Штирлиц - 15 сентября
Дорогие зрители!
С сегодняшнего дня открыта общедоступная продажа билетов на показ спектакля "Штирлиц. Попытка к бегству" 15 сентября в 20:00. Билеты - на кассе Гипериона, можно по схеме зала выбирать места. Стоимость билета 500 р.
Из последних рецензий - текст Бориса Жукова.
«Штирлиц, на кого вы работаете?»
Впечатления от мюзикла «Штирлиц: попытка к бегству»
Честно говоря, писать эти заметки я не хотел. Поскольку не ощущал в себе того ясного и определенного впечатления, которое просится быть высказанным и без которого критику или рецензенту (хотя бы и самопальному) просто не стоит браться за перо. Этого ощущения у меня нет и сейчас - есть только нечто смутное, ускользающее от облекания в любые слова, но в то же время упорно не отпускающее даже спустя три недели после просмотра.
Ну что ж, попробуем придать этому «нечто» хоть какую-то форму. И начнем с простого, дурацкого и дополнительно дискредитированного многими поколениями школьных учителей литературы вопроса: что хотел сказать автор своим произведением? О чем вообще этот мюзикл? Для чего потребовалось обращаться к сюжету культового фильма?
Можно, конечно, предполагать, что автором двигало амбициозное желание обратить естественный онтогенез сюжета «от священного мифа - к анекдоту», взять плоский, черно-белый и к тому же предельно пересмеянный в анекдотах сюжет и превратить его… ну если уж не в священное писание, то хотя бы во что-то вроде «Гамлета» - рефлексивную экзистенциальную трагедию, жанр, занимающий высшую ступень в табели о рангах современного светского искусства. (Нечто подобное, помнится, проделал Пелевин в «Чапаеве и Пустоте», слепив из цикла непритязательных общеизвестных анекдотов философско-мистический роман.) И не так уж важно, какой именно смысл, какой мессидж будет нести получившееся сочинение, - важно само превращение «из грязи в князи», из шматка глины в подобие божие, из образца самого низкого жанра в образец наиболее высокого (по крайней мере, из ныне существующих),
Может, конечно, и так. Автор не делился со мной своим замыслом, а если бы и делился - как известно, «пояснения романиста равны честному слову гасконца». И все-таки непохоже. Хотя бы потому, что в мюзикле Капустина не только никак не обыгрываются, но и словно бы старательно обходятся все те эпизоды и сюжетные ходы фильма, которые могут вызвать ассоциации с фольклорной штирлицианой. Так что, думаю, дело тут в другом.
Попробуем зайти с другой стороны, причем издалека. Шпионский фильм, как и шпионский роман, - жанр категории экшн, даже если в нем (как, в частности, в том фильме, что лег в основу «Штирлица») общее число выстрелов вдвое меньше числа серий. Одна из характернейших черт этого жанра - абсолютность «положительности» и «отрицательности» персонажей. Герой и все, кто на его стороне, воплощают собой абсолютное Добро, их антагонисты - абсолютное Зло. (В более поздних, продвинутых образцах жанра расклад может быть и не столь однозначным, однако, во-первых, это подается и воспринимается как заведомое и намеренное нарушение канона, а во-вторых, «Семнадцать мгновений весны» в этом отношении произведение почти строго каноническое, допускающее лишь минимальные вольности, о которых мы поговорим чуть ниже.) Более того, именно в книгах и фильмах «про разведчиков» эта предельная поляризация приобретает черты, поразительно сходные с религиозной картиной мира. В них за (и над) героем стоит некий Центр, удивительно походящий по многим параметрам на бога монотеистических религий: он незрим (но время от времени ниспосылает в зримый мир повеления и посланцев), всеведущ и всеблаг. Выполнение его указаний - высший долг героя, нарушение верности ему - худшее из всех мыслимых деяний. Правда, в отличие от господа, Центр не всемогущ - но ведь и в религиозной картине мира всемогущество господа как бы ограничено: он, конечно, когда-нибудь окончательно победит и низвергнет своего противника, но это финальное торжество небес отнесено в неопределенное будущее. Пока же дьявол не только не побежден, но и владеет тем миром, в котором приходится жить и действовать немногим верным. Точно так же и герою-разведчику приходится жить и действовать среди врагов и на территории, полностью находящейся в их власти.
