Голод
Воспоминания о жизни в эвакуации Кондратенко Нины Васильевны, 1934г. рождения, родилась в Советской Белоруссии.
65 лет прошло с тех пор, как закончилась страшная, проклятая всеми война, но тяжелые годы нашего детства не оставляют мои память и сердце в покое до сих пор. Будучи малыми детьми в далеком тылу (Казахстан, Семипалатинск), мы чувствовали, переживали и понимали многое. Каждый вечер укладывая нас спать, мама, не глядя в наши голодные глаза, как могла, успокаивала нас. Она говорила:
- Детки, сейчас война, почти нечего есть, холодно, но детям там, где сейчас война, во много раз тяжелее, чем нам. У нас не свистят пули, не падают бомбы, не убивают деток и их родителей. Спите, мои детки, а я вам спою колыбельную песенку.
У мамы был очень красивый голос и разных песен она знала великое множество. Под убаюкивающее мамино пение наши, измученные долгим недоеданием хилые детские организмы, удивительным образом успокаивались. И мы засыпали… Наши сны были о еде. Мы видели ту довоенную еду, которую еще помнили. Хотя вряд ли мы смогли бы когда-нибудь ее забыть, ведь еда занимала все мысли. Что бы мы не делали, чем не занимались, мозг свербила одна мысль: как бы поесть досыта какой-нибудь настоящей еды. Настоящая еда была только во сне: рассыпчатая дымящаяся картошка с настоящим коровьим молоком, настоящий жирный, наваристый борщ, сваренный на настоящей мясной косточке, настоящие котлеты и пельмени. То, что мы ели, было, в основном, суррогатами-заменителями настоящей еды: искусственный маргарин, очень низкого качества хлеб с разными примесями, всякая трава-лебеда и прочее…
Школа, первый класс. Тем детям, отцы которых были на фронте, выдали по пончику. Я откусила только один кусочек и положила остальное в парту. Весь урок я просидела как во сне, совершенно не слыша то, что говорила моя любимая первая учительница, ведь запах ароматного пончика не давал мне покоя. После уроков я побежала домой. В кармане был надкушенный пончик, я несла его своим младшим братишкам Боре и Юре. Я почему-то была очень счастлива, сжимая этот кусочек выпеченного теста, и никакая сила на свете не могла бы разжать мою руку. Дверь открыла бабушка, моя любимая бабушка. Увидев в моей ручонке пончик, она сразу твердо заявила:
- Не пущу! Это дали тебе, вот ты и ешь, а братики поедят в детском садике.
Давясь слезами от горькой обиды, я ела этот, ставший сразу безвкусным, пончик у порога нашей квартиры. Пока я не съела последний кусочек, бабуля так и не пустила меня войти.
Однажды вернулся с войны мой двоюродный брат: раненый, контуженный, у него тряслись руки и голова. Ему удалось устроиться на работу на трикотажную фабрику. Однажды он принес целый бидончик рыбного супа. Боже мой, какой от этого бидончика исходил аромат, какое мы все предвкушали не удовольствие даже, а счастье! Мы все торжественно расселись за столом: дедушка, мама, трое детей. У дедушки была металлическая ложка, все остальные ели деревянными. Каждый получил по крошечному кусочку хлеба. Сидим, ждем, переглядываемся радостно. Бабуленька наша пошла разогревать суп, а когда несла его к столу, упала… и разлила весь суп. Больше всего плакала сама бабуленька, ведь она оставила всю семью без поистине царского ужина.
Однажды в Семипалатинске поставили карусель. Как же я завидовала тем детям, у которых была возможность прокатиться на ней! Билет стоил 5 рублей. Мама получала по папиному аттестату 400 рублей, но все эти деньги уходили на еду, а буханка хлеба именно столько и стоила на базаре - 400 рублей. И вот мама мне сказала:
- Доченька, если так хочешь, заработай сама.
Я взяла большой чайник, наполнила его ледяной водой из колодца (а жара стояла за 30 градусов), и пошла на рынок продавать воду. Кружка - 20 копеек. Худющая, я таскала этот тяжеленный чайник, согнувшись в три погибели. И вот - о, счастье! - я накопила 5 рублей! Наконец сбудется моя мечта! Но во время катания мне, хронически истощенной и уставшей, стало очень плохо, и я потеряла сознание. Карусель остановили, меня вытащили, отнесли в тенек. Случайно рядом оказалась наша соседка, она меня узнала и побежала за мамой. Мама на руках принесла меня домой. С тех пор я на карусель смотреть не могу, хотя прошло уже много-много лет.
