Интервью с Эдуардом Вульфсоном
фото - (c) N. Sikorsky/NashaGazeta.ch
Текст: Марина Аршинова
Э.В. - Я занимаюсь покупкой и продажей ценнейших инструментов - Страдивари, Гварнери Дель Джезу и др., вместе с моими друзьями и партнерами Чарлзом Биром и Кристофером Рейнингом.
Все это имеет важное значение для того, чтобы понять, как возникли наши отношения с Кристофом Барати. Дело в том, что я сам долгое время не был уверен, что меня интересует творческая педагогика, создание высшего мастерства солистов. Я не был уверен, что случится встреча, особая химия с кем-то, кому я мог бы передать все, что знаю и умею, хотя потенциал для этого в себе чувствовал. Однажды в 1996 году меня пригласили на конкурс Лонг-Тибо, где играла одна скрипачка, для которой мы приготовили скрипку Лоренцо Сторьони. Это была потенциальная коммерческая сделка.
Я занял место в партере; скрипачка играла ужасно. Мне было жаль себя, я прикидывал, сколько еще придется это слушать. Второй в том заезде участник играл чуть лучше, но тоже не на уровне солиста международного класса. И вот выходит последний - какой-то венгерский мальчик и на ужасной современной скрипке начинает играть медленную часть концерта Моцарта. С первыми звуками я вытянул шею как жираф. Я не верил своим ушам. В тот момент я понял, что должен предложить Кристофу лучший инструмент. Но на следующий день я должен был вылететь в Гонконг на очень большую сделку. Я пригласил Кристофа к себе домой в Париже и предложил на выбор несколько инструментов. Он не выбрал тогда Страдивари, а выбрал божественный инструмент венецианской школы Маттео Гофриллера. Я ему сказал: «Бери», - и уехал.
М.А. - Вот так просто отдали каком-то «венгерскому мальчику» старинный инструмент огромной стоимости?
Инструмент был застрахован, это уже технические вещи, которые сейчас не так важны. Потом я стал с Кристофом заниматься, готовить его к разным мероприятиям, например, к Конкурсу в Брюсселе, где он получил третий приз и приз публики. Я в курсе, что каждый педагог считает своего ученика лучшим, но в данном случае просто убежден, что Кристоф тогда объективно заслуживал первой премии. Это доказывают на сегодняшний день его мастерство и интерпретации.
С Кристофом у нас была очень глубокая серьезная работа над совершенствованием мастерства, мы провели в общей сложности двенадцать лет вместе, да и сейчас время от времени общаемся с инструментом в руках. Особенно первые шесть лет шла интенсивная работа - год за три. Стояла задача оттренировать его технологически. Простыми объяснениями и советами помочь до конца раскрыть его потенциал. Не навязать свои идеи, а помочь ему найти решения, стать уникальным, расширить репертуар. Баховскую программу (Три Сонаты и Три партиты для скрипки соло - М.А.) Кристоф сегодня с потрясающим успехом играет во всем мире на уровне Шеринга и Мильштейна.
После работы с Кристофом я был уверен, что такого дарования в моей жизни больше уже не встречу. Мое педагогическое эго было удовлетворено, и я продолжал заниматься своими делами - коммерческими и творческими.
Но в 2014 году на фестивале в Вербье, куда я приехал как друг и маэстро Гергиева и Мартина Энгстрема, основателя фестиваля, меня попросили прослушать Даниэля Лозаковича. С первых нот мне было ясно, какое это дарование. Если вы профессионал и в течение одной минуты не можете оценить уровень дарования, вам нужно менять профессию.
Ко мне подошла женщина из окружения первого президента Киргизстана Аскара Акаева. Сначала я подумал, что это мама Даниэля, потом оказалось, что это старшая дочь Акаевых Бермет. Она спросила, смогу ли я позаниматься с Даниэлем. Мы немного позанимались в Вербье. Идея в том, что не я должен предлагать свои услуги, а молодое дарование само должно обратиться ко мне с просьбой позаниматься. Не потому, что я такой аррогантный, а просто иначе это не работает. Даниэль Лозакович человек очень внимательный и наблюдательный, он хотел понять, подходит ли ему моя тренировка, мои методы. Мы встретились еще раз в Стокгольме, после чего он ко мне приехал в Женеву и сам попросил меня быть его педагогом. С тех пор мы занимаемся с ним в очень интенсивном режиме. У Даниэля была не очень хорошая скрипка, и мы с моим партнером одолжили ему прекрасный Страдивари, а затем заменили его на другого, еще более подходящего ему Страдивари. Это было необходимо.
