрофессионалов своего дела. Это можно сравнить с ожиданием смертной казни или грядущим сроком возвращения долга, который тебе отдавать нечем (хотя, как показывает практика последних дней, в этих случаях на выручку порой приходит Абу-Даби).
8. Утопия
Тем не менее я куражился. Говорил, что попробую расшевелить этот муравейник, выстроить отношения с работодателем, найти, чем тут можно классно и дешёво развлекаться.
И поначалу я действительно пытался всё это осуществить. Со стороны кажется, что всё это легко, но на деле удалось мне немногое, даже учитывая то, что энтузиазма было хоть отбавляй. И корень проблем - в непрофессионализме и тяжёлом характере работодателя.
Моя главная ошибка - отсутствие опыта. Но не, собственно, журналистского или редакторского (хотя этому мне, конечно, тоже учиться и учиться), а опыта общения с неадекватными людьми. Если бы я уже знал всё то, что знаю теперь, я уверен: всё было бы по-другому. Во-первых, мы бы совершенно по-другому общались с работодателем до подписания контракта и вообще до начала моей работы. Во-вторых, это бы повлияло и на все дальнейшие отношения с ним в гораздо более лучшую сторону. В-третьих, я бы не согласился на нынешние условия работы (я имею в виду отсутствие реальной власти при ответственности за абсолютно всё, включая отсутствие драйверов для принтера на ноутбуке одной сотрудницы). В-четвёртых, другие отношения с издателем отразились бы и на коллективе, которым я бы действительно руководил.
Но, к сожалению, всё это из разряда утопии. Потому что издатель в силу своего непрофессионализма (при этом он себя, естественно, считает докой) не пошёл бы на мои условия, а соответственно, я бы эту работу просто не получил.
9. Заложник
Как обычно, свою ситуацию я могу сравнить с футболом, с недавней ситуацией в «Спартаке». Когда вроде как оперативный контроль над клубом был в руках Сергея Шавло, но он в силу каких-то причин настоящим лидером клуба стать не мог, а потому всё равно всё зависело от владельца клуба Леонида Федуна, не являющегося профессионалом в футболе и не имеющего огромного количества времени на команду. В итоге, во многом под влиянием общественности, Федун поставил во главу клуба сильную личность - Валерия Карпина, и за счёт него смог уйти в тень. Карпин стал настоящим лидером, проводя свою политику и создавая свою команду. Именно он отвечает за результат, но для него созданы все условия, чтобы он мог работать так, как считает нужным.
Я же в данной ситуации, к сожалению, подобен Шавло - де-юре руководитель, де-факто - исполняю роль. И, к сожалению для клуба-журнала, нет той общественности, которая могла бы указать моему Федуну на необходимость делегирования.
Я не могу не признать: руководи нашим журналом Карпин, он бы вряд ли выбрал меня на роль главного редактора. Если бы он так хотел, чтобы я когда-нибудь им стал, он бы сначала дал мне поработать простым журналистом, дабы я освоился в Эмиратах, вник в журнальную кухню, познал весь процесс, а уже потом взялся за воплощение собственных идей и собственного видения. Но, повторюсь, главная ошибка моего Федуна совсем не во мне и не в других наших сотрудниках, а в неграмотном выстраивании системы и нежелании это признавать.
Я же в данной ситуации являюсь заложником ситуации. С одной стороны, я должен быть благодарен издателю за то, что из-за своего непрофессионализма он дал мне эту работу, которая в свою очередь даёт мне неоценимый опыт как в профессиональном, так и в жизненном плане. С другой, я не могу быть ему благодарен, потому что не могу отвечать за сбои в неправильно выстроенной системе, которую сам не строил. А отвечать приходится постоянно.
В результате после каждой очередной претензии у меня ощущение, будто у приговорённого к тюремному сроку невиновного, над которым издеваются надсмотрщики: «Получи, убийца поганый! Будешь знать, как убивать!» Честно скажу, после этого сравнения уголовники мне стали как-то ближе.
(20)10. Тупик
«И всё-таки, всё-таки что мы имеем в итоге? В итоге - в правой руке телефон Нокия, уже в который раз один и тот же номер» говорит, что тот, кто ему звонит, - моральный инвалид и вообще недостоин с ним разговаривать и получать зарплату до тех пор, пока не выстроит работу редакции (немного расплывчато, не находите? Да ещё и с учётом того, что работа редакции была выстроена ещё до меня и, в общем, сбои давала не чаще, чем должна редакция из 6 человек). Правда, у тебя нет на это ни полномочий, ни денег, ни коллектива. И не забудь сказать спасибо за то, что тебя на эту работу взяли, из дерьма (он так самую справедливую работу в мире называет?) вытащили, на любимой женили, в самую лучшую страну на свете привезли, да ещё и в квартире отдельной поселили!
Надоело, откровенно говоря. Год, видимо, крайний срок моему терпению. Последнее время просто на автомате выслушиваю всё, что мне говорится. К работе былой интерес потерян (такое ощущение, что безвозвратно), потому что, сколько бы идей у меня не возникало, всё это губится парочкой дурацких решений Федуна.
Любая деятельность должна вознаграждаться - либо денежно, либо морально. Про деньги я промолчу. От самого продукта, который я выпускаю, моральное удовлетворение я получаю лишь местами (а значит, как главный редактор вообще не получаю), так как не имею возможности вести журнал тем путём, который мне кажется правильным. А тот периодически колоссальный объём работы, который мне приходится выполнять, никто даже не замечает, не то что поощряет.
