Этимология как жизненная потребность
«На протяжении почти двухсотлетней истории «научной» этимологии ее предмет оставался единым и неизменным, хотя подступы к нему искались с разных сторон, и основные изменения в истории этимологических исследований определялись как раз тем, что в разные периоды преимущественная ставка делалась на разные стороны языкового целого и что менялись представления о предпочтительности тех или иных путей, выводящий к этому «единому» предмету, и о надежности аргументов, доказывающих верность предлагающихся объяснений.
Если отвлечься от частностей и отдавать себе отчет в том, что следующая далее схема по необходимости «идализирована», то можно выделить ч е т ы р е периода, последовательность которых определяет характер смены ориентиров (преимущественных «актуализаций») в истории этимологии: п е р в ы й период - ориентация на общее формальное подобие, на внешнюю схожесть при относительно слабом контроле сопоставляемых (с целью обнаружения этимологической «истины») элементов со стороны смысла (этим, в частности, объясняется обилие «парадоксальных» этимологий, сама ситуцаия, при которой связь смыслов легче выводится из связи «внешних подобий», чем наоборот); в т о р о й период - ориентация на фонетику, на отдельные звуки и их соответствие в сопоставляемых словах (до рубежа 70-80-ых годов XIX в. это соответствие носит относительно нестрогий, приблизительный, во всяком случае непринудительный характер, а после указанного рубежа оно становится «строгим», жестко-догматическим и не боится вступить в противоречие с показаниями иных языковых уровней - конституирование понятия «фонетического закона» и тезиса об их «постоянстве», принудительном характере их действия); т р е т и й период - ориентация на более тонкую и сложную инфраструктуру, объединяющую разные языковые уровни, - на морфонологию (просодия, апофония, чередования звуков в зависимости от грамматической формы и словообразовательного типа), с одной стороны, и, с другой, на словообразование (словообразовательные типы), с чем был связан переход от корневой этимологии к более точной «осно́вной», а значит, и к уровню конкретных лексем, на котором достигались более богатые результаты в силу дополнительной словообразовательной, морфонологической и «категориально-грамматической» информации; ч е т в е р т ы й период - преимущественно ориентация на семантику, на значение - смысл, на результаты, достигнутые в области диахронической и синхронической семасиологии и формулировании в виде семантических «почти универсалий», фреквенталий, и - шире - типовых схем «смыслопроизводства» и более или менее индивидуальных решений в области семантических мотивировок тех или иных смысловых концептов.
Разумеется, эти изменения в выборе преимущественных «актуализаций» в каждом из четырех периодов, не подрывали самого «кумулятивно-прогрессивного» характера развития научной этимологии: то, что было усвоено в предыдущие периоды, не отбрасывалось, но органически усваивалось, и менялась лишь система преимущественных ценностей и приоритетов, что в значительной степени объяснялось осознанием дефицита информации в данной конкретной области, на которую и обращалось отныне особое внимание. В настоящее время этимология находится в этом четвертом периоде, который начался в основном в послевоенный период. Но здесь необходимо разъяснение: сказанное относится в большей степени к ключевой идее этимологических исследований, к их наиболее «интенсивной» части, к ведущей тенденции, чем к этимологической эмпирии в ее статистически самом распространенном варианте.
Едва ли можно сомневаться в том, что наибольшую познавательную ценность - и в конкретно-эвристическом, и в общетеоретическом плане - среди результатов этимологических исследований в последние десятилетия имеют именно те опыты, в которых этимологическое решение находилось-обреталось благодаря новым неожиданным (и, следовательно, связанным с резким возрастанием информации) прорывом в сфере с м ы с л а, с освоением-обживанием смыслового пространства, с соприкосновением с некоей пограничной, «критической» ситуацией, разгадка которой открывает новые горизонты. Этот «новый» выход этимологии, новые ее ориентации, ценности, приоритеты, составили бы содержание-состав и смысл п я т о г о периода в развитии этимологии, на грани которого находится современная этимология в ее лучших, отчасти опережающих свое время достижениях. Суть этого пятого периода - дальнейшее углубление поисков смысла, но в ином пространстве, чем то, к которому преимущественно обращаются в четвертом периоде (семантическая «парадигма»). Ближайшую цель этого периода можно сформулировать как поиск семантической мотивировки языкового обозначения данного сигнификата, а конечную цель - как поиск более глубоких смыслов, вплоть до «крайних».
