XI. ЗАКЛЮЧЕННЫЕ. ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННЫЕ. ФРЕЙБЕРГ
Фрейберг Всеволод Юльевич, офицер гвардейского Гренадерского полка, был сыном шефа (начальника) корпуса жандармов, однако ничего полицейского в нем и помину не было. Это был высокоинтеллигентный, образованный, но недалекий человек, только выправкой похожий на офицера, а в глубине души не обладавший главным, присущим Русскому офицеру, качеством - отвагой. Скорее он был даже трусоват и в силу даже этого своего качества уже не мог быть опасен для большевицкой диктатуры. Как особо отважный поступок из своей биографии он вспоминал, как однажды на вечеринке, когда он был обыкновенным советским служащим, в компании других офицеров Русской армии, выйдя в другую комнату, запели советскую песнь, переставив в припеве «вся наша жизнь борьба», слово «борьба» на «буза». «И довольно громко спели», - подчеркивал Фрейберг, тем самым желая подчеркнуть свою особую храбрость.
И все же он был арестован ОГПУ в 1927 году, по так называемому «Войковскому набору», когда большевицкая верхушка в виде мести за убийство советского полпреда в Варшаве Войкова, обрушила массовые репрессии на ни в чем неповинных людей, сажая офицеров Русской армии только за то, что они офицеры. Излишне говорить, что Фрейберг был заключен в лагерь по 58 статье сроком на 10 лет.
В лагере, после первого везения, карьера его сломалась. Вероятно, как совершенно безобидного каэра его допустили быть главным бухгалтером Водного транспорта на Соловках. Тут у него вышла крупная неприятность. В чем именно она заключалась, он мне никогда не говорил, но мне стало известно об имевшей место большой недостачи грузов и судового инвентаря на пароходах лагерной флотилии. Команды судов комплектовались только из уголовников и бытовиков. Каэры, за исключением морских офицеров, заканчивающих срок, в море не допускались. Уголовники и отчасти бытовики способны были на воровство и на всякие махинации, незнакомые честному человеку Фрейбергу. Пароходы флотилии заходили во все порты Белого моря, где команды общались с вольными гражданами, спуская наворованные грузы и судовой инвентарь за водку, которую частично привозили как контрабанду, на Соловки и еще раз «зарабатывали», продавая заключенным за сто рублей литр. Отыгрались на Фрейберге, как на каэре и офицере, и хотя «довеска» он и не получил, но ему было запрещено занимать бухгалтерские должности и его перевели в рабочую, 14 роту, с содержанием на общих работах.
Познакомился я с Фрейбергом, когда после длительного пребывания его на общих работах, Данилову удалось вытащить его на электропредприятия, назначив на свою бывшую должность делопроизводителем. С первого же знакомства Фрейберг почувствовал ко мне большую симпатию и постепенно я ответил ему взаимностью. Он был старше меня на 20 с лишним лет и все свое нерастраченное чувство отцовства он перенес на меня. У него была жена, вдова его друга с ребенком, на которой он женился незадолго до ареста, и своих детей не имел. При некоторых недостатках Фрейберга, он многое скрасил в моей повседневной лагерной жизни, заботясь обо мне, как о родном сыне. Если Боролин больше заботился о моем материальном благополучии, то Фрейберг, в силу отсутствия какого-либо веса в лагерной администрации, мог только заботиться обо мне духовно, за что я ему был всегда благодарен. Но иногда ему удавалось сделать для меня приятное и в чисто житейском разрезе нашего быта. Состоя в санактиве, он часто отмечал мне в моей санкнижке о прохождении мною санобработки, которую пытались все избежать из-за унизительной процедуры стрижки волос под машинку во всех местах.