Вот на этом странном параллелизме, как мне кажется, и построен мюзикл Капустина. Его Штирлиц - агент словно бы не советской разведки (недаром в одном из зонгов хора СССР-Россия прямо поминается в числе стран, лежащих во зле), он - агент абсолютного Добра. Засланный в захваченный Злом бренный мир с некой миссией - конечно же, не информационно-разведывательной (зачем Всеведущему разведданные?), а активной: противодействовать Злу в самых опасных его затеях. Например, выбить из его рук абсолютное оружие или не дать ему склонить к компромиссу противостоящие ему силы.
В свете этой базовой метафоры становится понятным отсутствие в мюзикле всех мало-мальски амбивалентных персонажей фильма - от солдата Гельмута, прямо взбунтовавшегося против нацизма, до Шелленберга и Бормана, вольно или невольно помогавших герою и вообще по-человечески симпатичных. Силы Зла олицетворены одним только Мюллером, которого автор постарался сделать еще более отвратительным, чем герой Леонида Броневого. Его инфернальная, внеисторическая и внеполитическая природа окончательно выходит наружу в арии «Перевербовал!». Казалось бы, если резидент советской разведки, успешно выполнив задания своего Центра, не смог при этом сохранить чистую совесть, это вряд ли может служить утешением начальнику гестапо - пусть сколь угодно опереточному. Но «Все вы мои здесь, до катафалка! Юстасу вас нипочём не отбить!.. Юстас шлёт сюда толпы агентов. И где результаты? Полный провал! В морях, во льдах, на всех континентах - я вас здесь всех - перевербовал!» - торжествующе ревет Мюллер, и его ликование понятно: для воплощенного Зла никакие успехи оппонента не имеют значения, если они добыты ценой подлости - ведь это означает фактический переход агента на его, Зла, сторону.
И все бы прекрасно складывалось, кабы не ария Юстаса - того самого всеблагого Центра, к которому обращается в своих упованиях Штирлиц, кто его единственная надежда и опора в темном царстве мира сего. Ария, в которой мимоходом выясняется, что это всеблагое начало само подчинено... Лаврентию Палычу - такому же чудовищу, как Мюллер, его советскому двойнику. На мгновение метафизический Центр воссоединяется с реальной Лубянкой. Но едва зритель успевает вздрогнуть от этого страшноватого открытия и задуматься, действительно ли автор решил на этом месте перевернуть весь смысл своего сочинения или его просто занесло, контакт между трансцедентным и сущим тут же размыкается, и оборвавшийся конец хлещет по самой публике: «Ну, а ты, зритель? Ты заброшен в мир...» и т. д. И пока публика приходит в себя от этого внезапного челленджа, базовая метафора уже возвращается на свое законное место: «И Господь по облаку мечется, воя, воя, воя, воя от ужаса: Нет связи с моим агентом! Нет связи!..»
Интерпретировать финал «Штирлица» я не буду даже и пытаться. Слишком уж шаткими кажутся мне собственные построения, чтобы возводить на них еще один этаж. Действительно ли это представление - о человеческой душе, посланной в мир с миссией творить добро и обнаружившей, что никакое активное действие (здесь уместно вспомнить, что латинское слово agent буквально означает «действующий») не сочетается с безупречно чистой совестью? Или это я все напридумывал, и мюзикл - о чем-то совершенно другом? А если даже и об этом - к какому выводу это должно нас подвести? И согласны ли мы с этим выводом, убедили ли нас автор и актеры?
Здесь самое время перейти от попытки интерпретации сочинения ко взгляду на собственно спектакль. Но этого я делать тоже не буду. Во-первых, я не чувствую себя достаточно компетентным в жанре мюзикла - да и вообще в современном театре. А во-вторых, когда при просмотре спектакля думаешь не о том, хорошо или плохо играет тот или иной исполнитель, даже не о качестве исполняемых стихов и мелодий, а о том, что это такое тут тебе сейчас рассказывают, - это, на мой взгляд, самое верное свидетельство того, что исполнители со своей задачей справились.
...Еще при первом появлении на нашем горизонте автора Михаила Капустина я подумал, что от него можно ожидать многого. «Штирлиц» показывает, что ожидания начинают оправдываться.
Фото: Мария Кочеткова.
