первая запись. о культурной политике
В этом месяце вновь актуальна стала проблема "пермского культурного проекта". В Живом Журнале "Культурного фронта" появился мой текст "Послесловие/Предисловие". С незначительными изменениями он был опубликован в печатном виде (о реакции на эту статью см. здесь), хотя для этого случая я подготовил более литературную версию. Её и выкладываю в качестве пробной записи в своём личном журнале.
«Пермский проект»: конец и вновь начало?
Региональные власти и "экспертное сообщество" вновь обсуждают судьбы культурной политики в Пермском крае. Прошли сообщения, что эксперты оценили опыт «Пермского культурного проекта» крайне позитивно и считают необходимым продолжить его реализацию.
Похоже, пермякам никуда не деться от свалившегося на нашу землю чуда в виде команды креативных культуртрегеров и фейерверка эстетических новаций. Аргументы в пользу продолжения «проекта», казалось бы, очевидны: край живет интенсивной культурной жизнью, привлекает к себе внимание всей просвещенной России и журналистов западного мира, качественно изменилась событийная составляющая культуры, повысился общий уровень, скажем, культуры музыкальной.
Почему же «проект» вызывает недоверие у общественности? Причина проста: в значительной мере новая культурная политика была на службе вполне определенной группы лиц, которые транслировали свои вкусы, свой стиль мышления и даже свои политические пристрастия через созданный ряд институций и событий - созданный за счет финансовых, административных, информационных ресурсов Пермского края. Вся суть проекта - это переформатирование культурного пространства края по образу и подобию одной тусовки.
Борис Мильграм наиболее активно продвигал идею превращения Перми в европейский город и даже высказался однажды, что он вовсе «не знает, что такое русская культура». Марат Гельман обещал превратить Пермь в Мекку современного искусства, выставляя в своем музее творения «Синих носов» и талантливого мастера креативного шитья и бисероплетения Дмитрия Цветкова - подлинных Микеланжело и Леонардо наших печальных дней. С такими титанами чиркуновская Пермь едва не затмила Флоренцию времен Медичи! Борис Мильграм, в подтверждение успехов, произносил повсюду (со сцены, кафедры, из-за круглого стола) изнуряющие монотонные речи, обещавшие золотые горы на языке проектно-инновационного утопизма эпохи Дмитрия Анатольевича Медведева. Потом эти речи подхватил демократичный (то есть в неизменных джинсах и майке) и совсем уж далекий от культуры Николай Новичков. А авторы концептуального манифеста «Пермский проект» размышляли о возможностях превращения Перми посредством фестивалей, театров и музеев в постиндустриальный центр. Ставка была на то, что дремучие провинциалы не понимают, что постиндустриальные города вырастают вокруг инновационных производств и научно-исследовательских институтов, что передовые технологии и новые виды услуг (например, медицинских услуг качественно нового уровня) никак не связаны с шатрами, бассейнами и громкой музыкой «Белых ночей» или правозащитным форумом «Пилорама». А вдруг, мол, «Пилорама» уедет - и оставит за собой научно-исследовательский институт, уберут шатры «Белых ночей» - а под ними завод по производству микроэлектроники.
Завиральные фантазии и циничная ложь окутывали экспертизы, риторику и пропаганду «проекта». Тусовка показывала себя, наслаждалась собой, время от времени ругая непечатными словами мой город и моих земляков в своих твиттерах, ЖЖ и фэйсбуках. Я не шучу: тусовка ругалась непечатными словами, спорила с оппонентами на языке хамства, дискредитировала себя дальше некуда. Особенно отличился дизайнер Артемий Лебедев, прямо-таки кипевший злобой, когда в нашей «провинции» не ценили его непосильных трудов. Каждый из агентов тусовки по отдельности неоднозначен, а в совокупности они вызывали у части общественности гневное раздражение, какое у некоторых вызывают Ксения Собчак или, скажем, Леонид Парфенов. Впрочем, на всякий случай, Гельман привозил в Пермь и Собчак и Парфенова. Вела себя тусовка вызывающе. Она явно не хотела и не могла нести мир, не желала договариваться, она не могла и не хотела соответствовать ни запросам широких слоев, ни культурным ценностям прикамской интеллигенции. Не хотела - и не могла. Поэтому культурная революция изначально была интервенцией.
Пространство города заполнилось визуальными фантазиями тусовки: «прикольными» красными человечками; помпезной и вульгарной в своих размерах табуреткой, выложенной из бревен; безвкусным айконмэном; развеселой мазней на стенах и заборах; скульптурой мусора, выложенной из кирпича возле здания краевой библиотеки; невесть зачем спародированной в нелепой колористике и столь же нелепой форме скульптурой LOVE возле Органного зала (кто не знает, это реплика на тему узнаваемой и очень теплой скульптуры в Нью-Йорке - творения дизайнера Роберта Индианы).
Время города мутировало в бесконечный фестиваль. Иные дни проходили удачно, иные - скучно. Значительная часть фестивалей за пределами Перми была попросту лишена смысла и вкуса. Но до этого никому не было дела, поскольку в краевой столице длился вечный торжественный прием тусовкой самой себя; к торжествам допускались и провинциалы, оголтело рвущиеся к столичности. Помимо этого были, конечно, качественные события. Но и «качественность» имела издержки: Счетная палата, по результатам проверки, пришла к выводу о, мягко говоря, неэффективном расходовании средств.
