ну вот вам одна такая история
имперская, то бишь файская. про любовь, да. в ритме Канона
с вероятностью - скучная
Рыжие
Как, разделив полуторный диван,
Мы плавно зависали на краю,
И время пело, будто тетива:
"Нет в смерти счастья, срок тебе даю! (с)
Во времени жизни всегда есть место, где все не только правильно, но ещё и очень приятно.
Например, то, что за окном - сердцевина весны и у него время отпуска -
и для них оно снова совпало...
Что он у себя дома, ему хорошо, лежит, слушает - раковину общего тепла,
смотрит - как взлетает от ветра занавеска,
как ложатся теплые отсветы на лепнину потолка...
А на нее можно будет смотреть чуть позже,
сейчас - она приподнимется, потянется -
а по спине у нее тоже веснушки - в любое время года,
смешные, как будто просыпались со слишком длинных для уставной стрижки рыжих кудрей,
протекли одним потоком между лопаток,
отбросило течением - под левую, под сердце,
дальше рассыпало, по одной, по крапочке...
Утром, когда ещё тепло и сонно, он может - осторожно, чуть щекотно начать их пересчитывать...
к их водопаду, правда, всегда сбивается.
Традиция - такая, мелкая внутренняя - только для них двоих.
Как то, что сейчас она потянется - сильно, хорошо прогнувшись. И встанет.
Будет ставить чайник.
На решетку "очень странной жаровни твоей внутренней территории".
А он - смотреть, чуть приподнявшись, привычно думать -
а я ведь так ей и не объяснил, не смог, что у камина в спальне не было никакой функции -
ну, кроме декоративной.
Для обогрева он тоже... так себе годится.
Ну, ничего, ещё скажет. У него будет время.
Все его время жизни, надо полагать.
Потому что - он и сам не заметил, когда - это стало полноправной ее частью.
Придающей миру цельность и смысл.
И то, что в ней хорошо.
Потому что в ней есть эта, рыжая, и это совсем их жизнь.
И эта рыжая, его Найран, Золотце... Солнечное -
легко, в искорках усмехаясь, как это у нее всегда получается -
раз, два и продолжит свое "у тебя хороший дом" - "здесь всем будет просторно... как насчет - ну минимум троих?"
А что она из пришлых по всей своей крови, а пришлые этим никогда не пошутят...
тем более их женщина, которой нравится тебя любить - и это очень взаимно.
Было тепло - было большое,
удержался,
сдал веселым в ответ:
"А они будут такими же громкими, как ты? Ну, скажу тогда - ладно, но не больше: не выдержу..."
Улыбнется, наклонится, боднет в плечо: "Я не уверена, что это наследуется..."
Знали - что это так и дальше так будет,
а с официальной процедурой оформления новой семьи - время подождет, можно повременить до осени.
Связываться с недожоркой и прочими службами регистрации себе дешевле на целую голову с отстрелянными аттестациями...
Да и в том, что доброе дело лучше затевать к урожаю традиции пришлых и здешней земли удивительно совпадают.
Только сроки того урожая разнятся.
Этого он сейчас совсем не думает.
Хорошо, что так есть - и что у них получилось.
А началось все совсем случайно.
К обязательным медосмотрам Лойххи Ржавый относился... как любой из летных крыльев Башни - как к неизбежному злу.
А в первые года два в верхних крыльях в испытательной группе - ещё и побаивался.
Все-таки из местных был всего-то девятым, кто сюда поднялся.
Так что переброситься парой-другой, а там и двенадцатью фразами с рыжей медиком на регистрационном пульте...
да в общем вышло между делом, но воодушевило.
Бытовуху городка обсуждали, помнит.
И скорость и точность хождения транспорта.
Смеялись.
Потом уже выяснилось, что эс’тиер восстановительной службы Мэргэннаран эс Хэрмэн в тот день за пульт встала срочно задействованного коллегу замещать.
На обязательный отчетный практикум должного оформления...
и любят медики этот практикум - ну потом узнал - примерно так, как летные - медосмотры.
Не иначе - так должно было быть.
Перебросились - так и разошлись бы.
Но случилось встретиться - как раз в сезон летнего отпуска, перед аттестациями.
Разговор тот случился круг дней с небольшим назад, не забыли - ни его, ни друг друга...