Отлично зная вспыльчивый характер Фрейберга, я старался никогда не спорить с ним, по возможности выполняя все его советы, которые он считал обязательными для моего благополучия. Все же однажды между нами вышел крупный конфликт, который он потом постепенно забыл, и прежнее его благоволение ко мне не изменилось. Собственно не я даже поспорил с Фрейбергом, но я не взял его сторону, считая его поведение неуместным, и еще оттого, что в тяжелый для меня момент служебных неприятностей, который совпал с ссорой Фрейберга с моим контролером, мне было ни до чего, ни до этой, с моей точки зрения, пустяковой стычки. О вспыльчивости Фрейберга, граничащей с сумасшествием, когда в состоянии аффекта он мог причинить непоправимый вред своему оппоненту, а, следовательно, и себе, я узнал еще раньше во время ссоры с ним, ставшего к тому времени старшим бухгалтером электропредприятий Гейбеля. Возможно эта ссора и послужила причиной перехода Фрейберга на работу делопроизводителя-счетовода в «Утильсырье», потому что на электропредприятиях он проработал недолго.
С уходом Фрейберга на другое предприятие наша взаимная привязанность ничуть не ослабела, а даже окрепла. В свободное от работы время, по вечерам, он всегда бывал со мной и моими молодыми друзьями, всегда ужиная с нами, принимая деятельное участие в складчине, которую мы делали для изготовления ужина из продуктов, полученных в посылках или добытых по спекулятивным ценам нелегально на каком-нибудь продовольственном складе. Наше совместное по вечерам питание прервалось из-за вышеописанной ссоры Фрейберга с моим контролером, когда я не принял сторону Фрейберга. Он, как обиженный ребенок забирает свои игрушки, уходя от нас забрал свои кастрюльку и чайник, дав тем самым мне вещественно понять о полном разрыве со мной, как он думал обиженный в первые минуты после ссоры.
Конечно, как и мы все заключенные, пережившие арест, допрос, получившие максимальный срок заключения, Фрейберг был неврастеник. Но кроме неврастении, мне кажется, вдобавок он имел еще и неуживчивый характер. После «медового» месяца на Утильсырье, во время которого он восторгался своим заведующим, я стал замечать что Фрейберг как-то тяготится своей новой должностью и в разговорах все больше и больше он охарактеризовывал своего заведующего как малоприятного типа. Последний был вполне интеллигентным человеком и ни от кого другого я не слышал плохих отзывов о нем. Я искренно любил Всеволода Юльевича и это обстоятельство вызывало во мне некоторую тревогу.
Вскоре я не на шутку переполошился за Фрейберга, когда он вдруг мне объявил, что вся канцелярщина ему надоела и он переходит учеником к водопроводчику. Может быть, действительно и неудача в Водном транспорте и ссора с Гейбелем и трения в Утильсырье сделали для него канцелярию отвратительной и он хотел найти успокоение в физическом созидательном труде? Но я не мог себе представить стареющего, вылощенного, гвардейского офицера с холеной бородкой, несмотря на лагерные трудности всегда в белом воротничке, который он сам стирал, и галстучке бабочкой, кокетливо выглядывавших из не застегнутой до ворота хорошо пригнанной гимнастерки заключенного, ходившего не иначе, как опираясь на великолепную черной лакировки тросточку с набалдашником из слоновой кости, на котором так впечатлительно проецировались пальцы с длинными чистыми ногтями, возящегося с ржавыми трубами и фитингами, замаранного грязью копаемой из канавы или сточными водами! Фрейберг не имел и не мог иметь понятия о трудности работы рабочего-металлиста, как это знал я, начавший свою лагерную карьеру с рабочего при кладовой электропредприятий. «Знать какое-нибудь ремесло не плохо», - твердил мне Фрейберг на все мои возражения, но, в конце концов, он сдался на мои уговоры и водопроводчик венгр Ким, с которым я сидел вместе еще в Бутырской тюрьме, в одной камере, и, который в лагерях продолжал поддерживать со мной дружеские отношения, был весьма разочарован непостоянством увлечений русского интеллигента, тем более что с Фрейбергом он познакомился через меня.
Все же другому переходу Всеволода Юльевича на физическую работу, который он сделал позже, весной 1933 года, я не успел помешать. Он поставил меня в известность о переходе его в рыболовецкую бригаду на Муксалму, когда уже был выписан на него наряд в УРЧ и завертелось приказное лагерное колесо, которое повернуть вспять, даже если бы по моему увещеванию Фрейберг и захотел бы, уже не представлялось возможным. Тепло попрощавшись со мной, Фрейберг пошагал с вещевым мешком за плечами, опираясь на свою трость в этапе на Муксалмский лагпункт, окруженный конвоем с привычной командой: «Шаг вправо, шаг влево считается за побег, конвой стреляет без предупреждения»!
