чтение вслух 2
- мысли о книге Юрия Слезкина «Дом правительства». Начало тут.
ссылка по теме: пост и обширное интересное обсуждение понимания Слезкиным марксизма как религии, границы обобщения понятия Религия и категории сакрального, через которое она может определяться.
I. Ожидание / 2. Проповедники: «Глашатаи «настоящего дня» делились на христиан и социалистов. «Второе пришествие» оставалось метафорой бесконечной отсрочки, но все больше «задумчивых» христиан ожидали Страшного суда на своем веку. Их веру разделяли революционеры, которые отождествляли Вавилон с капитализмом и жили в ожидании конца старого мира.
У них было много общего. Одни считали революционный социализм видом христианства, другие считали христианство видом революционного социализма. Бердяев и Сергей Булгаков предлагали дополнить христианство политическим апокалипсисом, Горький и Луначарский причисляли марксизм к религиям земного спасения, Бонч-Бруевич называл хлыстов и баптистов «передаточными пунктами» большевистской пропаганды, а большевик-пропагандист (и сын священника) Александр Воронский знал революционера, который использовал Евангелие как руководство к «насильственному свержению царского строя».
Но обычно они считали друг друга антиподами. Христиане видели в социалистах атеистов или антихристов; социалисты с этим не спорили и называли христиан ханжами или невеждами. В стандартных социалистических автобиографиях отказ от «религии» был обязательным условием духовного пробуждения.
Большинство проповедников христианского апокалипсиса были рабочими и крестьянами. Большинство теоретиков рабоче-крестьянской революции были студентами и «вечными студентами». Студенты были детьми священников, чиновников, врачей, учителей и других «пролетариев умственного труда»: интеллигентов как метафорических евреев (избранных, изгнанных, образованных) и евреев как почетных интеллигентов независимо от профессии. Пожизненные вундеркинды, они наследовали священной миссии и жили чужаками среди «народа».»
- что ж, совершенно понятная ситуация взаимного отторжения принципиально родственных учений: отчасти проективный психологический эффект «в окружающих человека более всего раздражает то, что он отказывается заметить в себе», отчасти просто конкуренция за общее идейное поле, на котором каждый видит соперника извратителем ценной идеи. А вот идея об избранных, изгнанных, образованных требует развития (наверно, надо читать «Эру Меркурия»). Кстати, позднейшее самоощущение строителя коммунизма - это в принципе самоощущение избранного. Это мессианство транслировалось большевиками/коммунистами в массы в ходе индоктринации (и, видимо сильнее коснулось последующих поколений), и оно же стало причиной и международной изоляции раннего СССР (доктрина мировой революции), и всей позднейшей истории напряженных отношений с внешним миром. (характерным образом и нынешние пропагандистские положения об «особом пути», «скрепах» и т п в заначительной степени опираются заложенный советской властью (точнее, идеократической властью КПСС) мессианский фундамент; правда, не очень понятно, на чем основывать это чувство теперь, когда идеологическая платформа «пионеров строительства коммунизма» исчезла, а привычка и потребность считать себя чем-то особенным и исключительным осталась). Но интересно другое: Слезкин говорит, что сохранить веру в конечном итоге не получилось, и процесс утери веры начался с элиты. При этом параллельно «широкие массы» людей, судя по всему, эту веру приобретали. Хорошо бы проследить за этим соотношением ним по ходу дальнейшего чтения.
I. Ожидание / 2. Проповедники: «Быть интеллигентом значило задаваться «проклятыми вопросами» и чувствовать себя развитее, умнее и честнее окружающей среды (и оттого избранным и обреченным). Вопрос, может ли интеллигент ответить на проклятые вопросы и остаться интеллигентом, тоже был проклятым. Ленин думал, что нет (и не считал себя интеллигентом); авторы «Вех» утверждали, что настоящих интеллигентов не осталось (и считали себя исключениями); остальные не отличали потерянных от уверенных при условии, что они развитее, умнее и честнее окружающей среды. Доля преодолевших сомнения стремительно росла. Большинство интеллигентов верили в грядущую революцию; большинство верующих не сомневались, что за ней последует «царство свободы».»