Хорошо запоздавший тряский транспорт также посодействовал - вспомнить.
Летел - до посадочной города Далия,
исполняя по ходу буквально все, о чем злословили.
А ещё Лойххи помнил - да, именно там, в катере ещё, внутри разговора.
Она улыбнется - и почти дотянется до светлой, незагорелой полоски кожи на лбу:
- Что, обкорнали перед парадом?
- Ну так, в первых рядах стоять, - ответит, продолжит. -
Смотрю, медикам требованиями к виду башки и формы меньше по мозгам чеканят?
- Так на параде не стоять, - рассыплет искорками, подчеркнуто годовой тряхнет - кудри... рыжие.
"Потому и внимание обратил, - улыбался потом. -
Потому что веселая и рыжая.
Мало на земле Далия нас, таких - все больше черные, темные".
Это вот на земле за проливом, на Сорлехе, таких, говорят, каждый первый,
потому и зовут его землей ржавых людей,
вон - и его здесь прозвали.
Носил - сейчас, под подданством пришлых уже не сойдет за оскорбление.
А ещё про себя знал - тогда первый раз и обожгло, когда... пальцами показывала -
хочу.
Как минимум - чтоб дотянулась и погладила.
Поначалу ещё считал - здешняя.
Из тех, кто за проливом.
Ну вот тем более, что туда и летела - близкого старшего родича навестить.
Но по правде, был рад, что транспорт двигался с ожидаемо дерьмовой скоростью
и в итоге общий транспортный катер на Сорлех помахал ей следом взлетных.
Остался рядом, услышал: «Теперь жди - все три больших круга… На что бы употребить их с пользой?»
Слово за слово - и предложил, на правах местного обитателя - показать, какой он - город Далия, столица мира Далия и на что тут можно посмотреть, если интересно.
Было интересно.
Оказывается, она так и не сумела побывать здесь.
Бродили.
Показывал.
Помнил, она говорила странное: какой город тесный.
Случилось - когда уже время подходило,
по дороге обратно, к посадочным,
вышли - на каньон, в старые сады,
решил добраться до весенней беседки.
Помнил - как она оглядывается на спуске, смотрит вверх -
абрикосы, вызрели, уже падают -
спросит - это чье-то? -
услышит, что дикий угол старого сада - ничье, спросит - вкусные? -
улыбнется и полезет на перила, встанет, поймает равновесие, осторожно подхватит склонившуюся ветку, соберет -
часть посыплется, по плечу его стукнет,
поймает - вкусные.
Спрыгнет.
С полной горстью и ещё карманом.
"Вкусные. Нравятся - а чего им так осыпаться".
Смотрела.
Любовался.
Долго.
Вот как до весенней беседки дошли, смотрел-смотрел и высказался:
- Последние выдохов двенадцать я думаю о том, что ты очень... удобного роста, чтобы тебя поцеловать. Что скажешь?
Помедлит. И подойдет вплотную. Серьезная:
- Что мне интересно, как ты целуешься.
Мягкая. Мягче, чем мог бы подумать.
Пахнет понятно - абрикосом.
Прикусывает, ускользает - дразнится...
И глаз не закрывает - смотрит... щурится.
Долго не отстранится. Но все-таки... Облизнется и выдаст вопрос:
- Ведь правда у тебя тоже полный отпуск? -
"Да", - он ответил - но когда тут понять и когда отдышаться?
А она - съест ещё абрикосину и заговорит:
- Я изрядно скучаю - по маме, и собираюсь лететь.
Но думаю вырваться.
Дня за два до окончания.
Найти тебя и... всячески продолжить.
Если не возражаешь?
- Радуюсь.
Наверно - все было можно понять уже тогда.
Но полностью отсмотрел метрику этой рыжей... и осознал, что в ней нет ни капли местной крови он далеко после,
к ночи того второго дня.
А она спала рядом.
Спиной - но вот определяя положение другого в пространстве -
отставленной ладонью, бедром, зацепившей левой ногой -
и тогда это было так неважно...
Это важным не стало и потом.
А кто распоряжался, чтоб потом у них, из совсем разных подразделений, и мелкие сроки передышки совпадали...