Поразмыслив над случившимся, я решил, что ради горячо-любимого мною человека, я не стал бы отговаривать Фрейберга от этого шага. Я чувствовал все более ухудшающееся состояние его нервов, требовавшее перемены обстановки. Зимовка 1932-33 годов на Соловках была ужасающая по степени голодания заключенных. Срезанный и без того голодный паек, перекрытие всех нелегальных каналов добывания продуктов, делали положение, даже высоко-стоящих на иерархической лестнице, заключенных отчаянным. Делясь с Фрейбергом скудными запасами, имевшимися у меня от засланных мне матерью в навигацию 1932 года посылок, я не мог все же спасти от голода ни себя, ни Фрейберга. Он сильно исхудал, ослабел, на ходьбе у него дрожали ноги. Дополнительное питание рыбой, которая всегда оставалась у рыбаков после сдачи лова, было действительно, казалось мне, спасением для Фрейберга. В это время о себе я не думал, но разлука с Всеволодом Юльевичем была для меня морально тяжела, так как я уже привык в течение нескольких лет ощущать локоть старшего друга.
Мой прогноз в отношении пользы для Фрейберга перехода в рыбаки вполне подтвердился, когда перед самым открытием навигации, в начале июня 1933 года, он неожиданно ворвался к нам, в электромонтажную мастерскую, приехав в командировку из Муксалмы в часть снабжения за новыми сетями. Вид у него был жизнерадостный, бодрый, никакой физической усталости и в помине не было. Он заметно поздоровел, загорел и не выглядел таким истощенным. Он был все таким же изящным в белом воротничке и галстучке бабочкой, но без трости. «Рыбы у нас вот, - говорил он оживленно, проводя пальцем по горлу, - едим до отвала»! В условиях ужасного голода царившего в лагере, когда трупы заключенных не успевали убирать и можно было видеть в зубах умерших зеленую траву, которой они пытались хоть как-нибудь утолить голод, такая сытая жизнь, о которой рассказывал Фрейберг, была почти неправдоподобна и я только радовался за него. Не думал я тогда, что эти два дня, которые Фрейберг пробыл в командировке у нас в Кремлевском лагпункте, будут последним нашим свиданием. И хоть в лагере нельзя было поручиться о судьбе заключенного в течение последующих пяти минут, все же сердце ничего мне тогда не подсказало.
Менее чем через четыре месяца после этого неожиданного свидания с Фрейбергом, когда я уже был на материке в г. Кеми, меня вызвал к себе Боролин, вернувшийся из инспекционной поездки на Соловки. Оставшись со мной наедине в своем кабинете, Боролин сообщил мне о гибели Всеволода Юльевича на Муксалме. Разыгравшийся сильный шторм угрожал поставленным в море рыболовным сетям. Риск их спасения был так велик, что начальник лагпункта - чекист не решился в приказном порядке посылать заключенных в разбушевавшееся море и предложил это сделать добровольцам. Среди них в море пошел и Фрейберг. Через несколько дней на берегу начали находить трупы добровольцев, выброшенных морем. Всеволода Юльевича нашли лежащего ничком на прибрежном камне. Туловище более чем наполовину было в воде. Волна продолжала бить его лицом о камень. У него была раздроблена вся лицевая часть черепа. Очевидно он все же выплыл в ледяной воде, доплыл до этого камня и обессиленный уже не мог взобраться на него. А волны разбили ему череп о камень. Всеволод Юльевич просидел в лагере шесть лет, с зачетом рабочих дней ему оставалось сидеть в лагере еще около двух лет. Десятилетний срок заключения - смертный приговор в рассрочку сделал свое дело!
