XI. ЗАКЛЮЧЕННЫЕ. ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫЕ. ДЕМЧЕНКО
В возрасте Гейфеля был и офицер-сапер Русской армии Демченко, арестованный ОГПУ по 58 статье сроком на 10 лет в 1927 году по так называемому Войковскому набору, который выразился в массовых арестах офицеров Русской армии, как репрессия за убийство в Варшаве советского полпреда Войкова.
Всегда подтянутый и стройный, он был весьма душевный человек в кругу друзей. Я хорошо узнал его, когда он сдружился с Гейфелем и был переведен из заведующих Кирпичным заводом начальником планово-производственной части Соловецкого отделения лагеря. Как часто, просто встретив меня на территории лагеря, он осведомлялся не испытываю ли я трудностей на должности заведующего электросетями и всегда запросто предлагал мне обращаться к нему за помощью в технических и административных вопросах. По возрасту я ему годился в сыновья и отношение его ко мне были отеческими, в них чувствовалась не столь забота о производстве вверенного мне участка, сколько забота обо мне самом, как бы я не пострадал за возможно допущенные мною ошибки по молодости лет. Он никогда не давал почувствовать должностной разницы между им и мной, не сделался недоступным попав в начальники ППЧ. В нем не было и тени чванства, высокая должность не вскружила его голову.
В полной мере его характер, ум и железную волю я узнал по одному совершенному им поступку, свидетелем которого я был. Начальником ППЧ Демченко был назначен начальником Соловецкого отделения Солодухиным против его, Демченко, желания. Демченко неоднократно высказывал мысль о том, что в советской действительности, а особенно в лагере, не только не имеет смысла, но просто опасно очень высоко подниматься по иерархической, хотя бы и инженерно-технической, лестнице. Лично Демченко вполне устраивало быть заведующим Кирпичного завода, где без усилий он выполнял программу выхода кирпича для лагеря, где он имел отдельную комнату для жилья. Главное было то, что территориально завод находился в удалении от кремля, а, следовательно, и надзор за ним был невелик и чекистское начальство заглядывало к нему реже, чем к другим.
Назначение Демченко начальником ППЧ осенью 1932 года совпало с катастрофическим отставанием от плана выработки пресловутых деревянных ложек и игрушечных трамвайчиков. Его предшественник из кадровых чекистов, ничего не смысливший в производстве стучал кулаком, поносил всех и вся нецензурной бранью, но исправить положения не мог и поплатился своим местом, попав командиром отделения войск ОГПУ, где «работа» была более по нем: «Конвой стреляет без предупреждения».
Осмотревшись, Демченко, понял полное несоответствие производственных возможностей спущенному плану. Втайне, по-видимому, он сразу же решил уйти с должности начальника ППЧ, но за дело он принялся, не покладая рук, и путем некоторой реорганизации фабрики ширпотреба ему удалось несколько поднять ежедневную выработку продукции. Тем не менее, Демченко ясно сознавал невозможность выполнения годового плана в оставшиеся месяцы, а последнее грозило ему серьезными последствиями. Демченко, как офицера, да еще сидевшего по 58 статье, да еще десятилетника, непременно обвинили бы во вредительстве и саботаже и расстрел его был бы неминуем. И Демченко пошел ва-банк.
В начале декабря 1932 года в кабинете начальника Соловецкого отделения, чекиста Солодухина с двумя ромбами в петлицах, состоялось производственное совещание отделения, на которое были вызваны все заведующие производством, в том числе Гейфель и я. Докладывал о выполнении производственного плана за ноябрь Демченко. Показатели по ширпотребу были, хотя и выше по сравнению с октябрем, но потрясающе низки в разрезе годового плана. Солодухин в очень резкой форме несколько раз прерывал докладчика, назвав его под конец вредителем. С самого начала Демченко был как-то по-особому подтянут, спокоен и целеустремлен. Мне сразу бросилось в глаза, поскольку я его уже хорошо знал, колоссальное волевое напряжение на лице и проскальзывавшее, то в жесте, то в интонации слов, готовность к смертельной схватке с Солодухиным. Мне стало ясно непреклонная решимость Демченко во что бы то ни стало добиться сегодня, на этом совещании, своего снятия с должности начальника ППЧ, пока не закончился год, чтоб иметь максимальный шанс безболезненно выйти из «игры», добиваться своего снятия с должности даже через скандал с Солодухиным, поскольку добровольно Солодухин Демченко не отпускал.