Зато все говорили, что уж теперь-то мы напитаемся новыми ценностями, станем креативными и заживем европейским образом жизни. Поговорить приезжали Рыжков, Собчак, Парфенов… Иными словами, тусовка вела еще и открытую политическую пропаганду.
В чем же был проект? В том, что город и край объявлялись зоной культурного застоя и даже чистым листом, на котором строились новое время и пространство, новый язык, новые «ценности». Все это представляло собой материализацию желаний и эстетических капризов одной, весьма узнаваемой группы людей - тусовки, донельзя ангажированной, рвущейся из серой русской провинции в дивный креативный мир и говорящей на языке постмодернизма-либерализма. Нас призывают не политизировать процесс, хотя «проект» изначально был идеологичен. Город и край коллективно видели чужой сон. Для кого-то - сладкий сон, для кого-то - ночной кошмар (например, для Александра Андреевича Проханова). Как ни странно, вспоминается Угрюм-Бурчеев, вознамерившийся в одном городе осуществить свой «целый систематический бред». Коллективный Гельман - это Угрюм-Бурчеев эпохи пост-постмодерна.
Когда говорят об интенсивности культурной жизни города эпохи «проекта», хочется напомнить, что интенсивное развитие культуры само по себе не есть благо. Команда Геббельса устроила в Германии весьма интенсивную культурную жизнь. К числу культурных практик можно отнести каннибализм, порнографию, даже войну.
Пермский сон наяву прикрывал идущий полным ходом процесс утилизации культурного наследия и прежней инфраструктуры. Учреждения культуры закрывались, археологические памятники разграблялись, объекты наследия деградировали и истреблялись, подвижники сбрасывались в нищету… Я вот не могу понять: как можно этого не видеть?! Что за туман застит глаза части нашей интеллигенции! Что думали об этом Мильграм, Новичков и Гельман? Можно ведь решить, что в этом и был проект - смести все и организовать сон наяву.
Если бы «эксперты» не бежали от реальности, то они должны бы были рекомендовать примерно следующее:
(1) Выявлять и охранять объекты культурного наследия, собирать архивы, формировать и беречь коллекции. Это главная задача, поскольку реальность - это полноценная гуманитарная катастрофа, уничтожен слой культурного наследия. Разве может возместить эти потери какой-нибудь очередной фестиваль «Перунов день» с кулачными боями и массовой попойкой?
(2) Идти в зоны социального бедствия. Необходима культурная реабилитация неблагополучных территорий, нужна армия культурных работников, способных на многолетнюю, изматывающую работу в таких территориях. Нужно открыть глаза и увидеть трагедию культурной пустоты - суициды, наркоманию и алкоголизм, бедственное состояние семьи, общую депрессивную атмосферу. Пока реализуются многочисленные «проекты» и расцветают трогательные музеи ложки или каски, в этих зонах царят смерть и депрессия. Нужно уметь выявлять и удовлетворять культурные потребности живых людей - посредством «полевого» опыта, общения с подростками и родителями, рабочими и безработными. Людям некуда сходить в кино, люди давно уже просто не слышали благородную и при этом понятную для них речь. В армию бойцов настоящего культурного фронта и нужно вложиться. А вкладываться в проекты и дальше - значит длить коллективный сон. Снова вспоминается Блок: «… Покой нам только снится сквозь кровь и пыль». Это очень важно: нам все это снится «сквозь кровь и пыль». А для многих ведь «59 фестивалей» и концерты этнической музыки важнее этой «крови» и этой «пыли»…
(3) Срочно выходить из режима проектной работы. Необходим чудовищный рутинный труд по сохранению культурного наследия и культурной реабилитации зон неблагополучия - рутинный труд со стратегическим целями. Хватит наращивать проекты, хоть это и весьма респектабельно, увлекательно и - что скрывать - на фоне наших унизительных доходов немного прибыльно. Проекты не избывают катастрофу, а создают новые симуляционные зоны для бегства от реальности.
(4) Создать полноценные механизмы общественного контроля. Если, в самом деле, хочется, чтобы культурная жизнь не теряла своей интенсивности, пусть она перестанет быть материализацией чужих сновидений. Пусть работает совет, занимающийся координационной и организационной деятельностью. Пусть каждый объект паблик-арта проходит открытое обсуждение - по опыту европейских городов. Пусть будет не одна команда, а открытый конкурс команд, борющихся за право реализовывать очередной «проект», если уж он так сильно нужен. По мне, все эти проекты и вовсе не нужны, но если очень хочется - можно попробовать, но только на началах демократизма и не забывая о приоритетах - культурном наследии и зонах социокультурного неблагополучия.
Вероятно, сказанное покажется кому-то консервативным. Новые музеи, театры, новые культурные персоналии мне не нравятся. Работать я предлагаю на фронтах сбережения и реабилитации. А в проект - не верю. Новые большие и малые культурные центры появлялись в эпохи исторических прорывов - в переходе из первобытности в цивилизацию, в периоды развития мировых религий, в эпоху Ренессанса, после великих революций - социальных и экономических. Культурные центры создаются историческими вихрями. Другие варианты мне, увы, неизвестны. И мне кажется, что «консервативные» противники культурной революции, в большинстве своем, желают подлинных исторических прорывов, а «креативные» сторонники, в большинстве своем, хотели бы остановить историю и погрузиться в увлекательный сон. Так что и вопрос о нашем «консерватизме» не столь уж однозначен.