Как пройти в Гиперион
С сегодняшнего дня открыта общедоступная продажа билетов на показ спектакля "Штирлиц. Попытка к бегству" 15 сентября в 20:00. Билеты - на кассе Гипериона, можно по схеме зала выбирать места. Стоимость билета 500 р.
Из последних рецензий - текст Бориса Жукова.
«Штирлиц, на кого вы работаете?»
Впечатления от мюзикла «Штирлиц: попытка к бегству»
Честно говоря, писать эти заметки я не хотел. Поскольку не ощущал в себе того ясного и определенного впечатления, которое просится быть высказанным и без которого критику или рецензенту (хотя бы и самопальному) просто не стоит браться за перо. Этого ощущения у меня нет и сейчас - есть только нечто смутное, ускользающее от облекания в любые слова, но в то же время упорно не отпускающее даже спустя три недели после просмотра.
Ну что ж, попробуем придать этому «нечто» хоть какую-то форму. И начнем с простого, дурацкого и дополнительно дискредитированного многими поколениями школьных учителей литературы вопроса: что хотел сказать автор своим произведением? О чем вообще этот мюзикл? Для чего потребовалось обращаться к сюжету культового фильма?
Можно, конечно, предполагать, что автором двигало амбициозное желание обратить естественный онтогенез сюжета «от священного мифа - к анекдоту», взять плоский, черно-белый и к тому же предельно пересмеянный в анекдотах сюжет и превратить его… ну если уж не в священное писание, то хотя бы во что-то вроде «Гамлета» - рефлексивную экзистенциальную трагедию, жанр, занимающий высшую ступень в табели о рангах современного светского искусства. (Нечто подобное, помнится, проделал Пелевин в «Чапаеве и Пустоте», слепив из цикла непритязательных общеизвестных анекдотов философско-мистический роман.) И не так уж важно, какой именно смысл, какой мессидж будет нести получившееся сочинение, - важно само превращение «из грязи в князи», из шматка глины в подобие божие, из образца самого низкого жанра в образец наиболее высокого (по крайней мере, из ныне существующих),
Может, конечно, и так. Автор не делился со мной своим замыслом, а если бы и делился - как известно, «пояснения романиста равны честному слову гасконца». И все-таки непохоже. Хотя бы потому, что в мюзикле Капустина не только никак не обыгрываются, но и словно бы старательно обходятся все те эпизоды и сюжетные ходы фильма, которые могут вызвать ассоциации с фольклорной штирлицианой. Так что, думаю, дело тут в другом.
Попробуем зайти с другой стороны, причем издалека. Шпионский фильм, как и шпионский роман, - жанр категории экшн, даже если в нем (как, в частности, в том фильме, что лег в основу «Штирлица») общее число выстрелов вдвое меньше числа серий. Одна из характернейших черт этого жанра - абсолютность «положительности» и «отрицательности» персонажей. Герой и все, кто на его стороне, воплощают собой абсолютное Добро, их антагонисты - абсолютное Зло. (В более поздних, продвинутых образцах жанра расклад может быть и не столь однозначным, однако, во-первых, это подается и воспринимается как заведомое и намеренное нарушение канона, а во-вторых, «Семнадцать мгновений весны» в этом отношении произведение почти строго каноническое, допускающее лишь минимальные вольности, о которых мы поговорим чуть ниже.) Более того, именно в книгах и фильмах «про разведчиков» эта предельная поляризация приобретает черты, поразительно сходные с религиозной картиной мира. В них за (и над) героем стоит некий Центр, удивительно походящий по многим параметрам на бога монотеистических религий: он незрим (но время от времени ниспосылает в зримый мир повеления и посланцев), всеведущ и всеблаг. Выполнение его указаний - высший долг героя, нарушение верности ему - худшее из всех мыслимых деяний. Правда, в отличие от господа, Центр не всемогущ - но ведь и в религиозной картине мира всемогущество господа как бы ограничено: он, конечно, когда-нибудь окончательно победит и низвергнет своего противника, но это финальное торжество небес отнесено в неопределенное будущее. Пока же дьявол не только не побежден, но и владеет тем миром, в котором приходится жить и действовать немногим верным. Точно так же и герою-разведчику приходится жить и действовать среди врагов и на территории, полностью находящейся в их власти.