- Многие считают, что факт игры на такого ранга скрипке уже обеспечивает высокое качество
Нет, конечно, все наоборот. Для того, чтобы играть на таком инструменте, надо быть огромным мастером. Малейший недочет, пережим, все слышно. Это очень, очень трудно, нужна серьезная подготовка.
- В чем суть вашей подготовки?
Каждый интерпретатор имеет свой подход к произведению. Горовиц никогда не сыграет как Гилельс и так далее. Моя задача - помочь каждому из выдающихся интерпретаторов, будь то Лозакович или Барати, раскрыть их возможности и выйти на свою интерпретацию. Год назад я начал работать с очень талантливой Александрой Конуновой, для меня это очень интересный творческий опыт, и я уже вижу отличный результат.
- Вы действуете интуитивно?
Абсолютно нет. Работа ведется рассудочная и технологическая. Мы выражаем свои мысли только через звук. В звуке мы должны найти максимум выразительности. Скорость смычка, координация, вокальная интонация. Двойные ноты должны быть максимально отработаны, штрихи максимально отточены. Показать, как вокруг четырех струн сосредоточена вся грандиозная духовная работа композитора. На вид скрипка это небольшой инструмент, а какие таит в себе грандиозные возможности выразительности! Открыть взаимоотношения тонов, тональностей, помочь вычистить все возможные и невозможные технические соединения, это моя основная задача. Игра на скрипке, если в ней нет высшего мастерства, очень режет уши. Техника служит музыке, это часть интерпретации. Виртуоз на сцене не имеет никаких проблем.
Работа идет очень интенсивно, но в деловом и доброжелательном тоне. Нет дубинки английских приватных школ, нет хамства. Музыкант - ранимое и хрупкое существо, его надо поддержать. При этом говорить с ним без поблажек, в деловом ключе. Мой расчет таков: музыкант выходит на сцену с 1000% подготовкой; даже если 900 % потеряется, 100% останется, на такой статистике я основываюсь.
Я должен убедиться в звуке и в настроении музыканта, что он абсолютно нашел себя. Когда я вижу, что музыкант согласен, я иду дальше. Процесс трудный, но если вы это умеете, дает прекрасный результат
Все должно быть филигранно отработано; я даже не понимаю, как может быть иначе. Иначе это любительщина. А отсутствие ясности подготовительного процесса, на мой взгляд, является решающим драматическим фактором в неудачах многих музыкантов.
- Что имеется в виду под подготовительным процессом?
Посмотреть, в какой тональности написана музыка, почему, например, начало полонеза - главной партии Концерта Чайковского - написано пиано, почему именно такая артикуляция, штрихи. Мы не открываем Америки, но нужно все это проделать, это процесс, это как выучить роль для актера, а не только импровизировать. Я не утверждаю, что нужно все время быть в этой подготовке, но определенные годы надо провести со специалистом, который этому научит. Это может прозвучать претенциозно, но - факт: я желаю всем молодым музыкантам иметь такое образование, которое я даю. Мы начинаем работу с основ: первый этаж, второй, третий, четвертый, пятый. Я никогда не начну с обсуждения люстры на пятом этаже, хотя это тоже очень важно, но это потом. Сначала первый этаж, чтобы дом не рухнул. А потом уже можно говорить о красках и декоре.
Ко мне как-то подошел после концерта Даниэля коллега и произнес немного высокопарно: я вас поздравляю, какое удовольствие заниматься с таким талантливым скрипачом! Я ему ответил: удовольствие - это для любителей, а у нас - огромная работа. Удовольствие приходит во время концерта, когда работа сделана, и слышен результат.