Когда я понял, что дело так и не сдвинется с мёртвой точки, у меня осталась главная мотивация - проработать в этой должности год, чтобы было что предъявить в резюме. Мой двенадцатый номер вышел пару дней назад, а значит моральные обязательства перед самим собой у меня спали.
11. Формула
Итак, казалось бы, я должен стоять на стрёме, приготовившись с минуты на минуту крикнуть: «Я свободен!» Но не всё так просто. Ну, уволюсь я, а дальше что? Денег за время проживания в Эмиратах я никаких не накопил - соответственно, сразу после возвращения нам с Катей надо будет искать работу. А в нынешние времена это совсем непросто.
К тому же, в Москве снова возникнет проблема дома - причём на этот раз даже острее. Жить без Кати я не хочу и не могу, но жить или с её родителями, или с моими - не совсем честно по отношению к ним. Конечно, родители у нас у обоих славные и они нас наверняка с удовольствием потерпят, но, во-первых, нам самим уже будет сложно перестраиваться с жизни вдвоём на жизнь в большом коллективе. А во-вторых, неизвестно, насколько это затянется - поиски работы могут привести не к тому и не туда. Да и сам предполагаемый процесс снятия квартиры дело не одного дня. В Дубае мы, пускай и «в шалаше», но вместе, причём большую часть времени, что нам обоим до сих пор доставляет огромное удовольствие. Вернувшись же в Москву, мы, если найдём, то почти наверняка работу, требующую постоянного присутствия в офисе, а значит, совместными у нас будут только усталые вечера и полные забот выходные. Да и очень обидно уезжать как бы «побеждённым» работодателем. Правда, как его победить так, чтобы он это понял, боюсь, не знает никто.
В итоге моя жизнь сводится к очень простой формуле: с одной стороны, оставаться здесь сил моих больше нет, с другой - неизвестно, что принесёт возвращение в Москву. Там может быть как лучше, так и хуже с любой точки зрения. В такой ситуации лучше всего было бы положиться на Катю: что ей лучше, то и сделать. Но вот незадача: у Кати ситуация очень напоминает мою (удивительно!). Здесь ей не нравятся моя ситуация и отсутствие у неё интересной работы. В Москве же ждёт полная неопределённость, которая тоже неизвестно, чем закончится.
12. Выбор
Судя по всему, это называется взрослая жизнь - та, которую я совсем не ожидал, оканчивая университет. Не то чтобы те проблемы, что мучили меня год назад, меркнут по сравнению с нынешними, но нынешние - они какие-то не такие, к которым я привык. Сам факт того, что доминантой этого года была работа, уже говорит о многом. Раньше жизнь шла так, как шла, и я думал, что ей будет тяжело меня удивить, но всего лишь одно беспрецедентное событие вызвало сразу такую цепь нового, что жизнь круто изменилась.
А вместе с ней за этот год изменился и я. Трудно, конечно, вот так взять и со стороны проанализировать, каким я был и каким стал. Наверно, можно сказать, что повзрослел, но это понятие столь же расплывчатое, как «работа редакции», а потому покажется вам слишком абстрактным. Возможно, я стал более сдержанным, терпеливым, усидчивым, набрался всяческого опыта, заматерел, как говорится. Внутренне я уже гораздо меньше похож на Витеньку, и когда ко мне обращаются «Виктор Александрович», я реагирую. Есть ощущение, что вряд ли я вернусь к тусовочно-прожигательному образу жизни. Тем более я теперь всё-таки человек семейный, хаха. Думаю, за этот год мною выпито меньше, чем за каждый из последних лет 7, что можно назвать чуть ли не главным моим достижением, хаха.
Фиг знает, хорошо ли это. Иногда хочется снова стать «Витенькой» и вернуться в то время, когда можно было делать всё, что заблагорассудится, а планы не простирались дальше сегодняшнего вечера. Наверно, это проявление слабости - хочется отрешиться от настоящего и забыться. Хочется, чтобы все проблемы решились сами собой, но вместо этого их становится всё больше. И, к сожалению, дело не во мне, а в проблемах и обстоятельствах. Я даже был бы рад объявить себя виноватым во всём, признаться, что я ни на что не годный неудачник, забиться в угол и больше оттуда не вылезать. Но тем самым я навру самому себе.
Нам с Катей остаётся лишь сделать тяжёлый выбор между нервозностью, неустроенностью и некой обречённостью здесь и тотальной неопределённостью там. Согласитесь, это лучше, чем, например, между зинданом и службой в армии, поэтому мы на позитиве. И, на что-то решаясь, я поднимаю глаза к небу и пытаюсь применить Галины принципы, потому что она оставалось честной перед самой собой и, смею надеяться, в целом была счастлива. «Надо быть ближе к тем, кого любишь», «терпеть можно во имя чего-то или кого-то, кого любишь», «деньги и статус - это не главное», «не бояться нового». Окей, Галя, как скажешь - я знаю, ты желаешь мне добра.