В плане Демченко реплики Солодухина только лили воду на мельницу Демченко, накаляя обстановку. После эпитета «вредитель», Демченко перешел в наступление на Солодухина, излив на него поток обвинений в его беспомощности и неумении обеспечить необходимой рабсилой фабрику ширпотреба. Солодухин кипел: так ни с одним чекистом, да еще в присутствии других заключенных, не смел разговаривать «презренный каэр». Перебранка между Солодухиным и Демченко все возрастала, оба стучали по столу кулаками. Мы все онемели от ужаса, опасаясь за Демченко и за самих себя. Солодухин позвонил, вошел солдат ВОХРа. Солодухин приказал арестовать Демченко и отвести в следственный изолятор. Демченко передал папку с докладом Солодухину и такой же, как всегда, подтянутый с заложенными за спиной руками, как полагалось идти арестованному заключенному, пошел из кабинета в сопровождении солдата взявшего винтовку наперевес и щелкнувшего затвором винтовки. «Убирайтесь все!», - заорал на нас Солодухин, он был вне себя.
С глубоким волнением о судьбе Демченко, мы разошлись по своим служебным местам.
Демченко продержали несколько дней в следственном изоляторе, затем перевели в санитарно-следственный изолятор ввиду разыгравшейся у него на нервной почве экземы рук. Санследизолятор был как бы госпиталем при Соловецкой лагерной тюрьме. В нем также содержались психически больные заключенные, которых тоже было немало. Из последних особо выделялся бывший командир 14-й Красной армии в гражданскую войну Кожевников. Сидя за решеткой у открытого окна летом, он беспрестанно выкрикивал: «Я комиссар, застрелю, тьфу» и плевал с третьего этажа на проходивших мимо и заключенных и вольнонаемных. Санследизолятор занимал трехэтажное помещение у северной стены кремля, внутри кремля у северо-восточных ворот. Ранее там была ПОМОФ (Пошивочно-обмундировочная фабрика), которую перевели в 1931 году в Кемский лагерь «Вегеракша» на материке.
Через несколько дней после перевода Демченко в санследизолятор, я зашел к Гейфелю с очередным докладом и застал в его кабинете, служившему ему одновременно спальней, инженера-механика флота штабс-капитана заключенного Пестова Василия Ивановича и механика станции Белецкого. Пестов верой и правдой служил в Красном Черноморском флоте флагманским механиком, был арестован ОГПУ в 1931 году, когда был первый выпуск военно-морских инженеров коммунистов из Военно-морской инженерной академии и Пестова можно было заменить, получил десять лет заключения по 58 статье и оказался на Соловках, почти в последнем градусе чахотки. Вскоре Пестов заменил Гейфеля на должности заведующего электропредприятиями, когда Гейфель за свое «изобретение» был переведен в г. Кемь в УСЛАГ. Белецкий тоже был десятилетник по 58-й статье. Будучи высококвалифицированным рабочим откуда-то из Белоруссии, не имея никакого образования, тем не менее прекрасно справлялся с обязанностями механика электростанции. Все трое были большие друзья Демченко.
Я сразу заметил их растерянность и удрученный вид и у меня екнуло сердце при мысли о получении ими каких-либо плохих известий о Демченко. Ничего не спрашивая, я уставился на них. Гейфель, помявшись, объяснил мне о получении от Демченко нелегально записки из санследизолятора с просьбой прислать ему махорки и конфет. Все трое друзей испытывали затруднение не в покупке этих остродефицитных продуктов при царившем в лагере голоде, потому что Гейфель, как заведующий электропредприятиями, сумел достать две пачки махорки и килограмм леденцов в магазине для вольнонаемных, а никто из них не решался скомпрометировать себя передачей опальному заключенному, показать свою дружбу или даже знакомство с последним, попортить свою карьеру.
