А БЫЛ ЛИ ДУГИН?

[illiquidum]

Click to view

Факты - вещь упрямая
(Народная молва)

Основное теоретическое положение, на котором Дугин выстраивает концепцию истории, касается исторического факта и формулируется им в форме следующего тезиса.

ДУГИН (~4 мин. 45с.) : "История оперирует с интерпретацией. Нам кажется, что история оперирует фактами, - неверно! Абсолютно неверно."

Этимология слова факт (латинский эквивалент factum) выводится Дугиным из латинского глагола facere - делать. Дальнейшие рассуждения Дугина выглядят следующим образом. Если есть действие, обозначаемое глаголом facere (лат. - делать), то имеется и субъект этого действия - factor (лат. - делающий), а тогда и результат действия - factum (лат. - сделанное). Результат действия - это "продукт" деятельности. "Но любое человеческое дело делается субъектно", а значит, несёт в себе все признаки субъективного явления, которое по-разному оценивается различными людьми в различных обстоятельствах и в различное время. Вследствие этой субъективности нет никаких оснований предпочесть какую-либо трактовку, если только это не связано прямо с чьими-либо интересами. Если говорить об историческом факте безотносительно к интересам, "степень отстранённости от него (в исторической ретроспективе) настолько велика, что практически сама материальная" и смысловая основа, порождающая данный факт, «исчезает». Особую роль в этом играет проблема исторических источников (их неясность, противоречивость и немногочисленность), благодаря которой историческое знание приобретает неизбывную неопределённость. В силу всех перечисленных причин бесконечно возрастает значение интерпретации фактов и событий прошлого, в то время как значение исторических событий и фактов самих по себе в значительной степени, если не полностью, теряет свою автономность и превращается в мнимую величину. В результате Дугин приходит к выводу:

ДУГИН (~7мин. 50с.) :"Фактов нету, поскольку все эти вещи (факты апперцепции - illiquidum) погружены в систему субъективных пространств..."

Такова вкратце канва дугинских рассуждений. Это, конечно, лишь интерпретация исторического факта и истории. Причём, в духе постмодерна. Понимать исторический факт как прецедент для интерпретации можно только когда зафиксированные источниками исторические свидетельства рассматриваются как текст, подвергаемый всё новому прочтению в контексте меняющихся обстоятельств и интересов исторических субъектов. Таким образом, речь идёт о постструктурализме и деконструкции Жака Дерриды."В деконструкции главное не смысл и даже не его движение, но само смещение смещения, сдвиг сдвига, передача передачи. Деконструкция представляет собой непрерывный и бесконечный процесс, исключающий подведение какого-либо итога, обобщение смысла." Доведённый до логического завершения этот процесс прямо ведёт к деградации человеческого сознания, к сумасшествию.1 Удивительно ли исчезновение факта для деконструктивирующего сознания? Нет. Такова неумолимая логика изначальной установки сознания. Ибо если факта нет, то нет никакого факта. Нет границы для произвола в интерпретации событий. Сомнению и новой интерпретации можно подвергнуть любые прежние интерпретации, любые прежние, в том числе и вчерашние события, в том числе и события только что прошедшие. Например, можно задаться вопросом: а был ли Дугин? Может быть это и не Дугин выступал, а его компьютерный клон, и всю сценку разыграли проклятые либералы. С них станется. А может Дугин решил покончить с собой как с философом, и всё это выступление ни что иное, как показательное аутодофе, устроенное им над своей философствующей личностью. Читатель будет прав, если решит, что это сумасшествие, ибо такова логика несуществующего факта.

Вера в существование факта даёт опору для нашей личности, позволяет относиться к себе как к инварианту в наших жизненных обстоятельствах. Первый, очень важный для нас реальный факт тот, что мы как мыслящие субъекты существуем и аутентичны себе. Cogito, ergo sum.2 Дело именно в разумном нашем существовании, а не в существовании как таковом. Эта тонкость показывает, что вера в объективность факта имеет более фундаментальный смысл, чем кажется на первый взгляд и является не просто основой нашей индивидуальной самоидентификации. Будет уместно сопоставить тезис Дугина с точкой зрения профессионального историка.

