Я стараюсь бывать в Мюрхе так часто, как только могу. Я бы вообще отсюда не уезжал, но в Мюрхе, к сожалению, нельзя жить - там вообще никто не живёт, если разобраться. Скажем так, местные не любят об этом говорить. Им просто повезло немного глубже остальных. Таких легко узнаешь по крохотным, едва уловимым звёздам в глазах.
Вот, к примеру, разговоришься у аэропорта с таксистом, встречающим тебя в своей большой белой телеге, где двери застёгиваются на большие оранжевые пуговицы, и выясняется, что, во-первых, он уже много лет развозит таких, как я по всяким неожиданным местам. Во-вторых, весь Мюрх знает наизусть, а в-третьих, никогда за все эти годы из салона не вылезал. Вот так. Откуда он тут взялся и как чисто физиологически это вообще возможно - спрашивать глупо, потому на всё есть предельно простые ответы. Но я иногда всё же спрашиваю. Вот я уже знаю, водитель любит куриный бульон с угольными хлебцами, их ему приносит небольшой мальчик с жёлтыми губами. Когда хочется размять мышцы, он делает специальную гимнастику и так далее - получается, что и правда, вылезать из машины ему совершенно незачем. Да и не хочет он. Я несколько раз с ним ездил, а вот в этот раз его уже не было - вылез всё-таки, что-то его выманило, видимо.
В этот раз я вообще поехал на трамвае, потому что из вещей у меня всего небольшой рюкзачок. К тому же пустой. Трамваи в Мюрхе тихие и почти незаметны - чтобы в него залезть, его ещё нужно найти. В тумане лёгкие огоньки, расплывающиеся при пристальном взгляде, ступенька наугад, билетик у кондуктора из одного кармашка вытащить, а в другой положить монетку, или конфетку - не важно что, главное - не разбудить, иначе он петь начнёт. Или она. А я не очень люблю, когда поют, особенно в трамвае.
Я расположился у окна и всю дорогу до конечной любовался улицами. Сегодня улицы были бессмысленные, куда-то медленно текли, таяли, свет в окнах печальный, будто кто-то забыл его выключить. Туман повсюду - и большими тёплыми сугробами, и рассеянной россыпью. И птица сидит на площади. Огромная, вся седая, смотрит страшно, одновременно голодная и при этом пронзительно сытая. Я зажмурился - очень страшно.
Трамвай довёз меня до пляжа, туда, где кончается Мюрх и начинается бесконечное побережье - Вельт. Чисто технически Вельт начинается очень нескоро, потому как Мюрх - остров и до настоящего побережья нужно идти по колено в воде, очень долго, берега можно не разглядеть несколько дней. Но мне туда не надо. Мне надо - вот, на скамейке у моря сидит Карл Клобус. Он писал, что ему нужно передать мне одну вещь. Поэтому и он, и я - здесь.
Итак, Карл Клобус долго искал работу - лет сорок, если не больше. Он очень старался, возможно, поэтому совершенно перестал понимать, что он вообще может и стал подозревать, что ничего. Вроде как он учился в школе и даже в каком-то университете, но зачем и для чего - уже не ясно, да и неважно - Карл Клобус был очень умный. Нет-нет, у вас слишком мягкая борода или слишком одинаковые уши, что всегда означало - вы слишком умны, Карл, чтобы работать у нас. Какое-то время Карл приноровился работать во сне. Кем, как, что делал - никогда на утро не помнил, но вроде как зарплата капала - как вода из испорченного соседского крана.
Однажды Карла пригласили на собеседование в Мюршское Агентство по Доставке. Женщина в платье с тараканами занесла его данные в курьерскую базу и обещала перезвонить на следующий день. И перезвонила, у Карла чуть не остановилось сердце - так странно и неожиданно это получилось.
Карл спустился на первый этаж, где в маленьком окошечке ему выдали коробку - достаточно тяжёлую, адрес, по которому посылку следовало доставить и билет на, надо же, самолёт. И ещё бейджик, на котором всё про Карла Клобуса было ясно. Карла почему-то смутило, что выдающего все эти дела в окошечке он не разглядел, и он сунул голову внутрь. В небольшой, залитой слепым белым светом, комнате ползали ежи. Кроме ежей и терпкого малинового сквозняка в комнате никого или уже никого не было. Ладно.
Карл зарегистрировался, позавтракал, причесал бороду и сел в самолёт. В полёте он попытался нарисовать ежей, увиденных в белой комнате, но они всё норовили расползтись за края блокнота. Так что не вышло ни одного ежа. Прилетев, он подошёл к юноше с табличкой Карл Клобус, а тот подвёз его к зданию, где у Карла приняли коробку, поблагодарили, напоили чаем и дали другую коробку с другим адресом. Коробка была такого же веса, размера и вообще ничем от предыдущей не отличалась.