Действительно друзья познаются в беде и меня всего перевернуло при виде этих трех жалких обывателей не могущих заставить себя рискнуть ради друга. Демченко был неизмеримо ближе к ним, чем ко мне, все во мне закипело и, помня, как Демченко относился ко мне, я вызвался доставить Демченко передачу. Я не мог поступить иначе, как поступил тогда еще на воле, желая облегчить участь Бориса Варшавского.
Надо было видеть как обрадовались все три друга, когда я снял с их совести тяжелое бремя.
О легальной передаче нечего было и думать. Помимо всего прочего, ее просто бы не приняли от меня. Взявшись за осуществление передачи нелегальным путем, я очень и очень рисковал всем: слететь с занимаемой должности и угодить в штрафизолятор, откуда мало кто возвращался живым. У меня созрел план самому проникнуть в санследизолятор и каким-нибудь путем вручить лично Демченко передачу. Как заведующий электросетями Соловецкого отделения, я имел круглосуточный пропуск для хождения по лагерю с правом входа во все помещения лагеря для контроля состояния электропроводки и расходования электроэнергии. Кстати, правом входа во все помещения пользовались только чекистская администрация лагеря, военнослужащие войск ОГПУ и работники ИСЧ. Такой пропуск себе и мне выхлопотал все тот же Боролин, доказав начальнику Соловецкого отделения острую производственную необходимость такового. В комнаты ИСЧ и подведомственные ей следизолятор и санследизолятор я старался не ходить, чтоб лишний раз не попадаться на глаза, да и не видеть этих рож. На этот раз другого выхода не было.
Погрузив на дно монтерской сумки две пачки махорки, килограмм леденцов, засыпав сверху передачу плавкими пробками электрических предохранителей и монтерским инструментом, я бодро подошел к входу в санследизолятор. На мой стук открылось окошечко, в которое я предъявил свой пропуск. Фигура тюремщика исчезла с моим пропуском и через несколько минут загремели изнутри засовы, дверь распахнулась, я вошел, и дверь захлопнулась за мной, может быть, подумал я, и навсегда. Встретивший меня начальник санследизолятора заключенный-чекист осведомился с недоверием о цели моего прихода. Я прочел ему пространную лекцию об опасности «жучков» в предохранителях, о возможном плохом состоянии электропроводки, могущей вызвать пожар, и предупредил, что я должен осмотреть не только коридорную магистраль, но и проводку в каждой камере-палате, для чего мне необходим сопровождающий с ключами от камер. Слово «пожар» произвело на начальника магическое действие, он тотчас же выделил мне надзирателя с ключами. Тюремщик оказался ширококостного сложения, но небольшого роста, весьма пожилой, даже начавший горбиться угрюмый уголовник, очевидно, снискавший полное доверие чекистского начальства, поскольку его назначили в санследизолятор надзирателем. Осмотрев вводной щиток и коридорную магистраль, я стал обходить камеры первого этажа, ища Демченко. Моя миссия усложнялась отсутствием в записке Демченко номера его камеры. Во многих было по два-три подследственных заключенных, в некоторых камерах по одному. Успех моей задачи решало то обстоятельство, что, как я знал, электропроводка в санследизоляторе не была переделана по тюремному образцу (электролампочка устанавливалась в отверстии над дверью и была загорожена решеткой изнутри камеры, чтобы заключенный не мог добраться до лампочки), а, следовательно, камеры освещались обычным подвесом на середине комнаты, что и дало мне предлог заходить в каждую камеру. Столов в камерах не было, поэтому я либо «осматривал» подвес снизу, либо карабкался на услужливо подставляемую мне спину сопровождавшего меня надзирателя.