13. Подарок
Этот пост я начал писать, наверно, ещё в ноябре. Потом, как это обычно бывает, отложил до завтра, а завтра растянулось до конца декабря. С тех пор ничего по сути не менялось, зато у меня впервые получились банальные итоги года. Ну что же, раз так, значит так. 2008-й был годом самых острых и противоречивых чувств (Катя, Галя). 2009-й эти противоречия закрепил. С одной стороны, мы с Катей стали вместе жить, с другой - всё то, что описано выше. Это некое подобие равновесия. На одной стороне - жирный плюс. На другой - длинный минус. Хоть я и в стране, где достать наркотики - это действительно большая проблема, но всё же: товарищ Дед Мороз, мне очень нужно, чтобы на Новый год ты в чашу с плюсом положил всего лишь небольшой камешек, который прочно склонит стрелки весов в одну конкретную сторону (в какую, ты, я думаю, догадываешься). Если ты это сделаешь, я обещаю, что всё остальное сделаю сам.
1. Ничего
Я гулял с Боней и думал, что жизнь не меняется. Ещё много лет (дай бог здоровья моей собачке) я буду также выходить с ним во двор, слушать плеер, затягиваться сигаретой (дай бог здоровья моим лёгким) и о чём-то думать и мечтать. Несколько лет жизнь - нет, не стояла на месте, - но шла вперёд в каком-то очень спокойном темпе. Было, как казалось, вечное одиночество в кругу горячо любимых родственников, друзей и литров алкоголя (то есть это не то чтобы одиночество, а, словно уловка в российском законе, возможность чувствовать себя одиноким). И можно было бы страдать по этому поводу, но группа «Агата Кристи» сильно повлияла на меня в детстве и родила моё собственное определение слова «декаданс», которое никакого отношения к этому слову не имеет. Мрачное веселье. Как пела ныне разменянная на «Рубль» группа «Ленинград», «У меня всё плохо - это хорошо» (возможно, возникновение этой фразы в данном тексте вызвано тем, что я только что закончил писать про теннисный турнир в Абу-Даби).
Я заканчивал институт (или более гордо-пафосно: я выпускался из лучшего университета России), и, согласно стереотипу, переходил в то, что называется взрослой жизнью, но никаких эмоций по этому поводу не испытывал. Во-первых, потому что вся система образования на журфаке плавно подводит тебя к его окончанию (с каждым курсом учиться становится всё легче и легче, а посещать занятия приходится всё реже и реже). А во-вторых, потому что градус (и это слово здесь не случайно) веселья с каждым новым курсом повышался: под конец сдача экзаменов с похмелья вообще стала доброй традицией для доброй половины курса (для злой - недоброй).
Не менялось ровным счётом ничего: я продолжал трудиться (если так можно называть безделье) в самой справедливой на свете партии, пассивно ища новую работу, но ничего кардинально нового от неё не ожидая. Я привык к отсутствию ответственности и одиночеству, выражавшемуся, как уже отмечено выше, не столько в отсутствии близких людей, сколько в возможности считать себя одиноким. Всю дорогу я шёл один, предполагая возможную помощь от некоторых людей, но не сильно на неё рассчитывая. И, гуляя с Боней, я думал, что так будет продолжаться ещё долго (не говорю «всю жизнь», но я был недалёк от какого-нибудь юноши-гота, думающего именно так).
2. Любовь
Я не верил в любовь - по крайней мере в ту, которая со мной приключалась, приключается и, надеюсь, будет приключаться всю оставшуюся жизнь. А потому и не видел для себя другого пути. Те отношения, в которые вступали окружающие меня люди, в большинстве своём изначально выглядели бесперспективными, были бесперспективными в своём развитии и заканчивались не менее бесславно, чем ублюдки... или же тянулись долгими годами, хотя человек решительный уже давным-давно положил бы им и на них конец.
На подарки судьбы в виде «единственной и неповторимой» я не рассчитывал, потому что с чего это судьба должна была именно для меня стать Дедом Морозом (с тех пор, как я стал отчаянным репэром и стал слушать Гуфа, Дед Мороз у меня чётко ассоциируется с чем-нибудь наркотическим. Кстати, если подумать, это не так уж и странно). Безусловно, я себя люблю и ценю очень высоко (как, думаю, и все остальные (о нет, не меня, а самих себя)), но абсолютная рутинность и прозябаемость последних лет жизни убедили меня в том, что рассчитывать на что-то извне смысла не имеет. Если судьба ничего и никого не отнимет - это уже будет хорошо.
(«Но всё меняется, когда приходят они». Этот рекламный слоган, который всплыл в моей захламлённой всяческим мусором памяти, вкратце повествует о том, что будет изложено на дальнейших 10-20 страницах, поэтому особо торопливых попрошу сразу перейти к концу. И вы объёмами не раздражитесь, и я комментарии приятные получу)
«Они» из слогана - это, конечно, она. Катя. Она пришла в мою жизнь как буревестник, пропевший об изменениях. Как знамя, которое я гордо несу (интересно, сравнивал кто-нибудь раньше жену со знаменем и как к такому сравнению отнесётся общая масса жён?), и, глядя на которое, думаю, что жизнь имеет смысл. Как икона, к которой я обращаюсь, когда мне плохо (в отличие от многих других, икона действенная (не путать с девственной)). Ладно, здесь этих «как» может быть ещё страниц на 20, а потому не буду вас утомлять растягиванием поста (а вслед за словом «икона» слово «пост» приобретает двойной смысл). Катя и так всё знает и все эти «как» услышит нежным голосом на ушко. Тем более я пишу олд-скул пост, а потому здесь должна быть характерная атмосфера мрака, серости и ужаса, а пение серенад разительно из всего этого выбивается.