Невольно напрашивается вопрос: как могло получиться (если подойти к этому вопросу с марксистской точки зрения), что «классовый враг» сознательно пошел на верную смерть ради спасения имущества социалистического общества, строящегося «классом-антагонистом»? Марксист с узким взглядом догматической идеи классовой борьбы не сможет ответить на вопрос, не зная и не понимая существования реальных отношений между людьми и людей к материальным ценностям, в которых люди ценят не только их потребительскую ценность, но и свой или других людей труд, вложенный в создание этой ценности. Фрейберг воспитанный в достатке благодаря труду и главное бережливому отношению к создаваемым трудом ценностям своих предков на протяжении многих поколений, как и сотни тысяч крестьян, так называемых кулаков, построивших Беломорско-Балтийский канал и другие большие стройки социалистического общества, с молоком своих матерей всосали эту бережливость к плодам человеческого труда и необходимость трудится для создания новых материальных ценностей. Фрейберг органически, в силу передавшихся ему от предков привычек не мог допустить гибели имущества, и независимо от того, кому оно принадлежит, и пошел на смерть ради спасения его. И в этом свете чудовищной ложью являются марксистские догмы о возможности строительства социализма и даже коммунизма пролетариями, крестьянами, бедняками никогда не имевшими собственности, а потому и не смогшими унаследовать от своих предков бережливого отношения к плодам труда, даже собственного труда.
Фрейберг погиб героической смертью, героизм которой еще увеличивается отсутствовавшей в нем храбростью. Говоря словами большевицкой пропаганды Фрейберг стал героем труда, но о его самоотверженном поступке и поступке других, даже в чисто пропагандистских целях, как пример достойный подражания для других, в лагерной газете не было сказано ни слова. Если бы Фрейберг и другие добровольцы были бы уголовниками, которых классифицировали как социально близких рабочему классу, тогда бы все лагерные газеты превознесли их и не в одном очерке, как превозносился какой-нибудь уголовник, от скуки один день выполнивший норму на 105%, зато воровавший и бездельничавший в лагерях и на воле годами. А контрреволюционеров не только хвалить, но даже упоминать о них категорически воспрещалось, как будто они и не существовали в природе. А какой-то низкоразрядный чинуша в ОГПУ только перенес в архив дела погибших, даже не проявив положенной при этом радости по поводу гибели еще нескольких «классовых врагов».
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Фрейберг Юлий Эдуардович родился в 1854 году.
Образование получил в Белостокском реальном училище. В службу вступил 18.09.1873. Окончил Военно-топографическое училище (1876; по 1-му разряду). Выпущен Подпоручиком (ст. 09.09.1876) в корпус военных топографов. Участник русско-турецкой войны 1877-78. Поручик (пр. 1878; ст. 30.08.1877; за отличие). Штабс-Капитан (ст. 30.08.1877). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (по 2-му разряду). Капитан (ст. 01.10.1884). Капитан гв. (ст. 31.10.1887). Полковник (ст. 30.08.1892). Состоял в запасе (30.08.-02.12.1892). Переведен в Отд. корп. жанд. из 3-го Ковенского креп. пех. полка (15.01.1898). нач. Минск. Жанд. Полиц. Упр. (с 20.01.1898). Начальник Харьков.-Цариц. Жанд. Полиц. Упр. (с 09.02.1899). Начальник Финлянд. Жанд. Упр. (с 04.05.1899). Ген-майор (пр. 1901; ст. 06.12.1901; за отличие). Начальник СПб. Жанд. Полиц. Упр. (с 19.01.1906). Начальник Московск. Жанд. Полиц. Упр. ж.д. (с 08.03.1908). Начальник Жанд. Полиц. Упр. Финляндских ж.д. (с 11.06.1913). На 01.07.1915 в том же чине и должности. На 06.12.1916 в том же чине и должности.
Женат на Вере Дмитриевне Фрейберг (урожд. княгиня Оболенская). В 1921 - вместе с сыном и невесткой арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Позднее освобожден вместе с невесткой (сын был выслан в Новгород).
Фрейберг Всеволод Юльевич (1885-1933) .Родился в г.Козелец, Черниговская губ.
Получил высшее техническое образование по специальности инженер-кораблестроитель. В 1914 - на фронте в Лейб-гвардии Гренадерском полку в чине штабс-капитана. Ранен 16 сентября 1914 года, 18 августа 1915 года. Награжден за отличия в делах против неприятеля орденом Св. Станислава 3 степени с мечами и бантом 3 марта 1915 года, орденом Св. Анны 4 степени с надписью "за храбрость" 6 ноября 1914. После контузии в голову стал инвалидом.