Прошли весь первый этаж, перешли во второй, а Демченко я не находил и уже стал отчаиваться, как вдруг в очередной камере увидел я Демченко, лежащего на кровати, очень осунувшегося и с забинтованными руками. В камере он был один - «Содержат в одиночке», - сразу сделал я заключение. Это было хуже для Демченко, но облегчало мне технику передачи. И он и я уже слишком долго сидели в лагере, чтоб не подать и виду о нашем знакомстве. Он смотрел на меня в присутствии надзирателя безучастно, я смотрел на электролампочку под потолком. Вскарабкавшись на согнутую спину надзирателя, я вывернул лампочку, кольцо от патрона, спрыгнул на пол и сказал надзирателю: «Мне ничего не сделать здесь с Вашей спины, принесите стремянку или стол». На это я поставил все карты. Если надзиратель не оставит меня в камере - все пропало, если оставит, я передачу вручу. Я рассыпал по полу пробки, разложил инструменты. Надзиратель ушел, заперев меня с Демченко. Я быстро с сумкой отпрянул назад к двери, затылком закрыл волчок, чтобы не подсмотрели, и перекинул на кровать Демченко махорку и пакет с леденцами. Он быстро спрятал все под матрац, мы не произнесли из осторожности ни слова, но сколько благодарности и теплоты ко мне было в его глазах! И тотчас же он сделал, как и я, безразличное лицо, как только снаружи щелкнул замок и вошел надзиратель со столиком.
Став на стол, я сменил патрон, завернул лампочку, и мы с надзирателем пошли дальше. Внутренне я ликовал: передача до Демченко дошла, а я уже не опасался обыска в сумке. Так с надзирателем, который таскал за мной столик, мы обошли оставшиеся камеры второго этажа, причем для вида я кое-где со столика вывинчивал лампочки и осматривал патроны в подвесах. На третий этаж, где были психически больные, я, к большой радости надзирателя, отказался идти, сказав, что к сумасшедшим боюсь идти. Вышел я из санследизолятора тоже без обыска. Видимо, мой пропуск произвел впечатление.
Собственно материала для заведения нового дела на Демченко не было, и никакого следствия не началось. Демченко как бы административно оказался подвергнутым содержанию в изоляторе. Тем временем Боролин добился у начальника УСЛАГа Сенкевича резолюции на своем рапорте о назначении Демченко в Планово-производственный отдел УСЛАГа в Кеми. После трехнедельного пребывания в санследизоляторе, по пришедшему из УРО наряду, Демченко по этапу отправили на новую должность в г. Кемь, почти последним пароходом. Так Демченко своим мужественными поступком, благодаря своей храбрости не только спасся от больших неприятностей, а может быть и от расстрела, но и выбрался с Соловков на материк.
На следующий год мы с Демченко очень тепло встретились в Кеми. Он выразил мне глубокую благодарность за материальную и моральную поддержку, которую я ему оказал, в санследизоляторе, а я умолчал о нерешительности его друзей.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ
Всегда подтянутый и стройный, он был весьма душевный человек в кругу друзей. Я хорошо узнал его, когда он сдружился с Гейфелем и был переведен из заведующих Кирпичным заводом начальником планово-производственной части Соловецкого отделения лагеря. Как часто, просто встретив меня на территории лагеря, он осведомлялся не испытываю ли я трудностей на должности заведующего электросетями и всегда запросто предлагал мне обращаться к нему за помощью в технических и административных вопросах. По возрасту я ему годился в сыновья и отношение его ко мне были отеческими, в них чувствовалась не столь забота о производстве вверенного мне участка, сколько забота обо мне самом, как бы я не пострадал за возможно допущенные мною ошибки по молодости лет. Он никогда не давал почувствовать должностной разницы между им и мной, не сделался недоступным попав в начальники ППЧ. В нем не было и тени чванства, высокая должность не вскружила его голову.
В полной мере его характер, ум и железную волю я узнал по одному совершенному им поступку, свидетелем которого я был. Начальником ППЧ Демченко был назначен начальником Соловецкого отделения Солодухиным против его, Демченко, желания. Демченко неоднократно высказывал мысль о том, что в советской действительности, а особенно в лагере, не только не имеет смысла, но просто опасно очень высоко подниматься по иерархической, хотя бы и инженерно-технической, лестнице. Лично Демченко вполне устраивало быть заведующим Кирпичного завода, где без усилий он выполнял программу выхода кирпича для лагеря, где он имел отдельную комнату для жилья. Главное было то, что территориально завод находился в удалении от кремля, а, следовательно, и надзор за ним был невелик и чекистское начальство заглядывало к нему реже, чем к другим.