Первое время всё шло настолько гладко и стремительно, что Карл засомневался, не спит ли он опять. Чтобы проверить это, он многозначительно подул какой-то барышне прямо в декольте, а та немедленно отозвалась холодной стеклянной пощёчиной. Разглядывая след её руки на своей щеке Карл убедился - нет, во сне такой след был бы никак не возможен, он отражался в зеркале как был, со всеми подробностями, а точных отражений, чтоб не сказать отражений вообще, во сне не бывает. Карл даже отметил, что оба следа одинаково побагровели. В это время в туалет вошёл мужчина и принялся о чём-то яростно спорить с писсуаром. Карл не знал этого языка, но отчётливо понял, что прав писсуар, а вот мужчина - нет. Этот мужчина, как оказалось, занимал место рядом с Карлом и тот всю дорогу провёл в ужасном напряжении, пытаясь разгадать, в чём же сосед его был неправ.
Так прошло несколько месяцев. Карл возил посылки в различные места - в Мюнхен, в Кёльн, в Куруах, в Мехико и был совсем пьяный ко всему окружающему, полностью сконцентрировавшись на своей работе. Будто он и не Карл Клобус, а стрела, выпущенная из тисового лука. Даже его борода была как оперение стрелы, а нос - как стальной наконечник с насмешливым острием.
Но потихоньку Карл стал оглядываться по сторонам. Сперва это было непросто. И неприятно. Внимание упорно цеплялось за соски стюардесс, вкус колы в гарцующем бумажном стаканчике, эхо грозных сомнамбулических объявлений и постоянную щемящую турбулентность, норовившую выплеснуться в припадке безудержного восторга. Ткани, кожа, пластик под пальцами, лица, густо замешанные на солнечном свете, чемоданы с ворчащими животами. И белая мохнатая собака с глазами, в которых звёзды. Вот. Из улыбки собаки свешивался огромный вкусный язык. На её шее - пурпурный платок. Такой же платок был у Цезаря. Карлу стало больно и глаза наполнили слёзы. Он напрягся и попытался прямо сквозь пылающее озеро ещё раз взглянуть на собаку. И тогда он просто узнал её. В первый же день… куда он там летал, среди встречающих была собака. И у дверей гостиницы. И в раннее утро, когда на мгновение сонный Карл раскрыл глаза, чтобы взглянуть, не приехал ли он в аэропорт, там, в засвеченном окошке автобуса, она тоже сидела, на противоположной стороне улицы. И каждый раз он видел звёзды и платок, повязанный Цезарем. Везде эта собака.
Немного успокоившись, Карл подумал, почему бы этой собаке не быть разными собаками - не так уж они отличаются друг от друга, особенно если одной породы. Да и пурпурный платок… Ну везде ведь можно найти пурпурный платок, если на то пошло. Но вот звёзды.
Весь следующий год Карл Клобус старался быть внимательным, так старался, как когда-то найти работу. И постепенно нелепые бродячие отражения складывались в одну отвратительную своим единством картинку. Тот же аэропорт. Тот же самолёт. Те же стюардессы и всегда - мужчина сосед, что-то не поделивший с писсуаром. Казалось, самолёт взлетает, делает круг и садится обратно. Те же улицы. Тот же маршрут. Одна и та же коробка.
Вот так сомнений и не осталось. Всё это время Карл возил с собой одну и ту же посылку, расставаясь с ней лишь на время, когда якобы отдавал её. Принимающий - теперь Карл отчётливо видел, что это женщина в платье с тараканами. Она относила коробку в комнату, ставила её на стол, пару минут плакала во весь рот, даже не думая прикрыть своё тёмное нутро ладошкой, и возвращалась с посылкой обратно, после чего снова вручала её Карлу. Llorando.
И вот пришёл день, когда Карл Клобус решился не везти посылку, как всегда, в аэропорт, а запрыгнул на трамвай и приехал сюда, где кончается Мюрх и вроде как начинается бесконечный Вельт. Конечно, перед этим он написал мне - не сразу, но точно рассчитав свои силы, необходимые, чтобы вырваться из круга.
Коробка лежала рядом. Надо же, сколько дорог проехала она верхом на Карле. Сто, а может и больше. Ни туда, ни обратно. Карл дрожал, и я понимал, что ему сейчас очень больно. И очень страшно.
Тем не менее, он ушёл не сразу. Мы долго сидели молча, будто кормили своим молчанием ленивый туман. Он сказал, - мне почему-то совсем не жаль, что я теперь снова остался без работы. Вот только собака - как думаете, я её ещё увижу? Эти звёзды…
- Очень даже может быть, - ответил я, - но вообще большое вам спасибо. Я очень долго ждал эту посылку, и уж точно не мог предположить, что она достанет меня прямо тут, в Мюрхе. И офигенно, что вы догадались прочитать моё имя на коробке и смогли найти меня. Спасибо, Карл Клобус, вы, наверно, самый крутой из всех курьеров, которых я встречал.