Женат на Наталии Павловне Фрейберг.
В 1921 - вместе с отцом и женой арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Позднее выслан на 3 года в Новгород (отец и жена освобождены). В 1924 - обращался за ходатайством Помполита, так как страдает психозом, просил разрешения на выезд за границу на лечение.
Работал Севзапвод, канцелярия, начачальник бюро статистики.
В апреле 1927 арестован по «Войковскому набору», 29 августа приговорен к 10 годам концлагеря и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ
И все же он был арестован ОГПУ в 1927 году, по так называемому «Войковскому набору», когда большевицкая верхушка в виде мести за убийство советского полпреда в Варшаве Войкова, обрушила массовые репрессии на ни в чем неповинных людей, сажая офицеров Русской армии только за то, что они офицеры. Излишне говорить, что Фрейберг был заключен в лагерь по 58 статье сроком на 10 лет.
В лагере, после первого везения, карьера его сломалась. Вероятно, как совершенно безобидного каэра его допустили быть главным бухгалтером Водного транспорта на Соловках. Тут у него вышла крупная неприятность. В чем именно она заключалась, он мне никогда не говорил, но мне стало известно об имевшей место большой недостачи грузов и судового инвентаря на пароходах лагерной флотилии. Команды судов комплектовались только из уголовников и бытовиков. Каэры, за исключением морских офицеров, заканчивающих срок, в море не допускались. Уголовники и отчасти бытовики способны были на воровство и на всякие махинации, незнакомые честному человеку Фрейбергу. Пароходы флотилии заходили во все порты Белого моря, где команды общались с вольными гражданами, спуская наворованные грузы и судовой инвентарь за водку, которую частично привозили как контрабанду, на Соловки и еще раз «зарабатывали», продавая заключенным за сто рублей литр. Отыгрались на Фрейберге, как на каэре и офицере, и хотя «довеска» он и не получил, но ему было запрещено занимать бухгалтерские должности и его перевели в рабочую, 14 роту, с содержанием на общих работах.
Познакомился я с Фрейбергом, когда после длительного пребывания его на общих работах, Данилову удалось вытащить его на электропредприятия, назначив на свою бывшую должность делопроизводителем. С первого же знакомства Фрейберг почувствовал ко мне большую симпатию и постепенно я ответил ему взаимностью. Он был старше меня на 20 с лишним лет и все свое нерастраченное чувство отцовства он перенес на меня. У него была жена, вдова его друга с ребенком, на которой он женился незадолго до ареста, и своих детей не имел. При некоторых недостатках Фрейберга, он многое скрасил в моей повседневной лагерной жизни, заботясь обо мне, как о родном сыне. Если Боролин больше заботился о моем материальном благополучии, то Фрейберг, в силу отсутствия какого-либо веса в лагерной администрации, мог только заботиться обо мне духовно, за что я ему был всегда благодарен. Но иногда ему удавалось сделать для меня приятное и в чисто житейском разрезе нашего быта. Состоя в санактиве, он часто отмечал мне в моей санкнижке о прохождении мною санобработки, которую пытались все избежать из-за унизительной процедуры стрижки волос под машинку во всех местах.
Отлично зная вспыльчивый характер Фрейберга, я старался никогда не спорить с ним, по возможности выполняя все его советы, которые он считал обязательными для моего благополучия. Все же однажды между нами вышел крупный конфликт, который он потом постепенно забыл, и прежнее его благоволение ко мне не изменилось. Собственно не я даже поспорил с Фрейбергом, но я не взял его сторону, считая его поведение неуместным, и еще оттого, что в тяжелый для меня момент служебных неприятностей, который совпал с ссорой Фрейберга с моим контролером, мне было ни до чего, ни до этой, с моей точки зрения, пустяковой стычки. О вспыльчивости Фрейберга, граничащей с сумасшествием, когда в состоянии аффекта он мог причинить непоправимый вред своему оппоненту, а, следовательно, и себе, я узнал еще раньше во время ссоры с ним, ставшего к тому времени старшим бухгалтером электропредприятий Гейбеля. Возможно эта ссора и послужила причиной перехода Фрейберга на работу делопроизводителя-счетовода в «Утильсырье», потому что на электропредприятиях он проработал недолго.