Это огромная, серьезная и очень ответственная работа. Как пример, мой юный коллега (я предпочитаю слово «коллега» слову «ученик») играет, и если я считаю нужным остановить, я должен сказать, почему я остановил. Была ли статика интонационная, или позиционная игра недостаточно ярко проявилась, или что-то по поводу скорости смычка - вы должны очень точно и ясно объяснить, почему вы остановили. Вы остановили и вам нечего сказать? Вы будете что-то говорить про белый или голубой цвет? В музыке очень важна образность, но чтобы познать цвет, лучше сходить в музей или выехать на природу. Разговоры об образности нужны, но поверьте, главное, что есть в педагогике - это результат работы, реальный, а не выдуманный. Если этот процесс удается, то вы мастер.
- Каковы ваши критерии?
Есть только один критерий - это концерт. Остальное - бла-бла-бла. Я еще не видел ни одного педагога, который бы не верил в свою «гениальность». Это никого не интересует. Интересуют только результаты. У Ауэра были результаты. Яша Хейфец, Миша Эльман, Натан Мильштейн и многие другие. Вот это результаты. Высшее мастерство, которое я смог развить и преумножить в работе с Барати и Лозаковичем, наводит меня на мысль, что и моя статистика великолепна. Можете помочь создать грандиозный результат на сцене - значит, вы победили в этой серьезнейшей конкурентной борьбе за качество. А я никогда не скрываю, что участвую в конкурентной борьбе.
- Кто ваши конкуренты?
Те, кто создают высшее скрипичное мастерство и показывают большие результаты. Успеха всем нам! И если кто-то будет лучше меня, я сам буду у него учиться. Звания, погоны, здесь ничего не решают.
Я вообще считаю, что конкуренция это хорошо. Потому что когда нет конкуренции, это немного фейк ньюс, все хвалят друг друга, всё прекрасно. Каждый день мы должны стараться быть лучше, чтобы честно служить нашему делу - серьезной музыке. Нужно уметь работать и с негативными сторонами конкуренции. Проблема не в том, чтобы ответить на выпад конкурентов, в этом как раз нет проблемы, а в том, чтобы уметь игнорировать его, делать свое дело, делать больше и лучше, быть выше интриг.
Мы все находимся в выборе. Конкуренция диктует выборы, решения. Я готовлю чемпионов мира, у меня школа высшего исполнительского мастерства. Я учу тому, как стать выдающимся артистом на сцене.
Моя финансовая независимость это тоже важный фактор. У меня нет необходимости коррумпировать себя.
Кто были вашими учителями, и как они повлияли на формирование вашего стиля работы?
Я занимался с Шерингом, с Менухиным, много времени провел с Мильштейном. Очень многое взял от Мирьям Соловьевой в Париже, выдающегося педагога огромного масштаба. Жена Иво Погорелича, пианистка Алиса Кежерадзе, на меня тоже оказала влияние как педагог. В СССР я учился у И.С.Безродного в Московской Консерватории и у М.И.Ваймана в Ленинградской.
Я синтезировал все, что узнал и выучил, чтобы понять, что и как нужно делать в интенсивной, но конкретной педагогике тренировок. Мое направление - тренерство, коучинг, менторство.
- Какова ваша мотивация в работе?
Когда вы имеете дело с Моцартом, Бетховеном, я советую всем иметь правильную мотивацию, иначе может получиться как с Наполеоном, посвящение которому Бетховен вымарал из Героической симфонии. Эта была страшная оплеуха для Наполеона, помимо всех его неприятностей. Личности Баха, Прокофьева, Стравинского - нужно относиться очень серьезно к ним, к каждой их фразе, паузе, иначе можно получить страшный бумеранг. Мы можем купить партитуру и работать над ней. В чем преступление? В чем наказание, я знаю, но преступления здесь точно нет. Когда мы имеем дело с гениальной музыкой, мы чувствуем себя невероятно привилегированными. Мы общаемся с Бахом, с великими инструментами Страдивари, Дель Джезу, вот моя мотивация. Без эйфории, без псевдорелигиозного делирия, вот кем мы являемся - музыкантами на службе наших выдающихся композиторов и их музыки. Мотивация - быть востребованным, помогать огромным талантам. А если не получается - я готов подать в отставку, потому что я всегда беру ответственность на себя. Я готов к этому каждый момент. Каждый мой день это challenge. Пока вроде никто моей отставки не требует.
Вы создали свой мир со своим правилами. Кто может требовать вашей отставки в вашем же мире?