ATHARWAN: "История объективна потому, что ничто не проходит. Ничто, что происходит, не проходит, не обращается в чистое ничто. Потому что прошлое находится вокруг нас в форме настоящего. Отрицая объективность прошлого, люди отрицают объективность настоящего." [1]

Ничто не проходит, - то есть всё вечно. По легенде, надпись ничто не проходит была выгравирована на кольце царя Соломона. Это мифологема.  Когда мы устремляемся мыслью в будущее, переживая при этом прошлое, тогда нашему напряжённому мысленному взору открывается священный смысл слов «ничто не проходит». Они оживают в нашем сознании, и отсылаются нашим воображением к своему мифическому истоку: получается вечное кольцо смысла, живая связь с прошлым. В ней залог нашего будущего. Конечно, несколько неожиданно, что историк формулирует свой взгляд на историю в форме древней мифологемы, потому что в контексте нашей эпохи мы вправе были бы ожидать от него более рациональных суждений. Например, почему бы ему не выразить свою мысль посредством афоризма, omne transit, autem nihil interit absque vestigio3, выгравированного, как говорят, на кольце французского романиста А.Дюма? Но, как есть. В психическом нет случайного, и если использована мифологема, то это не просто дань эстетике. Прошлое нуминозно4. В этом состоит сакральный принцип истории. Слова ничто не проходит мы не можем непосредственно отнести к себе, поскольку мы смертны. Эти слова не могут принадлежат и Соломону. Эти слова принадлежат лишь Тому, Кто мог приложить их к Себе. Наша беда состоит в том, что мы натянули своё рациональное «я» на всё что можно, в том числе и на то, что им не является и тем скрыли от себя нечто важное. У истории есть mysterium tremendum, поэтому история непостижима для нас до конца. Можно, конечно, оплести всё непонятное нам интерпретациями, подобно тому, как оплетает паутиной свою жертву паук и тем самым убить тайну (что Дугин и делает). Но лучше этого не делать. Тогда мы будем исторически более адекватны и, возможно, сумеем быть достойными лучшего будущего. Но для начала мы должны суметь отбросить привычный нам культ «я» и проникнуться ужасом бездны, что откроется перед нами. С этого потрясения начинается нуминозное переживание. Без этого опыта «как первого, качественного, своеобразного фактора и основного импульса религиозно-исторического хода событий, невыводимого из-чего либо другого, наше понимание истории и себя в истории обречены на бесплодные блуждания.» Надо понять простую истину: говоря о нуминозных чувствах, мы ничего не придумываем. Мы жизнеспособны в истории именно в той степени, в которой нам доступны нуминозные переживанния. И так было всегда со всеми людьми и всеми народами. Комплекс нуминозных чувств при возникновении обладает статусом абсолютной ценности. Эта нуминозная ценность обозначается понятием sanctum (лат. священное), в её предельном иррациональном аспекте - augustum (лат. возвышенное священное).5 Вот почему исторический факт не может сводиться к интерпретации.

В России слово факт имеет свою интересную историю. Это слово впервые появляется в публицистике в конце 20-х, в начале 30-х гг. XIX века в результате заимствования из немецкого языка. Новое слово довольно быстро стало модным среди читающей публики; его употребляли кстати и некстати, по поводу и без. Газеты и журналы середины XIX века пестрили выражениями с использованием этого слова: «факт смелой и наглой кражи лошадей», «посещение итальянского короля только вероятная возможность, но отнюдь не решённый факт», «Ф. очевидно сама создала этот факт в своём расстроенном воображении». Бездумное и частое употребление нового слова вызывало раздражение в среде консервативно настроенных представителей русского общества. Противником употребления слова «факт» был М.П.Погодин: «А почему не люблю я факта? Да потому, что Карамзин написал 12 томов истории, и в каждом томе описал по 12 тысяч фактов, а ни одного раза не употребил этого слова». В начале 50-х годов с предложением изгнать слово «факт» из русского языка, как «введённое без всякой надобности», выступил известный филолог и философ И.И.Давыдов. Герой повести Н.С.Лескова «Соборяне», протопоп Туберозов, квалифицирует это слово как «странное, скверное, пакостное» из породы «столичных заимствований». Таким образом, изначально слово факт у нас, в России, имеет исключительно секулярный, сниженный смысл. В то же время в немецком языке соответствующее слово и его производные сохранили свои изначальные религиозно-мифологические оттенки. Например, в латинско-немецком словаре о слове factor можно прочесть вот что:

factor, ōris, m. (facio), der Verfertiger, Schöpfer, Urheber, I) im allg.: doliorum, Pallad.: armorum, Waffenschmied, Cassiod. (vgl. armifactor): sceleris, der Täter, ICt. - bes. v. Gott <...>

Слово der Schöpfer в немецком языке имеет значения Творец, Создатель. В доступных мне латинско-русских словарях такого значения не приводится. Интересно также, что в латинско-русском словаре в качестве одного из значений слова factor значится слово sceleris - виновник, преступник, - и вновь без указания на религиозный оттенок, в то время как в латинско-немецком словаре слово factor может переводиться в значении der Täter, - преступник (перед Богом).