У нас был небольшой огород возле дома: выращивали помидоры, тыкву, лук, огурцы. Урожай был хороший, особенно удавалось нам выращивать помидоры. Таких больших ни у кого не было! А тыкву, порой, только 2-3 взрослых человека поднять могли. Если бы не огород, не знаю, как бы мы выжили. Часть овощей мы продавали на рынке, чтобы иметь возможность купить немного молока и хотя бы кусочек масла. Воду для полива нужно было таскать издалека из глубокого колодца. Даже дно у этого колодца не было видно. Моя задача была: натаскать полную бочку воды, а потом, когда эта вода нагреется, ее можно будет применять для полива. Я, конечно, могла упасть в колодец, надорваться на такой тяжелой работе, да еще на жаре, но выхода у нас не было. Мама работала, дедушка с бабушкой были старыми и больными. Это была моя обязанность, и я таскала эту воду. И бочка всегда была полная. Еще нам выделяли участок для посадки картошки, но очень далеко. Помню, как мама разбудила меня, и мы взяли тяпки, и пошли окучивать эту картошку. Приходим, а картошки нет - вся выгорела на солнце.
В нашей семье отмечались особенно два праздника в году - Рождество и Пасха. Все, что нашей семье удалось увезти с собой в эвакуацию, было отнесено в Торгсин и продано. На вырученные деньги покупали продукты, и обязательно - подарки к Рождеству. На этот праздник у меня всегда было новое платье - мама перешивала мне из своего, или покупала лоскуты и шила из них. Братишкам мама шила рубашонки и штанишки, бабушка к празднику получала новый платочек. Ах, как же я любила мою бабуленьку Ульяну Стефановну! Деды наши были родом из Могилевской губернии. Земли у них там не было, вот и подались они из родных краев. Один осел в Красноярске, другой - в Семипалатинске - к нему мы и приехали, спасаясь от наступавших фашистов. Так вот, к празднику накрывался роскошный по тогдашним меркам стол: блюда с мясом, сдоба, пироги. Нас, ребятишек, за общий стол не садили, мы получали свои подарки и ели отдельно, а потом смотрели, что делали взрослые. Как же замечательно они пели! Никогда мы не видели, чтобы кто-нибудь был пьян и вел себя неподобающе. Было весело! Но так было, повторяю, только на два прадника - Рождество и Пасху.
Хочу повиниться перед своей бабушкой: «Прости меня, лЮбая моя, бабуля, что обманула я тебя!» Дело было так: у бабушки на подоконнике стоял в стакане термометр. Мне было очень интересно, что это за такая вещь необычная с блестящей полоской внутри. И вот я не вытерпела однажды, и раскусила кончик термометра. Ртуть попала мне в рот, и я ее долго выплевывала. Шарики ртути я закатила под шкаф, а разбитую стеклянную колбочку бросила за сундук. Когда начались поиски термометра, я ни в чем не сознавалась. Бабушка нашла разбитый термометр и, внимательно посмотрев на меня, сказала:
- Дзеткi мае, гэта я разбiла тэрмометр, ён упау за скрыню.
Моя бабуля хорошо помнила родную мову. Даже разговаривая на русском языке, она непременно употребляла много белорусских слов.
Я таксама вельмi люблю нашу родную мову, але вельми шкада, што размаулять на ёй няма з кiм. Кали пачынаешь с кiм-небудзь размаулять, дык адразу пытаюцца: «Ты что, БНФовка?»
А вот еще один случай: выделили нам на дрова огромную сосну за Иртышом. Свалить помогли, а дальше - сами. Начали мы пилить ее, а огромные чурки нужно было на санях тащить домой. Взрослые тащат свою ношу, и я что-то тащу. Падаю, скатываюсь по обрыву. Мама прогоняет меня, но я все равно помогаю. Дедушка простудился тогда, заболел и умер. Остались мы одни…
Папа наш на фронте попал под бомбежку в воинском эшелоне. Он рассказал, что его откопали из-под обломков только потому, что искали какие-то важные документы. Его отвезли в какой-то сарай, наскоро оборудованный под медпункт, в котором кишели крысы и мыши. У папы были многочисленные переломы ног, два ребра пришлось удалить. Потом его лечили в разных госпиталях, отправили даже в Гурзуф на долечивание. У него были разные осложнения, но, к счастью, его организм выдержал все, и он вернулся к нам, и прожил до 85 лет.
Еще много-много разного можно рассказать: например, как пришел огромный состав с чеченцами, и какой ужас они наводили на весь город. Или как часто перед нашим домом проезжали повозки, наполненные умершими людьми; из повозок торчали голые синие ноги. Рядом была больница, и умерших мимо нас отвозили на кладбище.