Это очень неприятно, если вас вдруг просят удалиться из вашего мира. Но если это произойдет, значит, вы не сумели чего-то сделать. Ответственность нужно уметь брать на себя.
- Мы же сейчас говорим о вашем успехе, почему нужно говорить об отставке?
Чем выше у вас успех, тем сильнее он может вскружить вам голову. Мой главный лейтмотив - поддерживать сомнения в себе, находить новые пути, творческие решения, не банальные, не монотонные. А если вы уверены, что вы во всем всегда правы- это начала конца.
- Значит, вы готовы в каждый момент ко всему?
Нет, я готов только к улучшению. И я знаю, что если его нет, меня отвергнут. Меня уволят. Что я хочу сказать - я не боюсь отставки, так же как я не боюсь продолжать. Нет никакого кокетства: если я больше не буду востребован, я уеду отдыхать на Сейшельские острова. Ничего страшного. Не проблема. Погоны не играют для меня роли. Для меня имеет значение подглядывание композитора с неба на меня и моих подопечных одним глазом. Но я знаю, что когда все хорошо работают, на сцене тоже все будет хорошо.
Я всегда самокритичен. Чего-то еще мне не удалось, значит, это впереди. Недавно мне исполнилось 65 лет, и я рассчитываю еще на пару десятков.
А пока - в июне в Концертном зале Мариинского театра потрясающе играл Кристоф Барати программу из трех сольных Сонат и трех Партит Баха. На следующий день он играл в Москве в один вечер Концерт Чайковского и Концерт Паганини! Через пару дней в Петербурге выступал Даниэль Лозакович. С уверенностью скажу, его Концерт Чайковского был выдающейся интерпретацией. В чем моя заслуга и моя роль? Я помог ему прийти к этой его интерпретации в профессиональном, творческом, психологическом и техническом отношении, помог достать ему из себя самое лучшее.
- Даниэлю, по-Вашему, нужно играть на конкурсах?
Я считаю, что это его должен быть выбор, его решение. Несмотря на все советы, на все рассуждения «за и против», он должен сам понять, нужно ему это или нет. А так - у него уже есть прекрасные концертные агенты и контракт с престижной Дойче Граммофон. Что еще? Моя единственная задача - быть его тренером, ментором и педагогом.
- Вы «внесистемный» педагог, не принадлежите какому-то учебному заведению, направлению, стране…
Это так, и я не буду за это извиняться. Если я дам ложную надежду недостаточно талантливому человеку, значит, я плохо рассчитал его возможности, значит, я сделал неправильную экспертизу. Чтобы создать концертного артиста, нужно иметь дело с очень тонкими дарованиями, которым это действительно нужно. Претендовать на то, что с середнячком можно того же достигнуть, не разумно. Виноватым буду всегда я. Я всегда беру ответственность на себя.
Я надеюсь, что мои ученики играют лучше чем я, иначе я был бы плохой педагог. Если ученики играют хуже чем педагог, значит, он плохой педагог. Безо всякого кокетства.
Был такой великий педагог Ямпольский, у него учились Леонид Борисович Коган, Юлиан Ситковецкий, Игорь Семенович Безродный. Сколько лет должно пройти, чтобы снова появился такой Абрам Ильич Ямпольский? Для меня важна статистика и реальный результат, а не искусственная система координат. Все решает только индивидуальность и талант. Вот были в Ленинградской Консерватории дирижерские классы профессора Мусина и профессора Рабиновича, из которых вышли потрясающие дирижеры. Значит, существует некая пирамида, дающая объективные результаты. Если статистика и результаты выдающиеся, значит, вы на правильном пути, где бы вы не находились. Какова цена системе? Сегодня из всего набора лауреатов всех конкурсов гениев наберется меньше, чем тогда, когда никакой системы и конкурсов еще не было. Потому что выдающиеся таланты - считанные как алмазы, и их нужно точить. Может, точат плохо? А может, гениев мы не замечаем? Если так, то bad luck, конечно. Разумеется, я говорю только о нашем скрипичном искусстве.
- Ваше кредо?
Юмор, порядочность, доброжелательность, честность в делах, лояльность
- К чему и к кому?
Прежде всего, к своим людям. Для меня очень важно мнение моих друзей, таких как Маэстро Гергиев. Важно, чтобы он после совместных выступлений с моими учениками их похвалил. Это важнее, чем все комплименты или проклятья всего Интернета. У меня очень определенная в этом смысле позиция.
