(no subject)
То, что меня, как выяснилось, читают совершенно неожиданные люди из френд-ленты Фейсбука, толкнуло отшибленный мозг на размышления о читательском отклике.
Никогда не понимала, зачем писатели встречаются с читателями. Нет, когда их принуждают издательства, шантажируя тиражом и гонораром, это иное, это жизненно важно, но вот зачем по доброй воле? Или вот скажем, встречи коллективов СМИ с читателями, зрителями или слушателями, вот что можно разглядеть в глазах людей, бесконечно с вами фоткающихся на телефон и произносящих глупости в режиме нон-стоп? Лично я никогда добровольно не искала встречи со своим читателем, хотя и со мною это случалось.
Чаще всего встречи случались в «Молодежи Эстонии», светлая ей память. Там по давней народной традиции, читатели норовили зайти непосредственно в редакцию, чтобы выразить мнение и донести отклик до умов и сердец коллектива лично, лишая коллектив возможности спастись бегством. Этот тип читателя не радовал меня, а я не радовала его. Мы были далеки друг от друга как да и нет, как Запад с Востоком, и нас разлучал столько свет рампы, сколько взаимное удивление: я не понимала зачем мне знать мнение любителей русской культуры о своих текстах, они удивлялись лично мне, явно ожидая увидеть на моем месте что-то другое. Одна руководительница какого-то культурного кружка все оглашала пространство выкриками: «Такая молоденькая и так глубоко! Где вы учились деточка?» Ответсекр Володя Фридлянд ее тогда и вывел. Единственным вменяемым читателем, он же герой одного из текстов, был Олев Ремсу.
Потом общение с читателями случилось в менее тепличных условиях, а именно в Таллинском арестантском доме, Центре высылки Харку и Нарвском арестантском доме. Душевнее всего были чуваки из Нарвского арестантского дома, внезапно соотнесшие мою фамилию с когда-то прочитанным. Я не отпиралась, за что меня вынули из карцера, заменявшего мне, за отсутствием других помещений, место содержания, принесли в административное помещение стул и несколько часов мы скрашивали досуг светской беседой.
Какое-то время все шло спокойно: никто кроме выпускающих редакторов и глав отделов в меня не вчитывался, не высказывал наблюдений о творческом росте или отставании в профессиональном развитии. Тихо было ровно до того момента, пока в «Столичной вечерней газете» не случился Новый Год. В момент, когда мы c agata_m перемещались от репортеров к культурникам, на нас наскочили две тетеньки. Тетеньки были прилично одеты, не трезвы, восторженны и общительны, поэтому одна из них, та, что пониже и пообщительней, спросила кто мы такие. Каюсь, я, движимая многолетней привычкой, представилась и мгновенно пожалела об этом, ибо тетенька, раскинув лапки и светясь любовью двинулась на меня с воплем: «Ксенофонтова! Вы Ксенофонтова! А я вас так все время читаю! Только вот понимаю не все, но читаю! Мы вот из бухгалтерии и очень вас любим!» Предусмотрительно увернувшаяся agata_m хихикала я же, уворачиваясь от объятий читающего бухгалтера, думала о бренности земной славы.
Потом снова был благословенный период затишья, но, как все хорошее, он был недолог. Следующими запомнившемся эпизодом было услышанное от топ-менеджера: «Мы вот всем составом стали ваш журнал читать, у вас такие нежные тексты». Уточню, в то время я писала отраслевую аналитику, рейтинги компаний и слово главного редактора.
В те же поры у меня состоялся замечательный диалог с питерским отраслевым аналитиком и автором журнала:
- Вообще-то, когда я звонил первый раз, у меня было к вам дело…
- Какое?
- С тех пор я уже хорошо покурил и хорошо выпил, поэтому дело отпало. Да и Бог с ним, с делом. Не хочу я вам звонить по делу. Хочу звонить просто так. На улице весна, я сижу на работе и думаю о вас.
Несколько раз аналитик, тоже, как выяснилось, читавший меня, присылал стихи вместо журнальных текстов.
Не могу не вознести хвалу Всевышнему за тот краткий миг, когда меня читал будущий член Клуба Бывших Начальников freezeburn вкупе с коллегой-кардиологом. Тогдашний начальник делал это в силу производственной необходимости и даже совершал анализ личностных качеств на основе прочитанного, что следовало из диалогов на редколлегиях:
- Так, теперь поделим темы. Про то, как не убить начальника, конечно же, пишет Оля. И про то, как не убить подчиненного тоже она пишет.
Или:
- Только для фотографий по теме оказания первой помощи нужны какие-то другие люди, не мы, короче. Что значит почему? Ну, потому, что, глядя на Иру, никто не поверит, что Ира мертва. Глядя на Олю невозможно представить, что не она руководит своим спасением. Глядя на Олега…
- Да. Глядя на меня, никто не поверит, что я кого-то спасаю.