3. Смерть
И как раз, чтобы небольшой кусочек про моё счастье легко забылся, а атмосфера мрака и ужаса восстановилась, я скажу, как этот пост должен был бы начинаться.
В альтернативном начале я бы не гулял с Боней, а сидел бы на даче с бабушкой (Галей), попивая чаёк и смотря телевизор. А показателем изменений стала бы её смерть, неожиданно случившаяся в конце прошлого года. Я помню, как в день, когда её положили в больницу, часа в 3 дня я сидел в приёмном отделении и сердился на Катю за то, что она то ли до сих пор спала, то ли просто мне не отвечала на смс. Я практически не переживал о Гале, потому что она была настолько жизнелюбивой, что никто как-то сильно не страдал, что её положили в больницу. Ну, пожилой человек, здоровье не то уже, но выкарабкается, тут сомнений быть не может…
В те дни у моего друга и коллеги Тёмы была насущная необходимость купить костюм. В день, когда это наконец было осуществлено, я возвращался с работы (которая зачастую и заключалась в том, чтобы помогать Тёме покупать костюмы), и почему-то мне в голову лезли какие-то глупые мысли о том, что мне зачем-то надо будет у Тёмы этот чёрный костюм одолжить. И вот я уже захожу в метро на Чеховской, и мне звонит мама. Пытается что-то сказать, но я её не слышу, связь барахлит. Я совершенно без каких-либо предчувствий двигаюсь дальше, уже спускаюсь на эскалаторе, перезваниваю. И она мне говорит: «Гали больше нет. Езжай к Ренату, ему совсем плохо». Так я навсегда запомнил дату покупки Тёминого костюма.
Она всё время была в сознании, пару раз к ней пускали маму и дядю, она над ними подшучивала в своей неповторимой манере, и всё шло к тому, что со дня на день её выпишут. А она в своей неповторимой манере, чтобы никого и ничем не обязывать, взяла и умерла. Такова жизнь. Пьюти-фьют.
Галя (я называл её по имени) была очень близким мне человеком; мне кажется, я многое у неё перенял. Даже мои фирменные глаза достались мне от неё. Не представляю, насколько сильнее я бы переживал её смерть, если бы мне не пришлось тогда все свои силы направить на поддержку Рената и мамы. Три дня до похорон я час в день заряжался энергией от Кати, чтобы полностью её потратить на поддержку и сочувствие. Что я помню о тех днях - это какое-то вечное слонение (другого слова-то и не подберёшь) по холодным улицам, миллион каких-то дел, важность которых стирается на фоне смерти, какие-то люди, встреча с которыми в другой момент была бы куда более приятной, и т.д. А всё это вместе напоминает огромный слипшийся ком, образовавшийся из-за схода лавины, и чтобы вылезти из него нужно рыть руками несколько суток без пищи и сна.
Сдался я только один раз - уже даже не помню до похорон или после, - когда мы сидели с Ренатом, пытаясь болтать о чём угодно, кроме неё, но в итоге всё равно скатывались к тому, от чего уйти было нельзя.
Я не знаю, нормально (слово «хорошо» к этой ситуации не подходит вообще) это или плохо, что мне пришлось держаться. С одной стороны, нормально. С другой, много слёз осталось невыплакано, и, когда я пишу эти строки, когда довольно часто о ней вспоминаю, в горле встаёт ком, и я понимаю, что так будет ещё долго.
Впрочем, Галя никогда бы не хотела доставить такое неудобство, как переживание из-за неё. И точно не хотела видеть нас плачущими. Она всегда призывала нас к жизнелюбию, и теперь, когда на каком-нибудь семейном празднике, мы начинаем смеяться, кто-нибудь обязательно скажет: «А как бы Галя сейчас смеялась!» И мы вспоминаем её смех, одним возникновением в голове очищающий душу.
Самое ужасное - это чувство пустоты, возникающее через секунду после того, как иной раз думаешь, что «вот по этому поводу было бы неплохо посоветоваться с Галей». Такое впоследствии случалось со мной часто, и мне очень не хватает её живых, неприкрытых эмоций, которые не важно, злые они или добрые, всегда наставляли на путь истинный.
Время, к сожалению, лечит, и (каждый, наверно, может себе признаться в чём-то подобном) иногда я не вспоминаю её тогда, когда надо было бы вспомнить. Хотя вот я пишу и в сотый раз перечитываю эти строки и думаю, что память о Гале надо использовать как нравственное мерило самого себя. Так же ли, как она, я радуюсь каждому дню, радуюсь тому, что с моими близкими всё в порядке, радуюсь, что каждое утро со мной рядом просыпается Катя, что у меня есть крыша над головой, еда и даже пара-тройка друзей наберётся? Если да, то всё остальное не должно тревожить, оно преходящее и не стоит моих нервных клеток. Надо делать то, что любишь, или то, что делаешь для тех, кого любишь, играть по своим правилам, признавать свои ошибки, иметь веру (можно и в бога, но я, конечно, не про него) и знать, что сделал всё, что мог. Тогда ты останешься честен перед самим собой, а только это может подарить гармонию, без которой счастливое существование не представляется возможным.