Затем, если вы хотите чего-то достичь, лучше быть оптимистом, чем пессимистом. Вот представьте себе, кто-то говорит: «А зачем это нужно? Ну и чего вы хотите этим достичь?» Это ужасно, низкий эмоциональный заряд, обесценивание - это самое страшное преступление в коммуникации. Если я претендую на то, чтобы быть вашим другом, как я могу вас не поддержать? Но не подумайте, в моей работе нет психологических трюков, только атмосфера оптимизма, насаждаемая через работу, через звук, через достижения.
Сколько лет вам нужно, чтобы создать скрипача мирового класса?
Минимум 5-6 лет, по интенсивности равных 10 годам. Иногда каждый день, иногда несколько раз в неделю, бывают перерывы, связанные с отъездами и тд. Задача этих занятий - интенсивно подготовить к концертной деятельности, которая на каждом этапе имеет свои репертуарные требования. Когда-то мы занимаемся с Даниэлем Лозаковичем Вторым Концертом Прокофьева, когда-то Концертом Сибелиуса, когда-то Моцартом. Вот сейчас у Даниэля вышел прекрасный диск на Дойче Граммофон с произведениями Баха. Все это требует огромной работы.
Я смотрю на великих спортсменов, ведь великие спортсмены это тоже артисты. Я видел Федерера в финале Кубка Австралии - это было гениально. Федерер - артист с колоссальной подготовкой и шлифовкой. Я бы послал родителям такой месидж - если ваш ребенок не Федерер, не расстраивайтесь, это нормально. А если Федерер - вот это не нормально, тогда надо думать о том, как найти педагога, который может его поднять до уровня его же таланта. С тем, чтобы все это произошло как можно скорее.
А как понять, кто Федерер, а кто нет? Ведь не всегда феноменальные данные являются залогом феноменальной карьеры. Например, Филипп Хиршхорн.
Филипп Хиршхорн - высочайшее скрипичное дарование, уникальнейшее, какое рождается раз в 50 лет, в этом нет сомнений. Проблема в том, что мечты и реальность это две разные вещи. У Хиршхорна были некоторые технологические проблемы, зажатое вибрато, не совсем правильный подготовительный процесс. На мой взгляд, он слишком мало учился у Ваймана, слишком рано стал независимым артистом, не имея до конца всех компонентов, необходимых для международной карьеры, к которой он вплотную подошел. А на одном таланте, даже таком, далеко не уедешь. Он очень нервничал на сцене, поэтому у него были большие проблемы и в жизни. По поводу обсессии - является Хиршхорн гением или нет - меня не интересуют обсессии, меня интересуют факты и статистика. Его огромный талант не был сбережен - им ли, его окружением, это уже, к огромному сожалению, не важно.
- Вопрос: а где поколение скрипачей сорок плюс? Почему раньше скрипачи играли до старости, а сегодня уходят со сцены в расцвете лет?
Ответ: спросите у их педагогов. Не сумели подготовить, чтобы скрипач долго был на сцене. Это ответственность педагога.
- Значит, раньше лучше учили?
Думаю, да.
- Вы не устаете от напряженной педагогической работы?
Я устаю только тогда, когда у меня начинается внутренняя конфронтация процессов. Когда мне кажется, что можно было сделать иначе, когда я вижу, что объективно не достигаю результата, но субъективно чувствую что-то другое, когда идет конфликт субъективного и объективного внутри меня, только тогда я чувствую усталость. А так - нет, я могу пять-шесть часов подряд заниматься с кем-то, а потом два часа еще позаниматься сам, и пойти погулять по Женевскому озеру. У меня нет усталости.
Как-то Артур Рубинштейн был в мастерской у Пикассо и спросил его: «Почему вы делаете много раз один и тот же рисунок?» - «Свет меняется»,- ответил Пикассо. Нет и не может быть монотонности в искусстве. Не вся моя педагогика всегда на высшем уровне, бывают дни лучше и бывают хуже. Но я всегда думаю, как улучшить мою работу. Мне надо быть на самом острие мастерства, и в этом процессе достижения совершенства невозможно устать.
25/06/2018