Поэтому пятый период предполагает выход з а п р е д е л ы семантики как преимущественной сферы поиска ( и в этом плане его можно было бы назвать «транс-семантическим», но в интересах самой семантики (и в этом смысле пятый период естественно продолжает задачи предыдущего периода). Эта «транс-семантика» («за-семантика»), выходящая в этом случае на первый план, переключает свое внимание с парадигматики смыслов на их синтагматику, понимаемую в широком смысле и дающую возможность проникнуть на уровень зарождения, формирования и раннего развития смыслов, т.е. на уровень мотивационных семантических схем. «Транс-семнатика» ориентирована прежде всего на понятие к о н т е к с т а, и в этом смысле она с некоторым основанием может быть названа «синтаксической». <...>
В этом новом «транс-семнатическом» пространстве, по мере его освоения, этимология к своему традиционному статусу эмпирической науки о сугубо индивидуальном, разовом, неповторимо-уникальном, или, скорее, искусства, в котором широко используются и научные методы и процедуры, добавляет новый статус - т е о р е т и ч е с к о й науки, не пренебрегающей и тем достоянием, которое свойственно прежде всего искусству, - интуицией и ее воплощениями в «художественных» по своему характеру композициях. <...>
И здесь этимология снова оказывается по сути дела у того же предела, от которого некогда она пыталась так настойчиво уйти, вычеркнув из своей памяти бессвязные и смутные уроки мифопоэтической этимологии. Но к новой встрече «научная» этимология пришла с новыми ресурсами. В частности, она, кажется, начинает догадываться, что, открывая первосмыслы, она не только (а может быть, и не столько) открывает их, но и т в о р и т их, ьи в этом отношении этимолог сродни поэту или ономатету. И, значит, в известном пределе «научная» и мифопоэтическая этимология сливаются почти до неразличимости. Если это так, если у них единый корень и общее «родимое лоно», то из этого можно заключить об общей причине, вызвавшей их к жизни, и о том, что «научная» этимология - это лишь предельно специализированная часть единой некогда «этимологии», на время поступившаяся широтой и «жизнестроительностью» ради точности строгости, «объективности», а в будущем, уже зримом по его отблескам, имеющая вернуться к своим с т а р ы м началам на н о в ы х путях.
В этом широком контексте едва ли стоит настаивать на слишком большой четкости и безотносительности границы между этимологизированием ученого-этимолога и этимологизированием человека, стоящего вне научной традиции (можно напомнить, что способность к этимологизированию как таковому, иногда сознательному, а иногда полусознаваемому и даже вовсе неосознаваемому, явление того же рода, что и музыкальная способность на уровне не просто восприятия, но и репродуцирования и варьирования «музыкальных» впечатлений; во всяком случае число «стихийных» этимологов, стоящих вне «научной» традиции, поэтов-этимологов, философов-этимологов,, религиозных мистиков-этимологов на много порядков больше, чем представителей «научной» этимологии). В конечном счете сам феномен этимологизирования не может быть выведен за пределы неких важных жизненных потребностей. Сказанное не исключает роли этого феномена как некоей интеллектуальной игры, но ею вовсе не исчерпывается: более того, и сама потребность в этой игре отражает, хотя и в преобразованном, так сказать, «алгебраическом» виде исходные жизненные потребности».
Топоров В. Н. Из индоевропейской этимологии. V. (1) // Этимология 1991-1993. М.: «Наука», 1994. С. 126-143, также доступен электронный вариант статьи: etymolog.ruslang.ru/etymology.php
Если отвлечься от частностей и отдавать себе отчет в том, что следующая далее схема по необходимости «идализирована», то можно выделить ч е т ы р е периода, последовательность которых определяет характер смены ориентиров (преимущественных «актуализаций») в истории этимологии: п е р в ы й период - ориентация на общее формальное подобие, на внешнюю схожесть при относительно слабом контроле сопоставляемых (с целью обнаружения этимологической «истины») элементов со стороны смысла (этим, в частности, объясняется обилие «парадоксальных» этимологий, сама ситуцаия, при которой связь смыслов легче выводится из связи «внешних подобий», чем наоборот); в т о р о й период - ориентация на фонетику, на отдельные звуки и их соответствие в сопоставляемых словах (до рубежа 70-80-ых годов XIX в. это соответствие носит относительно нестрогий, приблизительный, во всяком случае непринудительный характер, а после указанного рубежа оно становится «строгим», жестко-догматическим и не боится вступить в противоречие с показаниями иных языковых уровней - конституирование понятия «фонетического закона» и тезиса об их «постоянстве», принудительном характере их действия); т р е т и й период - ориентация на более тонкую и сложную инфраструктуру, объединяющую разные языковые уровни, - на морфонологию (просодия, апофония, чередования звуков в зависимости от грамматической формы и словообразовательного типа), с одной стороны, и, с другой, на словообразование (словообразовательные типы), с чем был связан переход от корневой этимологии к более точной «осно́вной», а значит, и к уровню конкретных лексем, на котором достигались более богатые результаты в силу дополнительной словообразовательной, морфонологической и «категориально-грамматической» информации; ч е т в е р т ы й период - преимущественно ориентация на семантику, на значение - смысл, на результаты, достигнутые в области диахронической и синхронической семасиологии и формулировании в виде семантических «почти универсалий», фреквенталий, и - шире - типовых схем «смыслопроизводства» и более или менее индивидуальных решений в области семантических мотивировок тех или иных смысловых концептов.