Назначение Демченко начальником ППЧ осенью 1932 года совпало с катастрофическим отставанием от плана выработки пресловутых деревянных ложек и игрушечных трамвайчиков. Его предшественник из кадровых чекистов, ничего не смысливший в производстве стучал кулаком, поносил всех и вся нецензурной бранью, но исправить положения не мог и поплатился своим местом, попав командиром отделения войск ОГПУ, где «работа» была более по нем: «Конвой стреляет без предупреждения».
Осмотревшись, Демченко, понял полное несоответствие производственных возможностей спущенному плану. Втайне, по-видимому, он сразу же решил уйти с должности начальника ППЧ, но за дело он принялся, не покладая рук, и путем некоторой реорганизации фабрики ширпотреба ему удалось несколько поднять ежедневную выработку продукции. Тем не менее, Демченко ясно сознавал невозможность выполнения годового плана в оставшиеся месяцы, а последнее грозило ему серьезными последствиями. Демченко, как офицера, да еще сидевшего по 58 статье, да еще десятилетника, непременно обвинили бы во вредительстве и саботаже и расстрел его был бы неминуем. И Демченко пошел ва-банк.
В начале декабря 1932 года в кабинете начальника Соловецкого отделения, чекиста Солодухина с двумя ромбами в петлицах, состоялось производственное совещание отделения, на которое были вызваны все заведующие производством, в том числе Гейфель и я. Докладывал о выполнении производственного плана за ноябрь Демченко. Показатели по ширпотребу были, хотя и выше по сравнению с октябрем, но потрясающе низки в разрезе годового плана. Солодухин в очень резкой форме несколько раз прерывал докладчика, назвав его под конец вредителем. С самого начала Демченко был как-то по-особому подтянут, спокоен и целеустремлен. Мне сразу бросилось в глаза, поскольку я его уже хорошо знал, колоссальное волевое напряжение на лице и проскальзывавшее, то в жесте, то в интонации слов, готовность к смертельной схватке с Солодухиным. Мне стало ясно непреклонная решимость Демченко во что бы то ни стало добиться сегодня, на этом совещании, своего снятия с должности начальника ППЧ, пока не закончился год, чтоб иметь максимальный шанс безболезненно выйти из «игры», добиваться своего снятия с должности даже через скандал с Солодухиным, поскольку добровольно Солодухин Демченко не отпускал.
В плане Демченко реплики Солодухина только лили воду на мельницу Демченко, накаляя обстановку. После эпитета «вредитель», Демченко перешел в наступление на Солодухина, излив на него поток обвинений в его беспомощности и неумении обеспечить необходимой рабсилой фабрику ширпотреба. Солодухин кипел: так ни с одним чекистом, да еще в присутствии других заключенных, не смел разговаривать «презренный каэр». Перебранка между Солодухиным и Демченко все возрастала, оба стучали по столу кулаками. Мы все онемели от ужаса, опасаясь за Демченко и за самих себя. Солодухин позвонил, вошел солдат ВОХРа. Солодухин приказал арестовать Демченко и отвести в следственный изолятор. Демченко передал папку с докладом Солодухину и такой же, как всегда, подтянутый с заложенными за спиной руками, как полагалось идти арестованному заключенному, пошел из кабинета в сопровождении солдата взявшего винтовку наперевес и щелкнувшего затвором винтовки. «Убирайтесь все!», - заорал на нас Солодухин, он был вне себя.
С глубоким волнением о судьбе Демченко, мы разошлись по своим служебным местам.
Демченко продержали несколько дней в следственном изоляторе, затем перевели в санитарно-следственный изолятор ввиду разыгравшейся у него на нервной почве экземы рук. Санследизолятор был как бы госпиталем при Соловецкой лагерной тюрьме. В нем также содержались психически больные заключенные, которых тоже было немало. Из последних особо выделялся бывший командир 14-й Красной армии в гражданскую войну Кожевников. Сидя за решеткой у открытого окна летом, он беспрестанно выкрикивал: «Я комиссар, застрелю, тьфу» и плевал с третьего этажа на проходивших мимо и заключенных и вольнонаемных. Санследизолятор занимал трехэтажное помещение у северной стены кремля, внутри кремля у северо-восточных ворот. Ранее там была ПОМОФ (Пошивочно-обмундировочная фабрика), которую перевели в 1931 году в Кемский лагерь «Вегеракша» на материке.