С уходом Фрейберга на другое предприятие наша взаимная привязанность ничуть не ослабела, а даже окрепла. В свободное от работы время, по вечерам, он всегда бывал со мной и моими молодыми друзьями, всегда ужиная с нами, принимая деятельное участие в складчине, которую мы делали для изготовления ужина из продуктов, полученных в посылках или добытых по спекулятивным ценам нелегально на каком-нибудь продовольственном складе. Наше совместное по вечерам питание прервалось из-за вышеописанной ссоры Фрейберга с моим контролером, когда я не принял сторону Фрейберга. Он, как обиженный ребенок забирает свои игрушки, уходя от нас забрал свои кастрюльку и чайник, дав тем самым мне вещественно понять о полном разрыве со мной, как он думал обиженный в первые минуты после ссоры.
Конечно, как и мы все заключенные, пережившие арест, допрос, получившие максимальный срок заключения, Фрейберг был неврастеник. Но кроме неврастении, мне кажется, вдобавок он имел еще и неуживчивый характер. После «медового» месяца на Утильсырье, во время которого он восторгался своим заведующим, я стал замечать что Фрейберг как-то тяготится своей новой должностью и в разговорах все больше и больше он охарактеризовывал своего заведующего как малоприятного типа. Последний был вполне интеллигентным человеком и ни от кого другого я не слышал плохих отзывов о нем. Я искренно любил Всеволода Юльевича и это обстоятельство вызывало во мне некоторую тревогу.
Вскоре я не на шутку переполошился за Фрейберга, когда он вдруг мне объявил, что вся канцелярщина ему надоела и он переходит учеником к водопроводчику. Может быть, действительно и неудача в Водном транспорте и ссора с Гейбелем и трения в Утильсырье сделали для него канцелярию отвратительной и он хотел найти успокоение в физическом созидательном труде? Но я не мог себе представить стареющего, вылощенного, гвардейского офицера с холеной бородкой, несмотря на лагерные трудности всегда в белом воротничке, который он сам стирал, и галстучке бабочкой, кокетливо выглядывавших из не застегнутой до ворота хорошо пригнанной гимнастерки заключенного, ходившего не иначе, как опираясь на великолепную черной лакировки тросточку с набалдашником из слоновой кости, на котором так впечатлительно проецировались пальцы с длинными чистыми ногтями, возящегося с ржавыми трубами и фитингами, замаранного грязью копаемой из канавы или сточными водами! Фрейберг не имел и не мог иметь понятия о трудности работы рабочего-металлиста, как это знал я, начавший свою лагерную карьеру с рабочего при кладовой электропредприятий. «Знать какое-нибудь ремесло не плохо», - твердил мне Фрейберг на все мои возражения, но, в конце концов, он сдался на мои уговоры и водопроводчик венгр Ким, с которым я сидел вместе еще в Бутырской тюрьме, в одной камере, и, который в лагерях продолжал поддерживать со мной дружеские отношения, был весьма разочарован непостоянством увлечений русского интеллигента, тем более что с Фрейбергом он познакомился через меня.
Все же другому переходу Всеволода Юльевича на физическую работу, который он сделал позже, весной 1933 года, я не успел помешать. Он поставил меня в известность о переходе его в рыболовецкую бригаду на Муксалму, когда уже был выписан на него наряд в УРЧ и завертелось приказное лагерное колесо, которое повернуть вспять, даже если бы по моему увещеванию Фрейберг и захотел бы, уже не представлялось возможным. Тепло попрощавшись со мной, Фрейберг пошагал с вещевым мешком за плечами, опираясь на свою трость в этапе на Муксалмский лагпункт, окруженный конвоем с привычной командой: «Шаг вправо, шаг влево считается за побег, конвой стреляет без предупреждения»!