Коллега-кардиолог был читателем просто так, по велению души, кажется. Как-то он даже поделился мечтой - увидеть книжку моих текстов. Но это уже совершенно другая история.
Никогда не понимала, зачем писатели встречаются с читателями. Нет, когда их принуждают издательства, шантажируя тиражом и гонораром, это иное, это жизненно важно, но вот зачем по доброй воле? Или вот скажем, встречи коллективов СМИ с читателями, зрителями или слушателями, вот что можно разглядеть в глазах людей, бесконечно с вами фоткающихся на телефон и произносящих глупости в режиме нон-стоп? Лично я никогда добровольно не искала встречи со своим читателем, хотя и со мною это случалось.
Чаще всего встречи случались в «Молодежи Эстонии», светлая ей память. Там по давней народной традиции, читатели норовили зайти непосредственно в редакцию, чтобы выразить мнение и донести отклик до умов и сердец коллектива лично, лишая коллектив возможности спастись бегством. Этот тип читателя не радовал меня, а я не радовала его. Мы были далеки друг от друга как да и нет, как Запад с Востоком, и нас разлучал столько свет рампы, сколько взаимное удивление: я не понимала зачем мне знать мнение любителей русской культуры о своих текстах, они удивлялись лично мне, явно ожидая увидеть на моем месте что-то другое. Одна руководительница какого-то культурного кружка все оглашала пространство выкриками: «Такая молоденькая и так глубоко! Где вы учились деточка?» Ответсекр Володя Фридлянд ее тогда и вывел. Единственным вменяемым читателем, он же герой одного из текстов, был Олев Ремсу.
Потом общение с читателями случилось в менее тепличных условиях, а именно в Таллинском арестантском доме, Центре высылки Харку и Нарвском арестантском доме. Душевнее всего были чуваки из Нарвского арестантского дома, внезапно соотнесшие мою фамилию с когда-то прочитанным. Я не отпиралась, за что меня вынули из карцера, заменявшего мне, за отсутствием других помещений, место содержания, принесли в административное помещение стул и несколько часов мы скрашивали досуг светской беседой.
Какое-то время все шло спокойно: никто кроме выпускающих редакторов и глав отделов в меня не вчитывался, не высказывал наблюдений о творческом росте или отставании в профессиональном развитии. Тихо было ровно до того момента, пока в «Столичной вечерней газете» не случился Новый Год. В момент, когда мы c agata_m перемещались от репортеров к культурникам, на нас наскочили две тетеньки. Тетеньки были прилично одеты, не трезвы, восторженны и общительны, поэтому одна из них, та, что пониже и пообщительней, спросила кто мы такие. Каюсь, я, движимая многолетней привычкой, представилась и мгновенно пожалела об этом, ибо тетенька, раскинув лапки и светясь любовью двинулась на меня с воплем: «Ксенофонтова! Вы Ксенофонтова! А я вас так все время читаю! Только вот понимаю не все, но читаю! Мы вот из бухгалтерии и очень вас любим!» Предусмотрительно увернувшаяся agata_m хихикала я же, уворачиваясь от объятий читающего бухгалтера, думала о бренности земной славы.
Потом снова был благословенный период затишья, но, как все хорошее, он был недолог. Следующими запомнившемся эпизодом было услышанное от топ-менеджера: «Мы вот всем составом стали ваш журнал читать, у вас такие нежные тексты». Уточню, в то время я писала отраслевую аналитику, рейтинги компаний и слово главного редактора.
В те же поры у меня состоялся замечательный диалог с питерским отраслевым аналитиком и автором журнала:
- Вообще-то, когда я звонил первый раз, у меня было к вам дело…
- Какое?
- С тех пор я уже хорошо покурил и хорошо выпил, поэтому дело отпало. Да и Бог с ним, с делом. Не хочу я вам звонить по делу. Хочу звонить просто так. На улице весна, я сижу на работе и думаю о вас.
Несколько раз аналитик, тоже, как выяснилось, читавший меня, присылал стихи вместо журнальных текстов.
Не могу не вознести хвалу Всевышнему за тот краткий миг, когда меня читал будущий член Клуба Бывших Начальников freezeburn вкупе с коллегой-кардиологом. Тогдашний начальник делал это в силу производственной необходимости и даже совершал анализ личностных качеств на основе прочитанного, что следовало из диалогов на редколлегиях:
- Так, теперь поделим темы. Про то, как не убить начальника, конечно же, пишет Оля. И про то, как не убить подчиненного тоже она пишет.
Или:
- Только для фотографий по теме оказания первой помощи нужны какие-то другие люди, не мы, короче. Что значит почему? Ну, потому, что, глядя на Иру, никто не поверит, что Ира мертва. Глядя на Олю невозможно представить, что не она руководит своим спасением. Глядя на Олега…
- Да. Глядя на меня, никто не поверит, что я кого-то спасаю.
Коллега-кардиолог был читателем просто так, по велению души, кажется. Как-то он даже поделился мечтой - увидеть книжку моих текстов. Но это уже совершенно другая история.