Многие из вас зададутся вопросом, зачем я всё это так открыто пишу. Да я и сам толком не знаю. Пожалуй, смерть - слишком важная тема, чтобы её замалчивать. Смерть близкого человека, впервые постигшая меня в уже не детском возрасте, - это событие, переворачивающее жизнь. И если уж я стараюсь писать откровенно, то, не упоминая о важнейшем событии в собственной жизни, лишаю пост правдоподобия. За вами я оставляю право подумать, что это что-то вроде последнего долга или бравада своими «глубокими» переживаниями. На самом деле, мне просто было приятно вспомнить её ещё раз и задуматься о том духовном наследии, которое она оставила лично мне. Одно могу сказать точно: пока я жив, жива и она, и я надеюсь, что там, где она сейчас, её это порадует. А меня порадует то, что я могу порадовать её.
4. Дом-3
После похорон я стал жить на три квартиры. «Родительская», в которой я провёл большую часть моей жизни. Галина, в которой Ренат не мог жить один, но и уехать оттуда тоже не мог. И Катина, куда я периодически наведывался.
Ещё тут можно вспомнить дачу и Вишнёвку, приехав в которую прошлым летом я как ни в каком другом месте почувствовал то самое «ощущение дома» - скорее всего, из-за того, что именно с этим местом связаны самые яркие воспоминания детства. Но в прошлом ноябре они в моей жизни физически не присутствовали.
Я окончательно заблудился, потому что вообще не мог понять, где в московских окрестностях то место, что «домом зовётся». БОльшую часть времени я проводил у Рената, наибольшее удовольствие мне доставляло пребывание у Кати, а именно «домом» я вообще-то привык называть родительскую квартиру. В этом сумраке как никогда хотелось собственного жилья, и мы с Катей предавались мечтам о том, как я в новом году найду новую работу и мы начнём снимать квартиру. Пускай на это будет уходить куча денег, зато кайф от совместной жизни бесценен.
Однако это было больше похоже на мечты. Я помнил, как с поисками квартиры мучились мои друзья, тратившие на это месяцы, если не годы, а потому, пока я найду работу, пока мы найдём квартиру, пока то да сё, пройдёт куча времени, и значит, эта неопределённость будет царить в моей голове ещё очень долго.
Удивительно, что с квартирой вопрос решился, но неопределённости от этого стало не то что не меньше, а даже значительно больше. Но об этом ниже.
4. Работа
Незадолго до Галиного ухода мы сидели с Катей в кафе в пятницу вечером, отмокали после рабочей недели (вернее, она отмокала, а мне было всё равно, потому что тогда для меня даже рабочие дни были по сути выходными (зато теперь ситуация изменилась ровно в противоположную сторону)). Мне позвонила моя однокурсница и предложила стать главным редактором русского журнала в Дубае. Надеюсь, вам тоже смешно так же, как было тогда мне. Это было настолько нелепо и неправдоподобно, что 10 минут я хорошенько эту однокурсницу стебал. Какой я главный редактор? Какой русскоязычный журнал в Дубае? Да какой Дубай вообще? Потом ещё минут 10 мы смеялись вместе с Катей. Когда пеной разлилась очередная волна смеха, мы на секунду задумались, а потом буквально одновременно спросили друг друга: «А может серьёзно?»
Конечно, потом опять долго смеялись и представляли, как всё это будет. Казалось получить такую работу невероятно, но уж если получится - будет круто. И как всегда прогнозы оправдались ровно наоборот. Получить эту работу оказалось легко, но получать от неё удовольствие - невозможно.
На встрече с работодателем (к счастью и сожалению, первой и последней перед приездом в Дубай) в какую-то минуту я был готов сказать, что не подхожу. Помню, я сидел и раздумывал: как лучше это сформулировать? И что сделать потом - выслушать проклятия или сразу удалиться? Я сидел и раздумывал, а работодатель нагло вторгся в мои мысли и прервал меня каким-то вопросом. Дальше стал говорить я, и про своё желание отказаться забыл. Это точно стало важнейшим событием моей жизни с того и до нынешнего момента, и наверняка одним из самых ключевых событий в моей жизни вообще.
Дальше начались хлопоты. Оформление визы, уход с работы (часто так бывает: расставшись с одной девушкой, в каких-то чертах характера ищешь её полную противоположность; так и у меня: с самой справедливой работы я перешёл на самую несправедливую), первые статьи, первые проблемы.
И всё это под знаком тотальной неопределённости. Если бы молодость знала, я бы вряд ли довёл всё это до переезда в Дубай, потому что, пока общался с работодателем по телефону из Москвы, все его «специфические» черты как бы кричали мне: «Обрати на нас внимание, обрати!» Но я наивно верил в собственно обаяние, ум, находчивость и прочие положительные качества, которые кое-кто мне до сих пор по ошибке приписывает. В итоге ни одна из них не сработала (в должной мере), зато «специфичность» характера шефа выступила на полную.
5. Свадьба
Впрочем, благодаря всей этой кутерьме одно очень приятное событие таки произошло. И тогда было смешно, а уж сейчас и подавно. Самый простой способ оформить резидентскую визу ОАЭ Кате - это (нет, не дать ей, профессиональной журналистке, работу в нашем журнале (ведь главная черта нашего журнала - это принципиальное отсутствие профессионалов)) привезти её сюда в качестве моей супруги. Сначала мы думали, как подделать брачное свидетельство (потому что а) оба, мягко говоря, не являемся фанатами института брака, б) ещё совсем зелёные (и даже солнечный Дубай не изменил цвет наших лиц), в) к тому времени мы встречались всего полгода (хотя причём тут время, если речь идёт о вселенской всепоглощающей гипер-любви? - я сейчас без иронии)) но, когда так ничего и не надумали, решили тупо жениться. В начале прошлого января я, как и положено, встал на колено и попросил её руки и сердца. Даже тогда ещё теплилась надежда, но Катя возьми да и ответь согласием =)) Через несколько дней нас угораздило расписаться в самом крутом ЗАГСе Москвы, и те, кто видел видеозапись данной процедуры, наверняка получили удовольствие, сравнимое с просмотром лучших выпусков «Прожекторперисхилтон».