Ну, бог ли, случай... старшее командование, до которого все, конечно, доходило на средней армейской скорости -
что было предполагать, если это было и было живым и целым.
И им было хорошо... почему-то дальше больше все лучше...
Ну да, здесь, в его комнате, с окнами на площадь…
Она пристроилась, растянувшись, на ковре,
смотрит, как по потолку текут цветные отсветы -
там, снаружи, мокрое светлое предвесенье и догуливает свое праздник фонариков,
музыка звенит отдельными колокольчиками,
тоже проскальзывает в окно...
А она переворачивается, ложится совсем пластом на спину,
и из этого расслабленного отпускает:
- Высоко как, обалдеть...
ну... статусные семьи всегда отличаются переводом полезной площади.
Так ты, получается, аристокра-ат? - смакует местное словечко.
И жест с руки стряхивает: дразню.
- Статусная армейская Семья, так бы у вас сказали, -
он тоже слова выговаривает подчеркнуто.
Сидит - на ковре рядом, смотрит - то на нее, то на огонь,
а за окном перезваниваются праздничные колокольчики. -
Правда, я для тех старых пердунов очень отрезанный ломоть.
...В ней нет - ни капли здешней крови и надо думать - ей совсем не очевидно,
насколько по нему заметна... вся семейная история.
В первые годы, ещё до подписания всех договоров с пришлыми дед отправился совершенствовать знания.
В военную школу чужаков.
На Сорлех.
Вернулся - говорили - другим человеком.
И с женой.
Коренной уроженкой Сорлеха.
Оттуда - у внука внезапно рыжие волосы, тамошнее имя и непрошибаемое упрямство...
А от прочей ветви семьи - это - недвижимое личное имущество с высокими потолками и окнами на центральную площадь,
пустеющее без него, с тех пор, как умер дед, а старшие воспользовались новым переводом и вместе рванули на Таркис.
"За лучшим климатом".
Ну и пара знакомых лиц в местных армейских. Которых он предпочитает никогда не встречать на расстоянии ближе общего парада.
К счастью, это взаимно.
Ну - теперь его дом не пустеет.
Эта, ещё более чужая рыжая валяется тут, на ковре,
смотрит в потолок, дразнится аристократом...
И это хорошо.
Тогда он дотянется, погладит... подставится с готовностью, приподнявшись.
Она любит, когда так, снизу вверх, пересчитывая косточки...
А потом задаст вопрос:
- А ты что, нет? - и пальцами слышно, как она беззвучно смеется.
- Дочка лехтев и сен айе? И сама лехта? -
задаст вопрос, отряхнется, повернется на него и сама ответит. -
Где-то у нашей дорогой великой и нерушимой есть жопа.
Мой статус находится примерно где-то там...
Он видел. Той же ночью, в той же метрике.
Что эта рыжая, что спит рядом, совсем чужая - и принадлежит к Тем, кто Служит.
Выдоха два подумал, насколько это сейчас важно.
Решил, что здесь и сейчас ему совсем все равно.
И дальше тоже.
И тогда было, когда говорили.
Сделали пафосное лицо статусного прыща, выдал:
- Вот теперь мы все выяснили, - преувеличенно подчеркнутой разницей статусов… - засмеется первым.
В тот момент, когда его попытаются опрокинуть на ковер.
Почти получится…
А что этим дуракавалянием он... прикрыл - его рыжая ещё рассказать не может.
Вопрос проснулся потом...
Сначала следила, втихую, за общедоступным ходом летных испытаний,
отдельно - оставляла себе понять, в каком ритме сейчас получается дышать -
а когда идут на верхние и он третьим - почти не получается.
И это, отдельное, понимало - это вот просто так - жизнь,
и я хочу ее с ним жить - дальше и долго.
Потом слово за слово оказалось -
а есть -
и это взаимно...
И вопрос пришел, однажды, и об него запиналась, и уже пару раз...
Когда - голова все равно думала.
Он здешний.
Совсем здешний.
Он может просто не знать - что это место в мире и статус -
и вероятную возможность поднять в жизни это звание,
этот рюкзак со всеми маршевыми утяжелителями -
место в мире лехтев среди людей и вещей Тейрвенон -
она неизбежно передаст их детям.
Нащупывала - как больное место - говорила себе:
третий звездный год этот мир и это место принадлежат великой и нерушимой,
как он может не знать?