- ух, вот это рекурсия; разберемся: если избранный чувствует себя обреченным, то избранность имманентно предполагает не просто отличие, но и конфликт со средой и требует жертвы во имя будущего, окей, тут все ясно. Определенность позиции по сложным проблемам считалась признаком ординарности/«недалекости» и/или самообмана, и, во всяком случае, дурным тоном (прямо как в моем позапрошлом посте про метамодернистский политический активизм, преостерегающий от простых решений, но одновременно и требующий определенности). Но поляризация (вызванная провалом диалогического разрешения конфликта старого и нового) брала свое, определенность нарастала, и способных, точнее, желающих держаться неопределенности и продолжать искать сходные решения - становилось меньше. Большевики впоследствии вообще объявили «интеллигентность» чуть ли не враждебным качеством, ассоциированным с «классом угнетателей». Похоже, вот тут, в этой терпимости к огрублению тоже сеялись зерна будущего отдаленного краха. Самопросерка и самокритика большевиков быстро перестала касаться «догматов веры», этот процесс показан и в мемуарных цитатах.
А еще в этом умонастроении есть явный след тогдашнего позднего уже романтизма, закрепившегося таким образом в советской идеологии на целый век - с его склонностью к идеализациям и шовинизму. «Вступление в «стан погибающих» было главной тайной «порыва к действию». Как писал Кон, с высоты ностальгического бессмертия, «мы все, конечно, были обречены на погибель».»
I. Ожидание / 2. Проповедники: «В училище Аросева все кружки объединялись в единую «беспартийно-революционную организацию» с собственным уставом («своего рода программой краткосрочных курсов для выпуска революционеров обоих родов оружия: эсеров и марксистов»).
Выбор между эсерами и марксистами происходил после отделения от зулусов [как я понимаю, «обывателей», «филистеров», как это называлось у романтистов] и отличался от первоначального прозрения подчеркнутой публичностью и рациональностью. Когда ветеранам кружка Осинского из московской гимназии № 7 исполнилось шестнадцать лет, они решили «окончательно политически самоопределиться» и организовали семинар по истории революционного движения под руководством студента МГУ Платона Лебедева (будущего Керженцева).»
- вот как раз: выше я хотел проследить пути поляризации и упрощения. Интересно отметить и вот этот плюрализм на ранних предреволюционных этапах, и «подчеркнутую рациональность» выбора. При этом романтически-шовинистическая концепция «зулусов» (поляризация свой-чужой) уже была принята и нормализована. Это сразу закладывало (прежде всего для большевиков) будущую проблему «распропагандирования» и «возбуждения» «масс», от имени которых предполагалось строить новый мир: «невозбужденные» «массы» составляли для них принципиально неразрешимую проблему, подрывающую легитимность на идеологическом уровне.
И это тоже благоприятствовало и тоталитаризму, и, опосредованно, краху.
Как это соотносится с авторским пониманием краха из-за недостаточной интеграции «коммунистической веры» в повседневных практики?
Неверно, лучше всего переформулировать проблему именно в терминах нтеграции, проработки внутренних противоречий. Большевики отказались их прорабатывать, и отказались признавать рассогласование доктрины с реальностью, особенно уже при Сталине. Это вопиющая дезинтеграция, закрывание глаза на противоречия, слепые зоны. вытеснение по Фрейду всего, не ложащегося в доктрину. То, что автор говорит о невыработке рутинизированных способов «отправления веры» - похоже, лишь один из аспектов этой дезинтеграции. Выработка такого приложения «веры» к практике (будь то радикальный «новый быт» илои что-то менее радикальное, не важно) - была бы именно интеграционным шагом, сшивающим практики и идеологию так, чтобы зазоры и внутренние конфликты между разными их аспектами разрешались. Этого сделано не было, да. То есть можно признать авторское объяснение акцентированнием одного из аспектов проблемы внутренней неинтегрированности и самого большевизма, и его практической жизненной имплементации.
..продолжение, надеюсь, последует