В те дни самым частоупотребимым словом было «цирк». Определённую «цирковость» нашего союза мы сохраняем и до сих пор, проживая в Дубае, славном своим Gold Souq («Золотым рынком»), но так и не обзаведясь обручальными кольцами. И я, кстати, так до сих пор и не знаю, как к этому относиться. С одной стороны, нам действительно не важны все эти атрибуты. С другой, может, пора признать себя скупердяем и дождаться того момента, когда мы сможем себе позволить купить что-нибудь действительно ценное от Tiffany там или Cartier за тысячи долларов... Хаха, глядишь, скоро купим.
6. Дубай
Через четыре дня после свадьбы я улетел. Как казалось, надолго и к счастью. Но даже после моего отлёта слово «цирк» в моей жизни оставалось определяющим. Ибо оказалось: на месяц и к воспалению лёгких.
Я заболел где-то через две недели после прилёта, ровно в свой день рождения, который впервые и, надеюсь, в последний раз, «отпраздновал» в одиночестве. Возможно, это было следствием резкой смены климата или тотального кондиционирования воздуха. А может, организм просто прихуел от того, с чем мне предстоит жить. Про всякие бытовые трудности я молчу - это хоть и нервировало, но мозгами я понимал, что со всем этим легко справлюсь. Но самое главное - отсутствие какого-либо человеческого отношения со стороны всех, с кем мне пришлось общаться. Да по большому счёту и отсутствие людей как таковых, потому что язык не поворачивается назвать некоторых существ людьми.
По приезде работодатель сразу начал меня третировать (вообще это для него характерно: оба периода, когда я с ним общался из Москвы, он был «милашкой», зато стоило мне приехать в Эмираты и начать от него хоть как-то зависеть - он тут же начинал всячески издеваться). Как я читал в умных книжках, приступая к работе, главный редактор должен а) понять, к какой группе читателей он обращается; б) создать свою команду.
Исследование аудитории в журнале было проведено досконально: всем в редакции было известно, что мы работаем на три группы клиентов сразу: резидентов, туристов и рекламодателей (это, оказывается, тоже читатели - жалко только, что по-русски добрая половина из них не понимает). Вот только углубиться дальше никто не удосужился (боюсь, что никто даже не задумывался на эту тему), а потому каждый считал, что читатели - это группа его знакомых.
Создание же мною команды началось с того, что издатель спросил, кого из двух имеющихся в моём распоряжении журналистов я бы уволил. Учитывая, что это был первый месяц моей работы, я от ответа воздержался, а потому он решил всё на свой вкус. На этом создание мною команды успешно завершилось.
В общем, самым счастливым моментом в мой первый приезд в Дубай стало известие об окончании моей визы (согласно вечной неопределённости, узнал я об этом чуть ли не в тот самый день) и возможности слетать в Москву на полторы недели.
7. Тайм-аут
Теперь-то я уже привык, что в нашем журнале всё происходит не так, как задумано, но тогда ещё удивлялся, что десять дней растянулись на три месяца. Вернулся в Дубай я в начале мая. Просто работодателя вопрос оформления моей рабочей визы занимал, видимо, не меньше, чем исследование аудитории журнала, поэтому оказалось, что мне перед её получением нужно сделать ряд процедур, которые и заняли столь продолжительное время. Тем лучше. Пожалуй, время, которое я работал в Москве, было самым счастливым за всё время работы в журнале. Я, так и не определившись с «домом», жил у Кати, мы вместе работали, при этом никто их моих, так тщательно подобранных коллег, меня особо не беспокоил (я имел счастливую возможность общаться с ними только по почте), и сам издатель звонил не так часто.
В Москве наступала весна, нам не нужно было ходить в офис, и свободный график вкупе с погодой способствовали хорошему настроению, весёлому времяпрепровождению и нормальной такой беззаботности. Минусов было два: первый - деньги мне за работу прислали, только когда они у меня совсем закончились. И то далеко не всю сумму
Второй - надо мной тяжёлым молотом висела неотвратимость возвращения в Эмираты, в тусклое одиночество в кругу совсем не близких мне людей после семейного счастья и приятной творческой работы без давления со стороны больших непрофессионалов своего дела. Это можно сравнить с ожиданием смертной казни или грядущим сроком возвращения долга, который тебе отдавать нечем (хотя, как показывает практика последних дней, в этих случаях на выручку порой приходит Абу-Даби).
8. Утопия
Тем не менее я куражился. Говорил, что попробую расшевелить этот муравейник, выстроить отношения с работодателем, найти, чем тут можно классно и дешёво развлекаться.
И поначалу я действительно пытался всё это осуществить. Со стороны кажется, что всё это легко, но на деле удалось мне немногое, даже учитывая то, что энтузиазма было хоть отбавляй. И корень проблем - в непрофессионализме и тяжёлом характере работодателя.