А назвать словами все так и не получалось.
Спросить.
Ну ничего, спросит.
Именно сегодня.
А пока есть задачи, требующие более быстрого решения.
Просто с ней правильно.
Светло и спокойно.
Нет, он так не отвечает себе.
Просто лежит и чувствует.
Именно сейчас - пока она сидит и отсчитывает пальцами - как звучит закипающая вода... Дождется нужного звука. Засыплет. Передвинет.
А потом обернется и внезапно задаст вопрос:
- Лойххи, ты ведь знаешь, как вставляют здесь стекла?
- Ну... относительно, - отзовется он. Удивленно. Она перекроет:
- С левого крыла твоего дома на втором этаже... Они - я правильно поняла, нормальные люди?
Но очень давно живут... и я пообещала.
- Найран, - теперь соберется он в ответ. - Я не успеваю. Что случилось?
- Ты... извини, - продолжает она. -
Ну, я сегодня шла к тебе.... и у этого крыла подралась.
Он встает. Ну, садится.
Чуть острей припоминает факты происходящего, что доносит общий информативный и местный информативный.
Понимает... и слушает. Ровное.
Она слышит правильный звук и снимает чай,
разливает.
Медленно.
И сначала передает ему чашку, потом говорит... за вторым глотком:
- Ну... они меня спросили, куда я иду и имею ли я право это делать.
Я удивилась.
Сожалею, обойти их не получилось.
Пришлось драться.
Они молодые и дерутся довольно плохо.
- Найран...- он выдает легко. - Ты ж не хочешь сказать, что зашвырнула кого в то окно?
- Нет, я не смогу, - отзовется серьезно, сосредоточенно. -
Там ещё дурак был, с камнями, понять опоздала.
Пришлось стрелять и вот он и промахнулся.
Он шевелится - ещё раз - но спросить не успеет.
- Непосредственный виновник будет долго разбираться -
со штанами, с теми повреждениями, что там у него с ногой,
с местной Службой наблюдения общества - если та изволит почесаться,
а жить с разбитым окном этим людям, в левом крыле, неприятно уже сейчас.
Я и пообещала.
Правда если она изволит почесаться, у меня тоже не меньше дня отожрут:
доказывай - о качестве стрельбы и правомерности применения,
тряси аттестациями.
Но сомневаюсь я...
Он шевельнется. И чашку поставит.
Слышно.
- Лойххи, - отдельно проговорит его рыжая. -
Я здесь с того времени, как на земле Далия начала прорастать Башня.
Без задействованных обзорных не хожу.
И при необходимости действую быстро.
Как считаю нужным, -
усмехнется - искры...зеленые и рыжие. Да, временами колючие. -
И я правда хорошо стреляю.
По застежке штанов, например. Не очень травматично.
Но обескураживает.
Он отпускает "понимаю".
Жестом.
Берется за чашку.
Странно думать, странно вспоминать это именно сейчас...
Но он все-таки думает.
Сидит. Здесь. Его рыжая.
А ей идет ее девятый звездный. Немногим больше ста малых лет.
Он, третье поколение, родившееся здесь под властью фай, если ему повезет, в этом возрасте уже начнет стареть.
Если не повезет, уже крепко постареет.
Она знает. Что он умеет это думать.
Помнил, как это говорили.
Сидела здесь же, на полу, спиной к огню, смотрела - помнил, как меняет положение, обнимает коленки - рукой, которой только что держалась, говорит:
- Лойххи, я знаю, что я тебя люблю и хочу быть с тобой здесь.
Столько, сколько у нас получится, - и смотрит - прямо и безоружно. -
А ещё я могу пошутить, что это, видимо, семейное.
Только я не хочу так шутить...
Знаешь - давай в какой-нибудь отпуск рванем на Сорлех.
Она странная - Ржавая земля, так... ты ее зовешь?
Но там очень хорошие дети.
А ещё я тебя с мамой познакомлю.
Она... человек специфический, но - я думаю, вы друг друга поймете.
И мы все.
А он смотрел и думал, что тоже понимает только одно:
хочу -
чтоб эта рыжая была здесь.
Смотреть на нее сегодня и сейчас и в следующий отпуск,
и потом...