Поразмыслив над случившимся, я решил, что ради горячо-любимого мною человека, я не стал бы отговаривать Фрейберга от этого шага. Я чувствовал все более ухудшающееся состояние его нервов, требовавшее перемены обстановки. Зимовка 1932-33 годов на Соловках была ужасающая по степени голодания заключенных. Срезанный и без того голодный паек, перекрытие всех нелегальных каналов добывания продуктов, делали положение, даже высоко-стоящих на иерархической лестнице, заключенных отчаянным. Делясь с Фрейбергом скудными запасами, имевшимися у меня от засланных мне матерью в навигацию 1932 года посылок, я не мог все же спасти от голода ни себя, ни Фрейберга. Он сильно исхудал, ослабел, на ходьбе у него дрожали ноги. Дополнительное питание рыбой, которая всегда оставалась у рыбаков после сдачи лова, было действительно, казалось мне, спасением для Фрейберга. В это время о себе я не думал, но разлука с Всеволодом Юльевичем была для меня морально тяжела, так как я уже привык в течение нескольких лет ощущать локоть старшего друга.
Мой прогноз в отношении пользы для Фрейберга перехода в рыбаки вполне подтвердился, когда перед самым открытием навигации, в начале июня 1933 года, он неожиданно ворвался к нам, в электромонтажную мастерскую, приехав в командировку из Муксалмы в часть снабжения за новыми сетями. Вид у него был жизнерадостный, бодрый, никакой физической усталости и в помине не было. Он заметно поздоровел, загорел и не выглядел таким истощенным. Он был все таким же изящным в белом воротничке и галстучке бабочкой, но без трости. «Рыбы у нас вот, - говорил он оживленно, проводя пальцем по горлу, - едим до отвала»! В условиях ужасного голода царившего в лагере, когда трупы заключенных не успевали убирать и можно было видеть в зубах умерших зеленую траву, которой они пытались хоть как-нибудь утолить голод, такая сытая жизнь, о которой рассказывал Фрейберг, была почти неправдоподобна и я только радовался за него. Не думал я тогда, что эти два дня, которые Фрейберг пробыл в командировке у нас в Кремлевском лагпункте, будут последним нашим свиданием. И хоть в лагере нельзя было поручиться о судьбе заключенного в течение последующих пяти минут, все же сердце ничего мне тогда не подсказало.
Менее чем через четыре месяца после этого неожиданного свидания с Фрейбергом, когда я уже был на материке в г. Кеми, меня вызвал к себе Боролин, вернувшийся из инспекционной поездки на Соловки. Оставшись со мной наедине в своем кабинете, Боролин сообщил мне о гибели Всеволода Юльевича на Муксалме. Разыгравшийся сильный шторм угрожал поставленным в море рыболовным сетям. Риск их спасения был так велик, что начальник лагпункта - чекист не решился в приказном порядке посылать заключенных в разбушевавшееся море и предложил это сделать добровольцам. Среди них в море пошел и Фрейберг. Через несколько дней на берегу начали находить трупы добровольцев, выброшенных морем. Всеволода Юльевича нашли лежащего ничком на прибрежном камне. Туловище более чем наполовину было в воде. Волна продолжала бить его лицом о камень. У него была раздроблена вся лицевая часть черепа. Очевидно он все же выплыл в ледяной воде, доплыл до этого камня и обессиленный уже не мог взобраться на него. А волны разбили ему череп о камень. Всеволод Юльевич просидел в лагере шесть лет, с зачетом рабочих дней ему оставалось сидеть в лагере еще около двух лет. Десятилетний срок заключения - смертный приговор в рассрочку сделал свое дело!
Невольно напрашивается вопрос: как могло получиться (если подойти к этому вопросу с марксистской точки зрения), что «классовый враг» сознательно пошел на верную смерть ради спасения имущества социалистического общества, строящегося «классом-антагонистом»? Марксист с узким взглядом догматической идеи классовой борьбы не сможет ответить на вопрос, не зная и не понимая существования реальных отношений между людьми и людей к материальным ценностям, в которых люди ценят не только их потребительскую ценность, но и свой или других людей труд, вложенный в создание этой ценности. Фрейберг воспитанный в достатке благодаря труду и главное бережливому отношению к создаваемым трудом ценностям своих предков на протяжении многих поколений, как и сотни тысяч крестьян, так называемых кулаков, построивших Беломорско-Балтийский канал и другие большие стройки социалистического общества, с молоком своих матерей всосали эту бережливость к плодам человеческого труда и необходимость трудится для создания новых материальных ценностей. Фрейберг органически, в силу передавшихся ему от предков привычек не мог допустить гибели имущества, и независимо от того, кому оно принадлежит, и пошел на смерть ради спасения его. И в этом свете чудовищной ложью являются марксистские догмы о возможности строительства социализма и даже коммунизма пролетариями, крестьянами, бедняками никогда не имевшими собственности, а потому и не смогшими унаследовать от своих предков бережливого отношения к плодам труда, даже собственного труда.