Пусть никогда не повторится этот ужас - ни с нашим народом, ни с другими народами в разных странах!
65 лет прошло с тех пор, как закончилась страшная, проклятая всеми война, но тяжелые годы нашего детства не оставляют мои память и сердце в покое до сих пор. Будучи малыми детьми в далеком тылу (Казахстан, Семипалатинск), мы чувствовали, переживали и понимали многое. Каждый вечер укладывая нас спать, мама, не глядя в наши голодные глаза, как могла, успокаивала нас. Она говорила:
- Детки, сейчас война, почти нечего есть, холодно, но детям там, где сейчас война, во много раз тяжелее, чем нам. У нас не свистят пули, не падают бомбы, не убивают деток и их родителей. Спите, мои детки, а я вам спою колыбельную песенку.
У мамы был очень красивый голос и разных песен она знала великое множество. Под убаюкивающее мамино пение наши, измученные долгим недоеданием хилые детские организмы, удивительным образом успокаивались. И мы засыпали… Наши сны были о еде. Мы видели ту довоенную еду, которую еще помнили. Хотя вряд ли мы смогли бы когда-нибудь ее забыть, ведь еда занимала все мысли. Что бы мы не делали, чем не занимались, мозг свербила одна мысль: как бы поесть досыта какой-нибудь настоящей еды. Настоящая еда была только во сне: рассыпчатая дымящаяся картошка с настоящим коровьим молоком, настоящий жирный, наваристый борщ, сваренный на настоящей мясной косточке, настоящие котлеты и пельмени. То, что мы ели, было, в основном, суррогатами-заменителями настоящей еды: искусственный маргарин, очень низкого качества хлеб с разными примесями, всякая трава-лебеда и прочее…
Школа, первый класс. Тем детям, отцы которых были на фронте, выдали по пончику. Я откусила только один кусочек и положила остальное в парту. Весь урок я просидела как во сне, совершенно не слыша то, что говорила моя любимая первая учительница, ведь запах ароматного пончика не давал мне покоя. После уроков я побежала домой. В кармане был надкушенный пончик, я несла его своим младшим братишкам Боре и Юре. Я почему-то была очень счастлива, сжимая этот кусочек выпеченного теста, и никакая сила на свете не могла бы разжать мою руку. Дверь открыла бабушка, моя любимая бабушка. Увидев в моей ручонке пончик, она сразу твердо заявила:
- Не пущу! Это дали тебе, вот ты и ешь, а братики поедят в детском садике.
Давясь слезами от горькой обиды, я ела этот, ставший сразу безвкусным, пончик у порога нашей квартиры. Пока я не съела последний кусочек, бабуля так и не пустила меня войти.
Однажды вернулся с войны мой двоюродный брат: раненый, контуженный, у него тряслись руки и голова. Ему удалось устроиться на работу на трикотажную фабрику. Однажды он принес целый бидончик рыбного супа. Боже мой, какой от этого бидончика исходил аромат, какое мы все предвкушали не удовольствие даже, а счастье! Мы все торжественно расселись за столом: дедушка, мама, трое детей. У дедушки была металлическая ложка, все остальные ели деревянными. Каждый получил по крошечному кусочку хлеба. Сидим, ждем, переглядываемся радостно. Бабуленька наша пошла разогревать суп, а когда несла его к столу, упала… и разлила весь суп. Больше всего плакала сама бабуленька, ведь она оставила всю семью без поистине царского ужина.
Однажды в Семипалатинске поставили карусель. Как же я завидовала тем детям, у которых была возможность прокатиться на ней! Билет стоил 5 рублей. Мама получала по папиному аттестату 400 рублей, но все эти деньги уходили на еду, а буханка хлеба именно столько и стоила на базаре - 400 рублей. И вот мама мне сказала:
- Доченька, если так хочешь, заработай сама.
Я взяла большой чайник, наполнила его ледяной водой из колодца (а жара стояла за 30 градусов), и пошла на рынок продавать воду. Кружка - 20 копеек. Худющая, я таскала этот тяжеленный чайник, согнувшись в три погибели. И вот - о, счастье! - я накопила 5 рублей! Наконец сбудется моя мечта! Но во время катания мне, хронически истощенной и уставшей, стало очень плохо, и я потеряла сознание. Карусель остановили, меня вытащили, отнесли в тенек. Случайно рядом оказалась наша соседка, она меня узнала и побежала за мамой. Мама на руках принесла меня домой. С тех пор я на карусель смотреть не могу, хотя прошло уже много-много лет.