А о том, что станет - ну ещё сесть и подумать -
не меньше, чем через полсотни лет -
подумает потом.
Когда придут и станут.
Неоспоримо актуальной задачей.
По крайне мере за этим почти два года думать так он не перестал.
Хочу, чтоб она была здесь.
Этот день и ещё всю жизнь. Сколько получится.
Пока его Найран договаривает:
- Разумные люди договорятся.
Для нечастых исключений существуют различные методы вразумления, - отряхивается от официального и дополняет. -
Поскольку "песочники" сгребли страдальца, надеюсь - почешутся.
Мне интересно, зачем, - потянется и поднимется. -
Ну что, пойдем?
- Сейчас, - откликнется он. -
Вот вспомню, как - правильно вставлять эти стекла...
Они возвращаются вечером.
Пожилым обитателям «с левого крыла на втором этаже» -
а тетка Гюрза, кажется, с его детства не поменялась -
понадобилось еще и напор горячей воды в помывочной подтянуть -
вот что любой армейский делает не глядя.
А потом без пирога и без рецепта пирога Найран отпускать не хотели.
Да и она не возражала.
А вспомнила, когда шли по двору,
она на свежую дыру на крыше распределительной будки посмотрит,
скажет:
"Судя по тому, что меня до сих пор не вызвали - не, песочники не почешутся.
Но разумные люди договорятся...
а что здесь волнуются - время придёт и уйдет,
придёт и уйдет снова..."
Вечер -
и да, время придёт -
и не захочет уходить.
Окна его внутренней территории выходят на площадь -
и Лойххи выругается вполголоса -
ввечеру тут пригнали на Командирскую передвижную сцену - деятели открытых каналов или кто там ещё?
... и с нее очередное дарование испытывает силу своего голоса и меру терпения жителей окружающих домов и Службы наблюдения общества:
позволенных праздников не подошло, а разрешенные сроки для громкого галдежа в людном месте покороче будут.
Найран тоже - вошла, остановилась.
Медленней подошла к подоконнику.
Остановилась и внимательно слушает.
Хмурится сосредоточенно, повернется боком:
- Не понимаю. О чем поют?
Он знает: два здешних официальных языка его рыжая плюс-минус понимает.
Но столичное наречие не слишком похоже - и на официальный, и на знакомый ей степной говор.
А ещё... ну, и голос с улицы и поет не идеально разборчиво -
очень на здешнем столичном.
А еще все здешние варианты языка она знает как что-то... непоправимо необязательное.
А еще... это не очень хочется переводить.
- О последней... - начнет он,
и поймет, что на фаэ это слово вообще никак не переводится.
У них... совсем нет слов - про то, что в таком побеждают.
Сбивается и дает перевод, какой есть. -
Последнем мятеже. В котором вас... то есть нас - наконец-то победят и сбросят в море.
И тогда взойдет солнце и будет все хорошо...
- Правда? вот надо же, - да, она удивляется.
Ярко и... безобидно.
Задумывается, медленней и мягче продолжает. -
Ну... их можно понять.
Мы тут... начудили немало.
На Сорлехе и сейчас разгребают.
Учат, -
молчит, а потом договаривает. -
А хорошо поют. Только очень громко, -
задвигает окно и садится на кровать. -
Иди ко мне.
…А потом они спят. Тепло и вместе.
А за окном - сердцевина весны.
В степи за городом Далия, столицы земли и мира Далия уже прошло - время подснежников и должно быть уже начинает приближаться время тюльпанов. На самой прогретой земле.
Они как раз договаривались на новый день слетать, посмотреть - отпуск же...
а в городе и правда - тесно.
До войны, которую позже назовут далиенским мятежом им остается немного -
до берега этого лета.
с вероятностью - скучная
Рыжие
Как, разделив полуторный диван,
Мы плавно зависали на краю,
И время пело, будто тетива:
"Нет в смерти счастья, срок тебе даю! (с)
Во времени жизни всегда есть место, где все не только правильно, но ещё и очень приятно.
Например, то, что за окном - сердцевина весны и у него время отпуска -
и для них оно снова совпало...
Что он у себя дома, ему хорошо, лежит, слушает - раковину общего тепла,
смотрит - как взлетает от ветра занавеска,
как ложатся теплые отсветы на лепнину потолка...