Фрейберг погиб героической смертью, героизм которой еще увеличивается отсутствовавшей в нем храбростью. Говоря словами большевицкой пропаганды Фрейберг стал героем труда, но о его самоотверженном поступке и поступке других, даже в чисто пропагандистских целях, как пример достойный подражания для других, в лагерной газете не было сказано ни слова. Если бы Фрейберг и другие добровольцы были бы уголовниками, которых классифицировали как социально близких рабочему классу, тогда бы все лагерные газеты превознесли их и не в одном очерке, как превозносился какой-нибудь уголовник, от скуки один день выполнивший норму на 105%, зато воровавший и бездельничавший в лагерях и на воле годами. А контрреволюционеров не только хвалить, но даже упоминать о них категорически воспрещалось, как будто они и не существовали в природе. А какой-то низкоразрядный чинуша в ОГПУ только перенес в архив дела погибших, даже не проявив положенной при этом радости по поводу гибели еще нескольких «классовых врагов».
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Фрейберг Юлий Эдуардович родился в 1854 году.
Образование получил в Белостокском реальном училище. В службу вступил 18.09.1873. Окончил Военно-топографическое училище (1876; по 1-му разряду). Выпущен Подпоручиком (ст. 09.09.1876) в корпус военных топографов. Участник русско-турецкой войны 1877-78. Поручик (пр. 1878; ст. 30.08.1877; за отличие). Штабс-Капитан (ст. 30.08.1877). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (по 2-му разряду). Капитан (ст. 01.10.1884). Капитан гв. (ст. 31.10.1887). Полковник (ст. 30.08.1892). Состоял в запасе (30.08.-02.12.1892). Переведен в Отд. корп. жанд. из 3-го Ковенского креп. пех. полка (15.01.1898). нач. Минск. Жанд. Полиц. Упр. (с 20.01.1898). Начальник Харьков.-Цариц. Жанд. Полиц. Упр. (с 09.02.1899). Начальник Финлянд. Жанд. Упр. (с 04.05.1899). Ген-майор (пр. 1901; ст. 06.12.1901; за отличие). Начальник СПб. Жанд. Полиц. Упр. (с 19.01.1906). Начальник Московск. Жанд. Полиц. Упр. ж.д. (с 08.03.1908). Начальник Жанд. Полиц. Упр. Финляндских ж.д. (с 11.06.1913). На 01.07.1915 в том же чине и должности. На 06.12.1916 в том же чине и должности.
Женат на Вере Дмитриевне Фрейберг (урожд. княгиня Оболенская). В 1921 - вместе с сыном и невесткой арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Позднее освобожден вместе с невесткой (сын был выслан в Новгород).
Фрейберг Всеволод Юльевич (1885-1933) .Родился в г.Козелец, Черниговская губ.
Получил высшее техническое образование по специальности инженер-кораблестроитель. В 1914 - на фронте в Лейб-гвардии Гренадерском полку в чине штабс-капитана. Ранен 16 сентября 1914 года, 18 августа 1915 года. Награжден за отличия в делах против неприятеля орденом Св. Станислава 3 степени с мечами и бантом 3 марта 1915 года, орденом Св. Анны 4 степени с надписью "за храбрость" 6 ноября 1914. После контузии в голову стал инвалидом.
Женат на Наталии Павловне Фрейберг.
В 1921 - вместе с отцом и женой арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Позднее выслан на 3 года в Новгород (отец и жена освобождены). В 1924 - обращался за ходатайством Помполита, так как страдает психозом, просил разрешения на выезд за границу на лечение.
Работал Севзапвод, канцелярия, начачальник бюро статистики.
В апреле 1927 арестован по «Войковскому набору», 29 августа приговорен к 10 годам концлагеря и отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения.
ОГЛАВЛЕНИЕ ЗДЕСЬ