Вот на этом странном параллелизме, как мне кажется, и построен мюзикл Капустина. Его Штирлиц - агент словно бы не советской разведки (недаром в одном из зонгов хора СССР-Россия прямо поминается в числе стран, лежащих во зле), он - агент абсолютного Добра. Засланный в захваченный Злом бренный мир с некой миссией - конечно же, не информационно-разведывательной (зачем Всеведущему разведданные?), а активной: противодействовать Злу в самых опасных его затеях. Например, выбить из его рук абсолютное оружие или не дать ему склонить к компромиссу противостоящие ему силы.
В свете этой базовой метафоры становится понятным отсутствие в мюзикле всех мало-мальски амбивалентных персонажей фильма - от солдата Гельмута, прямо взбунтовавшегося против нацизма, до Шелленберга и Бормана, вольно или невольно помогавших герою и вообще по-человечески симпатичных. Силы Зла олицетворены одним только Мюллером, которого автор постарался сделать еще более отвратительным, чем герой Леонида Броневого. Его инфернальная, внеисторическая и внеполитическая природа окончательно выходит наружу в арии «Перевербовал!». Казалось бы, если резидент советской разведки, успешно выполнив задания своего Центра, не смог при этом сохранить чистую совесть, это вряд ли может служить утешением начальнику гестапо - пусть сколь угодно опереточному. Но «Все вы мои здесь, до катафалка! Юстасу вас нипочём не отбить!.. Юстас шлёт сюда толпы агентов. И где результаты? Полный провал! В морях, во льдах, на всех континентах - я вас здесь всех - перевербовал!» - торжествующе ревет Мюллер, и его ликование понятно: для воплощенного Зла никакие успехи оппонента не имеют значения, если они добыты ценой подлости - ведь это означает фактический переход агента на его, Зла, сторону.
И все бы прекрасно складывалось, кабы не ария Юстаса - того самого всеблагого Центра, к которому обращается в своих упованиях Штирлиц, кто его единственная надежда и опора в темном царстве мира сего. Ария, в которой мимоходом выясняется, что это всеблагое начало само подчинено... Лаврентию Палычу - такому же чудовищу, как Мюллер, его советскому двойнику. На мгновение метафизический Центр воссоединяется с реальной Лубянкой. Но едва зритель успевает вздрогнуть от этого страшноватого открытия и задуматься, действительно ли автор решил на этом месте перевернуть весь смысл своего сочинения или его просто занесло, контакт между трансцедентным и сущим тут же размыкается, и оборвавшийся конец хлещет по самой публике: «Ну, а ты, зритель? Ты заброшен в мир...» и т. д. И пока публика приходит в себя от этого внезапного челленджа, базовая метафора уже возвращается на свое законное место: «И Господь по облаку мечется, воя, воя, воя, воя от ужаса: Нет связи с моим агентом! Нет связи!..»
Интерпретировать финал «Штирлица» я не буду даже и пытаться. Слишком уж шаткими кажутся мне собственные построения, чтобы возводить на них еще один этаж. Действительно ли это представление - о человеческой душе, посланной в мир с миссией творить добро и обнаружившей, что никакое активное действие (здесь уместно вспомнить, что латинское слово agent буквально означает «действующий») не сочетается с безупречно чистой совестью? Или это я все напридумывал, и мюзикл - о чем-то совершенно другом? А если даже и об этом - к какому выводу это должно нас подвести? И согласны ли мы с этим выводом, убедили ли нас автор и актеры?
Здесь самое время перейти от попытки интерпретации сочинения ко взгляду на собственно спектакль. Но этого я делать тоже не буду. Во-первых, я не чувствую себя достаточно компетентным в жанре мюзикла - да и вообще в современном театре. А во-вторых, когда при просмотре спектакля думаешь не о том, хорошо или плохо играет тот или иной исполнитель, даже не о качестве исполняемых стихов и мелодий, а о том, что это такое тут тебе сейчас рассказывают, - это, на мой взгляд, самое верное свидетельство того, что исполнители со своей задачей справились.
...Еще при первом появлении на нашем горизонте автора Михаила Капустина я подумал, что от него можно ожидать многого. «Штирлиц» показывает, что ожидания начинают оправдываться.
Фото: Мария Кочеткова.
Как пройти в Гиперион