А на нее можно будет смотреть чуть позже,
сейчас - она приподнимется, потянется -
а по спине у нее тоже веснушки - в любое время года,
смешные, как будто просыпались со слишком длинных для уставной стрижки рыжих кудрей,
протекли одним потоком между лопаток,
отбросило течением - под левую, под сердце,
дальше рассыпало, по одной, по крапочке...
Утром, когда ещё тепло и сонно, он может - осторожно, чуть щекотно начать их пересчитывать...
к их водопаду, правда, всегда сбивается.
Традиция - такая, мелкая внутренняя - только для них двоих.
Как то, что сейчас она потянется - сильно, хорошо прогнувшись. И встанет.
Будет ставить чайник.
На решетку "очень странной жаровни твоей внутренней территории".
А он - смотреть, чуть приподнявшись, привычно думать -
а я ведь так ей и не объяснил, не смог, что у камина в спальне не было никакой функции -
ну, кроме декоративной.
Для обогрева он тоже... так себе годится.
Ну, ничего, ещё скажет. У него будет время.
Все его время жизни, надо полагать.
Потому что - он и сам не заметил, когда - это стало полноправной ее частью.
Придающей миру цельность и смысл.
И то, что в ней хорошо.
Потому что в ней есть эта, рыжая, и это совсем их жизнь.
И эта рыжая, его Найран, Золотце... Солнечное -
легко, в искорках усмехаясь, как это у нее всегда получается -
раз, два и продолжит свое "у тебя хороший дом" - "здесь всем будет просторно... как насчет - ну минимум троих?"
А что она из пришлых по всей своей крови, а пришлые этим никогда не пошутят...
тем более их женщина, которой нравится тебя любить - и это очень взаимно.
Было тепло - было большое,
удержался,
сдал веселым в ответ:
"А они будут такими же громкими, как ты? Ну, скажу тогда - ладно, но не больше: не выдержу..."
Улыбнется, наклонится, боднет в плечо: "Я не уверена, что это наследуется..."
Знали - что это так и дальше так будет,
а с официальной процедурой оформления новой семьи - время подождет, можно повременить до осени.
Связываться с недожоркой и прочими службами регистрации себе дешевле на целую голову с отстрелянными аттестациями...
Да и в том, что доброе дело лучше затевать к урожаю традиции пришлых и здешней земли удивительно совпадают.
Только сроки того урожая разнятся.
Этого он сейчас совсем не думает.
Хорошо, что так есть - и что у них получилось.
А началось все совсем случайно.
К обязательным медосмотрам Лойххи Ржавый относился... как любой из летных крыльев Башни - как к неизбежному злу.
А в первые года два в верхних крыльях в испытательной группе - ещё и побаивался.
Все-таки из местных был всего-то девятым, кто сюда поднялся.
Так что переброситься парой-другой, а там и двенадцатью фразами с рыжей медиком на регистрационном пульте...
да в общем вышло между делом, но воодушевило.
Бытовуху городка обсуждали, помнит.
И скорость и точность хождения транспорта.
Смеялись.
Потом уже выяснилось, что эс’тиер восстановительной службы Мэргэннаран эс Хэрмэн в тот день за пульт встала срочно задействованного коллегу замещать.
На обязательный отчетный практикум должного оформления...
и любят медики этот практикум - ну потом узнал - примерно так, как летные - медосмотры.
Не иначе - так должно было быть.
Перебросились - так и разошлись бы.
Но случилось встретиться - как раз в сезон летнего отпуска, перед аттестациями.
Разговор тот случился круг дней с небольшим назад, не забыли - ни его, ни друг друга...
Хорошо запоздавший тряский транспорт также посодействовал - вспомнить.
Летел - до посадочной города Далия,
исполняя по ходу буквально все, о чем злословили.
А ещё Лойххи помнил - да, именно там, в катере ещё, внутри разговора.
Она улыбнется - и почти дотянется до светлой, незагорелой полоски кожи на лбу:
- Что, обкорнали перед парадом?
- Ну так, в первых рядах стоять, - ответит, продолжит. -
Смотрю, медикам требованиями к виду башки и формы меньше по мозгам чеканят?