Разумеется, эти изменения в выборе преимущественных «актуализаций» в каждом из четырех периодов, не подрывали самого «кумулятивно-прогрессивного» характера развития научной этимологии: то, что было усвоено в предыдущие периоды, не отбрасывалось, но органически усваивалось, и менялась лишь система преимущественных ценностей и приоритетов, что в значительной степени объяснялось осознанием дефицита информации в данной конкретной области, на которую и обращалось отныне особое внимание. В настоящее время этимология находится в этом четвертом периоде, который начался в основном в послевоенный период. Но здесь необходимо разъяснение: сказанное относится в большей степени к ключевой идее этимологических исследований, к их наиболее «интенсивной» части, к ведущей тенденции, чем к этимологической эмпирии в ее статистически самом распространенном варианте.
Едва ли можно сомневаться в том, что наибольшую познавательную ценность - и в конкретно-эвристическом, и в общетеоретическом плане - среди результатов этимологических исследований в последние десятилетия имеют именно те опыты, в которых этимологическое решение находилось-обреталось благодаря новым неожиданным (и, следовательно, связанным с резким возрастанием информации) прорывом в сфере с м ы с л а, с освоением-обживанием смыслового пространства, с соприкосновением с некоей пограничной, «критической» ситуацией, разгадка которой открывает новые горизонты. Этот «новый» выход этимологии, новые ее ориентации, ценности, приоритеты, составили бы содержание-состав и смысл п я т о г о периода в развитии этимологии, на грани которого находится современная этимология в ее лучших, отчасти опережающих свое время достижениях. Суть этого пятого периода - дальнейшее углубление поисков смысла, но в ином пространстве, чем то, к которому преимущественно обращаются в четвертом периоде (семантическая «парадигма»). Ближайшую цель этого периода можно сформулировать как поиск семантической мотивировки языкового обозначения данного сигнификата, а конечную цель - как поиск более глубоких смыслов, вплоть до «крайних».
Поэтому пятый период предполагает выход з а п р е д е л ы семантики как преимущественной сферы поиска ( и в этом плане его можно было бы назвать «транс-семантическим», но в интересах самой семантики (и в этом смысле пятый период естественно продолжает задачи предыдущего периода). Эта «транс-семантика» («за-семантика»), выходящая в этом случае на первый план, переключает свое внимание с парадигматики смыслов на их синтагматику, понимаемую в широком смысле и дающую возможность проникнуть на уровень зарождения, формирования и раннего развития смыслов, т.е. на уровень мотивационных семантических схем. «Транс-семнатика» ориентирована прежде всего на понятие к о н т е к с т а, и в этом смысле она с некоторым основанием может быть названа «синтаксической». <...>
В этом новом «транс-семнатическом» пространстве, по мере его освоения, этимология к своему традиционному статусу эмпирической науки о сугубо индивидуальном, разовом, неповторимо-уникальном, или, скорее, искусства, в котором широко используются и научные методы и процедуры, добавляет новый статус - т е о р е т и ч е с к о й науки, не пренебрегающей и тем достоянием, которое свойственно прежде всего искусству, - интуицией и ее воплощениями в «художественных» по своему характеру композициях. <...>
И здесь этимология снова оказывается по сути дела у того же предела, от которого некогда она пыталась так настойчиво уйти, вычеркнув из своей памяти бессвязные и смутные уроки мифопоэтической этимологии. Но к новой встрече «научная» этимология пришла с новыми ресурсами. В частности, она, кажется, начинает догадываться, что, открывая первосмыслы, она не только (а может быть, и не столько) открывает их, но и т в о р и т их, ьи в этом отношении этимолог сродни поэту или ономатету. И, значит, в известном пределе «научная» и мифопоэтическая этимология сливаются почти до неразличимости. Если это так, если у них единый корень и общее «родимое лоно», то из этого можно заключить об общей причине, вызвавшей их к жизни, и о том, что «научная» этимология - это лишь предельно специализированная часть единой некогда «этимологии», на время поступившаяся широтой и «жизнестроительностью» ради точности строгости, «объективности», а в будущем, уже зримом по его отблескам, имеющая вернуться к своим с т а р ы м началам на н о в ы х путях.
В этом широком контексте едва ли стоит настаивать на слишком большой четкости и безотносительности границы между этимологизированием ученого-этимолога и этимологизированием человека, стоящего вне научной традиции (можно напомнить, что способность к этимологизированию как таковому, иногда сознательному, а иногда полусознаваемому и даже вовсе неосознаваемому, явление того же рода, что и музыкальная способность на уровне не просто восприятия, но и репродуцирования и варьирования «музыкальных» впечатлений; во всяком случае число «стихийных» этимологов, стоящих вне «научной» традиции, поэтов-этимологов, философов-этимологов,, религиозных мистиков-этимологов на много порядков больше, чем представителей «научной» этимологии). В конечном счете сам феномен этимологизирования не может быть выведен за пределы неких важных жизненных потребностей. Сказанное не исключает роли этого феномена как некоей интеллектуальной игры, но ею вовсе не исчерпывается: более того, и сама потребность в этой игре отражает, хотя и в преобразованном, так сказать, «алгебраическом» виде исходные жизненные потребности».
Топоров В. Н. Из индоевропейской этимологии. V. (1) // Этимология 1991-1993. М.: «Наука», 1994. С. 126-143, также доступен электронный вариант статьи: etymolog.ruslang.ru/etymology.php