Моя главная ошибка - отсутствие опыта. Но не, собственно, журналистского или редакторского (хотя этому мне, конечно, тоже учиться и учиться), а опыта общения с неадекватными людьми. Если бы я уже знал всё то, что знаю теперь, я уверен: всё было бы по-другому. Во-первых, мы бы совершенно по-другому общались с работодателем до подписания контракта и вообще до начала моей работы. Во-вторых, это бы повлияло и на все дальнейшие отношения с ним в гораздо более лучшую сторону. В-третьих, я бы не согласился на нынешние условия работы (я имею в виду отсутствие реальной власти при ответственности за абсолютно всё, включая отсутствие драйверов для принтера на ноутбуке одной сотрудницы). В-четвёртых, другие отношения с издателем отразились бы и на коллективе, которым я бы действительно руководил.
Но, к сожалению, всё это из разряда утопии. Потому что издатель в силу своего непрофессионализма (при этом он себя, естественно, считает докой) не пошёл бы на мои условия, а соответственно, я бы эту работу просто не получил.
9. Заложник
Как обычно, свою ситуацию я могу сравнить с футболом, с недавней ситуацией в «Спартаке». Когда вроде как оперативный контроль над клубом был в руках Сергея Шавло, но он в силу каких-то причин настоящим лидером клуба стать не мог, а потому всё равно всё зависело от владельца клуба Леонида Федуна, не являющегося профессионалом в футболе и не имеющего огромного количества времени на команду. В итоге, во многом под влиянием общественности, Федун поставил во главу клуба сильную личность - Валерия Карпина, и за счёт него смог уйти в тень. Карпин стал настоящим лидером, проводя свою политику и создавая свою команду. Именно он отвечает за результат, но для него созданы все условия, чтобы он мог работать так, как считает нужным.
Я же в данной ситуации, к сожалению, подобен Шавло - де-юре руководитель, де-факто - исполняю роль. И, к сожалению для клуба-журнала, нет той общественности, которая могла бы указать моему Федуну на необходимость делегирования.
Я не могу не признать: руководи нашим журналом Карпин, он бы вряд ли выбрал меня на роль главного редактора. Если бы он так хотел, чтобы я когда-нибудь им стал, он бы сначала дал мне поработать простым журналистом, дабы я освоился в Эмиратах, вник в журнальную кухню, познал весь процесс, а уже потом взялся за воплощение собственных идей и собственного видения. Но, повторюсь, главная ошибка моего Федуна совсем не во мне и не в других наших сотрудниках, а в неграмотном выстраивании системы и нежелании это признавать.
Я же в данной ситуации являюсь заложником ситуации. С одной стороны, я должен быть благодарен издателю за то, что из-за своего непрофессионализма он дал мне эту работу, которая в свою очередь даёт мне неоценимый опыт как в профессиональном, так и в жизненном плане. С другой, я не могу быть ему благодарен, потому что не могу отвечать за сбои в неправильно выстроенной системе, которую сам не строил. А отвечать приходится постоянно.
В результате после каждой очередной претензии у меня ощущение, будто у приговорённого к тюремному сроку невиновного, над которым издеваются надсмотрщики: «Получи, убийца поганый! Будешь знать, как убивать!» Честно скажу, после этого сравнения уголовники мне стали как-то ближе.
(20)10. Тупик
«И всё-таки, всё-таки что мы имеем в итоге? В итоге - в правой руке телефон Нокия, уже в который раз один и тот же номер» говорит, что тот, кто ему звонит, - моральный инвалид и вообще недостоин с ним разговаривать и получать зарплату до тех пор, пока не выстроит работу редакции (немного расплывчато, не находите? Да ещё и с учётом того, что работа редакции была выстроена ещё до меня и, в общем, сбои давала не чаще, чем должна редакция из 6 человек). Правда, у тебя нет на это ни полномочий, ни денег, ни коллектива. И не забудь сказать спасибо за то, что тебя на эту работу взяли, из дерьма (он так самую справедливую работу в мире называет?) вытащили, на любимой женили, в самую лучшую страну на свете привезли, да ещё и в квартире отдельной поселили!
Надоело, откровенно говоря. Год, видимо, крайний срок моему терпению. Последнее время просто на автомате выслушиваю всё, что мне говорится. К работе былой интерес потерян (такое ощущение, что безвозвратно), потому что, сколько бы идей у меня не возникало, всё это губится парочкой дурацких решений Федуна.
Любая деятельность должна вознаграждаться - либо денежно, либо морально. Про деньги я промолчу. От самого продукта, который я выпускаю, моральное удовлетворение я получаю лишь местами (а значит, как главный редактор вообще не получаю), так как не имею возможности вести журнал тем путём, который мне кажется правильным. А тот периодически колоссальный объём работы, который мне приходится выполнять, никто даже не замечает, не то что поощряет.
Когда я понял, что дело так и не сдвинется с мёртвой точки, у меня осталась главная мотивация - проработать в этой должности год, чтобы было что предъявить в резюме. Мой двенадцатый номер вышел пару дней назад, а значит моральные обязательства перед самим собой у меня спали.
11. Формула
Итак, казалось бы, я должен стоять на стрёме, приготовившись с минуты на минуту крикнуть: «Я свободен!» Но не всё так просто. Ну, уволюсь я, а дальше что? Денег за время проживания в Эмиратах я никаких не накопил - соответственно, сразу после возвращения нам с Катей надо будет искать работу. А в нынешние времена это совсем непросто.