Через несколько дней после перевода Демченко в санследизолятор, я зашел к Гейфелю с очередным докладом и застал в его кабинете, служившему ему одновременно спальней, инженера-механика флота штабс-капитана заключенного Пестова Василия Ивановича и механика станции Белецкого. Пестов верой и правдой служил в Красном Черноморском флоте флагманским механиком, был арестован ОГПУ в 1931 году, когда был первый выпуск военно-морских инженеров коммунистов из Военно-морской инженерной академии и Пестова можно было заменить, получил десять лет заключения по 58 статье и оказался на Соловках, почти в последнем градусе чахотки. Вскоре Пестов заменил Гейфеля на должности заведующего электропредприятиями, когда Гейфель за свое «изобретение» был переведен в г. Кемь в УСЛАГ. Белецкий тоже был десятилетник по 58-й статье. Будучи высококвалифицированным рабочим откуда-то из Белоруссии, не имея никакого образования, тем не менее прекрасно справлялся с обязанностями механика электростанции. Все трое были большие друзья Демченко.
Я сразу заметил их растерянность и удрученный вид и у меня екнуло сердце при мысли о получении ими каких-либо плохих известий о Демченко. Ничего не спрашивая, я уставился на них. Гейфель, помявшись, объяснил мне о получении от Демченко нелегально записки из санследизолятора с просьбой прислать ему махорки и конфет. Все трое друзей испытывали затруднение не в покупке этих остродефицитных продуктов при царившем в лагере голоде, потому что Гейфель, как заведующий электропредприятиями, сумел достать две пачки махорки и килограмм леденцов в магазине для вольнонаемных, а никто из них не решался скомпрометировать себя передачей опальному заключенному, показать свою дружбу или даже знакомство с последним, попортить свою карьеру.
Действительно друзья познаются в беде и меня всего перевернуло при виде этих трех жалких обывателей не могущих заставить себя рискнуть ради друга. Демченко был неизмеримо ближе к ним, чем ко мне, все во мне закипело и, помня, как Демченко относился ко мне, я вызвался доставить Демченко передачу. Я не мог поступить иначе, как поступил тогда еще на воле, желая облегчить участь Бориса Варшавского.
Надо было видеть как обрадовались все три друга, когда я снял с их совести тяжелое бремя.
О легальной передаче нечего было и думать. Помимо всего прочего, ее просто бы не приняли от меня. Взявшись за осуществление передачи нелегальным путем, я очень и очень рисковал всем: слететь с занимаемой должности и угодить в штрафизолятор, откуда мало кто возвращался живым. У меня созрел план самому проникнуть в санследизолятор и каким-нибудь путем вручить лично Демченко передачу. Как заведующий электросетями Соловецкого отделения, я имел круглосуточный пропуск для хождения по лагерю с правом входа во все помещения лагеря для контроля состояния электропроводки и расходования электроэнергии. Кстати, правом входа во все помещения пользовались только чекистская администрация лагеря, военнослужащие войск ОГПУ и работники ИСЧ. Такой пропуск себе и мне выхлопотал все тот же Боролин, доказав начальнику Соловецкого отделения острую производственную необходимость такового. В комнаты ИСЧ и подведомственные ей следизолятор и санследизолятор я старался не ходить, чтоб лишний раз не попадаться на глаза, да и не видеть этих рож. На этот раз другого выхода не было.