У нас был небольшой огород возле дома: выращивали помидоры, тыкву, лук, огурцы. Урожай был хороший, особенно удавалось нам выращивать помидоры. Таких больших ни у кого не было! А тыкву, порой, только 2-3 взрослых человека поднять могли. Если бы не огород, не знаю, как бы мы выжили. Часть овощей мы продавали на рынке, чтобы иметь возможность купить немного молока и хотя бы кусочек масла. Воду для полива нужно было таскать издалека из глубокого колодца. Даже дно у этого колодца не было видно. Моя задача была: натаскать полную бочку воды, а потом, когда эта вода нагреется, ее можно будет применять для полива. Я, конечно, могла упасть в колодец, надорваться на такой тяжелой работе, да еще на жаре, но выхода у нас не было. Мама работала, дедушка с бабушкой были старыми и больными. Это была моя обязанность, и я таскала эту воду. И бочка всегда была полная. Еще нам выделяли участок для посадки картошки, но очень далеко. Помню, как мама разбудила меня, и мы взяли тяпки, и пошли окучивать эту картошку. Приходим, а картошки нет - вся выгорела на солнце.
В нашей семье отмечались особенно два праздника в году - Рождество и Пасха. Все, что нашей семье удалось увезти с собой в эвакуацию, было отнесено в Торгсин и продано. На вырученные деньги покупали продукты, и обязательно - подарки к Рождеству. На этот праздник у меня всегда было новое платье - мама перешивала мне из своего, или покупала лоскуты и шила из них. Братишкам мама шила рубашонки и штанишки, бабушка к празднику получала новый платочек. Ах, как же я любила мою бабуленьку Ульяну Стефановну! Деды наши были родом из Могилевской губернии. Земли у них там не было, вот и подались они из родных краев. Один осел в Красноярске, другой - в Семипалатинске - к нему мы и приехали, спасаясь от наступавших фашистов. Так вот, к празднику накрывался роскошный по тогдашним меркам стол: блюда с мясом, сдоба, пироги. Нас, ребятишек, за общий стол не садили, мы получали свои подарки и ели отдельно, а потом смотрели, что делали взрослые. Как же замечательно они пели! Никогда мы не видели, чтобы кто-нибудь был пьян и вел себя неподобающе. Было весело! Но так было, повторяю, только на два прадника - Рождество и Пасху.
Хочу повиниться перед своей бабушкой: «Прости меня, лЮбая моя, бабуля, что обманула я тебя!» Дело было так: у бабушки на подоконнике стоял в стакане термометр. Мне было очень интересно, что это за такая вещь необычная с блестящей полоской внутри. И вот я не вытерпела однажды, и раскусила кончик термометра. Ртуть попала мне в рот, и я ее долго выплевывала. Шарики ртути я закатила под шкаф, а разбитую стеклянную колбочку бросила за сундук. Когда начались поиски термометра, я ни в чем не сознавалась. Бабушка нашла разбитый термометр и, внимательно посмотрев на меня, сказала:
- Дзеткi мае, гэта я разбiла тэрмометр, ён упау за скрыню.
Моя бабуля хорошо помнила родную мову. Даже разговаривая на русском языке, она непременно употребляла много белорусских слов.
Я таксама вельмi люблю нашу родную мову, але вельми шкада, што размаулять на ёй няма з кiм. Кали пачынаешь с кiм-небудзь размаулять, дык адразу пытаюцца: «Ты что, БНФовка?»
А вот еще один случай: выделили нам на дрова огромную сосну за Иртышом. Свалить помогли, а дальше - сами. Начали мы пилить ее, а огромные чурки нужно было на санях тащить домой. Взрослые тащат свою ношу, и я что-то тащу. Падаю, скатываюсь по обрыву. Мама прогоняет меня, но я все равно помогаю. Дедушка простудился тогда, заболел и умер. Остались мы одни…
Папа наш на фронте попал под бомбежку в воинском эшелоне. Он рассказал, что его откопали из-под обломков только потому, что искали какие-то важные документы. Его отвезли в какой-то сарай, наскоро оборудованный под медпункт, в котором кишели крысы и мыши. У папы были многочисленные переломы ног, два ребра пришлось удалить. Потом его лечили в разных госпиталях, отправили даже в Гурзуф на долечивание. У него были разные осложнения, но, к счастью, его организм выдержал все, и он вернулся к нам, и прожил до 85 лет.
Еще много-много разного можно рассказать: например, как пришел огромный состав с чеченцами, и какой ужас они наводили на весь город. Или как часто перед нашим домом проезжали повозки, наполненные умершими людьми; из повозок торчали голые синие ноги. Рядом была больница, и умерших мимо нас отвозили на кладбище.
Пусть никогда не повторится этот ужас - ни с нашим народом, ни с другими народами в разных странах!