Исследуя этимологию слова факт, Дугин пользуется привычным смыслом этого слова, не обнаруживая ни скрытых значений слова, ни намерения выявить в его значениях мифологический оттенок. Он однозначно переводит слово factor как «тот, кто делает, делающий», хотя его можно было бы перевести иначе: как «мастер, создатель, виновник»; слово factum он переводит как «сделанное», хотя его можно было бы передать словами «деяние», «истинное событие», - именно такие переводы мы находим в латинско-русских словарях. И хотя в семантике приведённых значений нет явной отсылки к мифу, слова «создатель», «деяние» дают почувствовать влияние мифа. Словосочетание «истинное событие» также указывает на миф, ибо истина в соответствии с древними представлениями имеет божественное начало. Мифологический смысл и есть изначальный, ибо в начале человеческой истории был миф, - вот почему древние смыслы не стоит искать в банальных глаголах. Но Дугин не замечает этих смыслов. Он находится плену задуманной им задней мысли: свести историю к идеологии. Преисполненный решимости «взорвать концентрационную Вселенную Демиурга», Дугин десокрализует исторический факт, лишая историю её мифа с помощью деконструкции Ж.Дерриды. Полностью. Не удовлетворяясь даже пониманием сакрального в духе Э.Дюркгейма.6 Если это не одержимость, то что же?

Почему Дугин (вольно, или невольно) пропагандирует идеи постмодерна? На этот вопрос существует два возможных ответа. Во-первых, по всей вероятности мы имеем дело с попыткой на основе приёмов постфилософии развить идеологию, способную (по его мнению) разрушить либерализм изнутри: клин клином вышибают. Эта соблазнительная идея восходит к представителям левого направления в постмодернизме, которые, разочаровавшись в марксизме, стали развивать концепции гибели капитализма в силу внутренних тенденций его собственного развития, таких, например, как возрастающая шизоидность широких масс и параноидальность правящего класса. В своих публичных философских эссе и книгах, посвящённых постмодерну, А.Г.Дугин развивает взгляд, согласно которому наступление эпохи постмодерна - дело лишь времени. В рамках традиционных представлений эпоха постмодерна представляет собой эпоху Антихриста. Вопрос, следовательно, ставится Дугиным7 так: как одолеть дьявола в его логове его методами? Парадоксальность такого подхода бросается в глаза: чтобы одолеть дьявола, предлагается сделать шаг ему навстречу. Это чревато опасностью потерять себя; если когда-нибудь что-нибудь и погубит нас, русских, то то это будет наша любовь к парадоксам. Другим вариантом ответа на вопрос,почему Дугин пропагандирует постмодерн, состоит в том, что его захватил сам процесс. Речь идёт о психических феноменах, пробудившихся в его психике, таких, например, как психическая инфляция, являющаяся следствием активизации архетипов в коллективном бессознательном субъекта. Первым следствием инфляции является ослабление критической функции мышления. Поиск «последнего Бога» («der lezte Gott») в дионисийском начале и культ героя - вполне достаточные для этого причины. Таким образом, речь идёт об излишне субъективном характере философских построений Дугина. Противоречивость между его установками и оценками, а также особенности эмоциональной картины дают достаточные основания для таких подозрений.

Обратимся, например, к основному тезису Дугина:«Нам кажется, что история оперирует с фактами, - неверно! Абсолютно неверно.» Как странно звучит это «абсолютно неверно» в устах человека, утверждающего, что вместо фактов есть лишь одна интерпретация. Есть явное противоречие между релятивизмом в оценке человеческих деяний (мысль и есть основное деяние человека), - релятивизмом, который так тщательно выводил Дугин из этимологии слова factum, - и этим не допускающим никаких иных трактовок «абсолютно неверно»... Постмодерн Дугина на деле оборачивается археомодерном... Уши традиционализма топорщатся из каждого предпочтения Александра Гельевича, порождая неразрешимые противоречия с посмодернистской основой, - и после этого Дугин собирается играть в шахматы с дьяволом!