Погрузив на дно монтерской сумки две пачки махорки, килограмм леденцов, засыпав сверху передачу плавкими пробками электрических предохранителей и монтерским инструментом, я бодро подошел к входу в санследизолятор. На мой стук открылось окошечко, в которое я предъявил свой пропуск. Фигура тюремщика исчезла с моим пропуском и через несколько минут загремели изнутри засовы, дверь распахнулась, я вошел, и дверь захлопнулась за мной, может быть, подумал я, и навсегда. Встретивший меня начальник санследизолятора заключенный-чекист осведомился с недоверием о цели моего прихода. Я прочел ему пространную лекцию об опасности «жучков» в предохранителях, о возможном плохом состоянии электропроводки, могущей вызвать пожар, и предупредил, что я должен осмотреть не только коридорную магистраль, но и проводку в каждой камере-палате, для чего мне необходим сопровождающий с ключами от камер. Слово «пожар» произвело на начальника магическое действие, он тотчас же выделил мне надзирателя с ключами. Тюремщик оказался ширококостного сложения, но небольшого роста, весьма пожилой, даже начавший горбиться угрюмый уголовник, очевидно, снискавший полное доверие чекистского начальства, поскольку его назначили в санследизолятор надзирателем. Осмотрев вводной щиток и коридорную магистраль, я стал обходить камеры первого этажа, ища Демченко. Моя миссия усложнялась отсутствием в записке Демченко номера его камеры. Во многих было по два-три подследственных заключенных, в некоторых камерах по одному. Успех моей задачи решало то обстоятельство, что, как я знал, электропроводка в санследизоляторе не была переделана по тюремному образцу (электролампочка устанавливалась в отверстии над дверью и была загорожена решеткой изнутри камеры, чтобы заключенный не мог добраться до лампочки), а, следовательно, камеры освещались обычным подвесом на середине комнаты, что и дало мне предлог заходить в каждую камеру. Столов в камерах не было, поэтому я либо «осматривал» подвес снизу, либо карабкался на услужливо подставляемую мне спину сопровождавшего меня надзирателя.
Прошли весь первый этаж, перешли во второй, а Демченко я не находил и уже стал отчаиваться, как вдруг в очередной камере увидел я Демченко, лежащего на кровати, очень осунувшегося и с забинтованными руками. В камере он был один - «Содержат в одиночке», - сразу сделал я заключение. Это было хуже для Демченко, но облегчало мне технику передачи. И он и я уже слишком долго сидели в лагере, чтоб не подать и виду о нашем знакомстве. Он смотрел на меня в присутствии надзирателя безучастно, я смотрел на электролампочку под потолком. Вскарабкавшись на согнутую спину надзирателя, я вывернул лампочку, кольцо от патрона, спрыгнул на пол и сказал надзирателю: «Мне ничего не сделать здесь с Вашей спины, принесите стремянку или стол». На это я поставил все карты. Если надзиратель не оставит меня в камере - все пропало, если оставит, я передачу вручу. Я рассыпал по полу пробки, разложил инструменты. Надзиратель ушел, заперев меня с Демченко. Я быстро с сумкой отпрянул назад к двери, затылком закрыл волчок, чтобы не подсмотрели, и перекинул на кровать Демченко махорку и пакет с леденцами. Он быстро спрятал все под матрац, мы не произнесли из осторожности ни слова, но сколько благодарности и теплоты ко мне было в его глазах! И тотчас же он сделал, как и я, безразличное лицо, как только снаружи щелкнул замок и вошел надзиратель со столиком.
Став на стол, я сменил патрон, завернул лампочку, и мы с надзирателем пошли дальше. Внутренне я ликовал: передача до Демченко дошла, а я уже не опасался обыска в сумке. Так с надзирателем, который таскал за мной столик, мы обошли оставшиеся камеры второго этажа, причем для вида я кое-где со столика вывинчивал лампочки и осматривал патроны в подвесах. На третий этаж, где были психически больные, я, к большой радости надзирателя, отказался идти, сказав, что к сумасшедшим боюсь идти. Вышел я из санследизолятора тоже без обыска. Видимо, мой пропуск произвел впечатление.
Собственно материала для заведения нового дела на Демченко не было, и никакого следствия не началось. Демченко как бы административно оказался подвергнутым содержанию в изоляторе. Тем временем Боролин добился у начальника УСЛАГа Сенкевича резолюции на своем рапорте о назначении Демченко в Планово-производственный отдел УСЛАГа в Кеми. После трехнедельного пребывания в санследизоляторе, по пришедшему из УРО наряду, Демченко по этапу отправили на новую должность в г. Кемь, почти последним пароходом. Так Демченко своим мужественными поступком, благодаря своей храбрости не только спасся от больших неприятностей, а может быть и от расстрела, но и выбрался с Соловков на материк.
На следующий год мы с Демченко очень тепло встретились в Кеми. Он выразил мне глубокую благодарность за материальную и моральную поддержку, которую я ему оказал, в санследизоляторе, а я умолчал о нерешительности его друзей.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