К тому же, в Москве снова возникнет проблема дома - причём на этот раз даже острее. Жить без Кати я не хочу и не могу, но жить или с её родителями, или с моими - не совсем честно по отношению к ним. Конечно, родители у нас у обоих славные и они нас наверняка с удовольствием потерпят, но, во-первых, нам самим уже будет сложно перестраиваться с жизни вдвоём на жизнь в большом коллективе. А во-вторых, неизвестно, насколько это затянется - поиски работы могут привести не к тому и не туда. Да и сам предполагаемый процесс снятия квартиры дело не одного дня. В Дубае мы, пускай и «в шалаше», но вместе, причём большую часть времени, что нам обоим до сих пор доставляет огромное удовольствие. Вернувшись же в Москву, мы, если найдём, то почти наверняка работу, требующую постоянного присутствия в офисе, а значит, совместными у нас будут только усталые вечера и полные забот выходные. Да и очень обидно уезжать как бы «побеждённым» работодателем. Правда, как его победить так, чтобы он это понял, боюсь, не знает никто.
В итоге моя жизнь сводится к очень простой формуле: с одной стороны, оставаться здесь сил моих больше нет, с другой - неизвестно, что принесёт возвращение в Москву. Там может быть как лучше, так и хуже с любой точки зрения. В такой ситуации лучше всего было бы положиться на Катю: что ей лучше, то и сделать. Но вот незадача: у Кати ситуация очень напоминает мою (удивительно!). Здесь ей не нравятся моя ситуация и отсутствие у неё интересной работы. В Москве же ждёт полная неопределённость, которая тоже неизвестно, чем закончится.
12. Выбор
Судя по всему, это называется взрослая жизнь - та, которую я совсем не ожидал, оканчивая университет. Не то чтобы те проблемы, что мучили меня год назад, меркнут по сравнению с нынешними, но нынешние - они какие-то не такие, к которым я привык. Сам факт того, что доминантой этого года была работа, уже говорит о многом. Раньше жизнь шла так, как шла, и я думал, что ей будет тяжело меня удивить, но всего лишь одно беспрецедентное событие вызвало сразу такую цепь нового, что жизнь круто изменилась.
А вместе с ней за этот год изменился и я. Трудно, конечно, вот так взять и со стороны проанализировать, каким я был и каким стал. Наверно, можно сказать, что повзрослел, но это понятие столь же расплывчатое, как «работа редакции», а потому покажется вам слишком абстрактным. Возможно, я стал более сдержанным, терпеливым, усидчивым, набрался всяческого опыта, заматерел, как говорится. Внутренне я уже гораздо меньше похож на Витеньку, и когда ко мне обращаются «Виктор Александрович», я реагирую. Есть ощущение, что вряд ли я вернусь к тусовочно-прожигательному образу жизни. Тем более я теперь всё-таки человек семейный, хаха. Думаю, за этот год мною выпито меньше, чем за каждый из последних лет 7, что можно назвать чуть ли не главным моим достижением, хаха.
Фиг знает, хорошо ли это. Иногда хочется снова стать «Витенькой» и вернуться в то время, когда можно было делать всё, что заблагорассудится, а планы не простирались дальше сегодняшнего вечера. Наверно, это проявление слабости - хочется отрешиться от настоящего и забыться. Хочется, чтобы все проблемы решились сами собой, но вместо этого их становится всё больше. И, к сожалению, дело не во мне, а в проблемах и обстоятельствах. Я даже был бы рад объявить себя виноватым во всём, признаться, что я ни на что не годный неудачник, забиться в угол и больше оттуда не вылезать. Но тем самым я навру самому себе.
Нам с Катей остаётся лишь сделать тяжёлый выбор между нервозностью, неустроенностью и некой обречённостью здесь и тотальной неопределённостью там. Согласитесь, это лучше, чем, например, между зинданом и службой в армии, поэтому мы на позитиве. И, на что-то решаясь, я поднимаю глаза к небу и пытаюсь применить Галины принципы, потому что она оставалось честной перед самой собой и, смею надеяться, в целом была счастлива. «Надо быть ближе к тем, кого любишь», «терпеть можно во имя чего-то или кого-то, кого любишь», «деньги и статус - это не главное», «не бояться нового». Окей, Галя, как скажешь - я знаю, ты желаешь мне добра.
13. Подарок
Этот пост я начал писать, наверно, ещё в ноябре. Потом, как это обычно бывает, отложил до завтра, а завтра растянулось до конца декабря. С тех пор ничего по сути не менялось, зато у меня впервые получились банальные итоги года. Ну что же, раз так, значит так. 2008-й был годом самых острых и противоречивых чувств (Катя, Галя). 2009-й эти противоречия закрепил. С одной стороны, мы с Катей стали вместе жить, с другой - всё то, что описано выше. Это некое подобие равновесия. На одной стороне - жирный плюс. На другой - длинный минус. Хоть я и в стране, где достать наркотики - это действительно большая проблема, но всё же: товарищ Дед Мороз, мне очень нужно, чтобы на Новый год ты в чашу с плюсом положил всего лишь небольшой камешек, который прочно склонит стрелки весов в одну конкретную сторону (в какую, ты, я думаю, догадываешься). Если ты это сделаешь, я обещаю, что всё остальное сделаю сам.