ДУГИН (~9мин. 50с.) : «То же самое, если посмотреть, о великом святом Румынии, князе Владе Цепеше, захороненном в Снагове, а не в том замке, в котором, нам говорят то, что этот замок, созданный заново, совершенно культурный объект для вышибания денег с идиотов-туристов, которым всё равно, лишь бы в Трансильвании, лишь бы замок. Что он там никогда не жил, что это не его замок, - не имеет значения».

«То же самое, если посмотреть, о великом святом Румынии», та же не терпящая возражений интонация: он там никогда не жил, это не его замок!8 При этом через минуту Дугин замечает: «Я не хочу сказать, что здесь кто-то может знать по-настоящему истину. Ни об Иване Грозном. Ни о Владе Цепеше.» (Дугин, 7мин. 55с.) Что тут скажешь? Такое впечатление, что сознание и бессознательное Дугина существуют в параллельных мирах. И всё же последний отрывок примечателен не эмоционально окрашенными содержаниями, а тем, что в нём всплыла фигура Дракулы. Дугин тщательно избегал мифа, - и вдруг появляется Влад Цепеш... Это явная попытка бессознательного исправить односторонне-рациональную установку сознания. Появление тёмного мифологического персонажа объясняется механизмом психической компенсации. Дугин вытеснил сакральный принцип истории в бессознательное. Закономерным итогом этого стал спонтанный выплеск бессознательных содержаний мифологического характера. Из бессознательного явился тёмный бог9 со своим клевретом Дракулой напомнить о забвении мифа и других философских грехах Александра Гельевича.10 На это следует характерная реакция - Дугин не просто отстраняется от посыла бессознательного, но пытается изжить, уничтожить иррациональную основу мифа о Дракуле; им озвучивается версия: миф о Дракуле сочинён бывшим другом Влада Цепеша с целью оклеветать последнего из корыстных побуждений (?!)... Могу только предположить, что подобное конспирологическое объяснение легенды является неловкой попыткой защититься от мифа после его спонтанного возникновения из недр бессознательного.

Что же касается самой легенды... Не было бы почвы, - не родилась бы легенда. Видимо, действительно, Влад Цепеш пролил много крови. В том, что народная молва представила его вампиром, угадывается Промысел. Из глубин народного бессознательного возник легендарный образ Дракулы, по принципу: подобное тяготеет к подобному. В данном случае кровь - к крови.

Зачем я столь долго разбирал первые 10 минут лекции Дугина? Потому что в этих первых 10-ти минутах речь идёт о «теоретических» положениях, составляющих скелет11 всей последующей часовой дугинской импровизации. Моя цель состояла в том, чтобы показать качество исходных «теоретических» посылок Дугина, иначе говоря, скомпрометировать их в глазах читателя. Не знаю, насколько мне это удалось сделать, но я старался. Зачем? Чтобы по возможности препятствовать намерению делать историю отраслью идеологии. Идеология (по точному выражению К.Маркса) является ложным сознанием. Ложное сознание - это всегда упрощённое, зауженное сознание, результат вивисекции над нормальным человеком. Это сознание орка, созданного как инструмент для войны, для убийств и жертвенного заклания. Русский опыт марсизма даёт ясное представление о том, куда ведут безответственность философа и прививка ложного сознания широкому кругу людей.

_________________________
1 Это хорошо иллюстрирует художественный фильм «Рукопись, найденная в Сарагосе», поставленный по мотивам одноимённого романа Яна Потоцкого.
2 Мыслю, следовательно существую. (Р.Декарт)
3 Всё проходит, но ничто не умирает бесследно.
4 О т лат. numen- знак божественного могущества.
5 Р.Отто "Священное".
6 Путём редукции сакрального к социальному.
7 Конечно, речь идёт о радикальном субъекте.
8 А как же быть с этим?
9 Меркурий. По принципу компенсации должен прийти именно тёмный бог.
10 Явление статуи Командора философствующему Дон Гуану, «...незапный мрак, иль что-нибудь такое...».
11 Подобно тому, как рисунок составляет основу изображения. Молва приписывает Микеланджело фразу: имея рисунок, написать фреску - всё равно, что пописать на стену