- Так на параде не стоять, - рассыплет искорками, подчеркнуто годовой тряхнет - кудри... рыжие.
"Потому и внимание обратил, - улыбался потом. -
Потому что веселая и рыжая.
Мало на земле Далия нас, таких - все больше черные, темные".
Это вот на земле за проливом, на Сорлехе, таких, говорят, каждый первый,
потому и зовут его землей ржавых людей,
вон - и его здесь прозвали.
Носил - сейчас, под подданством пришлых уже не сойдет за оскорбление.
А ещё про себя знал - тогда первый раз и обожгло, когда... пальцами показывала -
хочу.
Как минимум - чтоб дотянулась и погладила.
Поначалу ещё считал - здешняя.
Из тех, кто за проливом.
Ну вот тем более, что туда и летела - близкого старшего родича навестить.
Но по правде, был рад, что транспорт двигался с ожидаемо дерьмовой скоростью
и в итоге общий транспортный катер на Сорлех помахал ей следом взлетных.
Остался рядом, услышал: «Теперь жди - все три больших круга… На что бы употребить их с пользой?»
Слово за слово - и предложил, на правах местного обитателя - показать, какой он - город Далия, столица мира Далия и на что тут можно посмотреть, если интересно.
Было интересно.
Оказывается, она так и не сумела побывать здесь.
Бродили.
Показывал.
Помнил, она говорила странное: какой город тесный.
Случилось - когда уже время подходило,
по дороге обратно, к посадочным,
вышли - на каньон, в старые сады,
решил добраться до весенней беседки.
Помнил - как она оглядывается на спуске, смотрит вверх -
абрикосы, вызрели, уже падают -
спросит - это чье-то? -
услышит, что дикий угол старого сада - ничье, спросит - вкусные? -
улыбнется и полезет на перила, встанет, поймает равновесие, осторожно подхватит склонившуюся ветку, соберет -
часть посыплется, по плечу его стукнет,
поймает - вкусные.
Спрыгнет.
С полной горстью и ещё карманом.
"Вкусные. Нравятся - а чего им так осыпаться".
Смотрела.
Любовался.
Долго.
Вот как до весенней беседки дошли, смотрел-смотрел и высказался:
- Последние выдохов двенадцать я думаю о том, что ты очень... удобного роста, чтобы тебя поцеловать. Что скажешь?
Помедлит. И подойдет вплотную. Серьезная:
- Что мне интересно, как ты целуешься.
Мягкая. Мягче, чем мог бы подумать.
Пахнет понятно - абрикосом.
Прикусывает, ускользает - дразнится...
И глаз не закрывает - смотрит... щурится.
Долго не отстранится. Но все-таки... Облизнется и выдаст вопрос:
- Ведь правда у тебя тоже полный отпуск? -
"Да", - он ответил - но когда тут понять и когда отдышаться?
А она - съест ещё абрикосину и заговорит:
- Я изрядно скучаю - по маме, и собираюсь лететь.
Но думаю вырваться.
Дня за два до окончания.
Найти тебя и... всячески продолжить.
Если не возражаешь?
- Радуюсь.
Наверно - все было можно понять уже тогда.
Но полностью отсмотрел метрику этой рыжей... и осознал, что в ней нет ни капли местной крови он далеко после,
к ночи того второго дня.
А она спала рядом.
Спиной - но вот определяя положение другого в пространстве -
отставленной ладонью, бедром, зацепившей левой ногой -
и тогда это было так неважно...
Это важным не стало и потом.
А кто распоряжался, чтоб потом у них, из совсем разных подразделений, и мелкие сроки передышки совпадали...
Ну, бог ли, случай... старшее командование, до которого все, конечно, доходило на средней армейской скорости -
что было предполагать, если это было и было живым и целым.
И им было хорошо... почему-то дальше больше все лучше...
Ну да, здесь, в его комнате, с окнами на площадь…
Она пристроилась, растянувшись, на ковре,
смотрит, как по потолку текут цветные отсветы -
там, снаружи, мокрое светлое предвесенье и догуливает свое праздник фонариков,
музыка звенит отдельными колокольчиками,
тоже проскальзывает в окно...
А она переворачивается, ложится совсем пластом на спину,
и из этого расслабленного отпускает:
- Высоко как, обалдеть...
ну... статусные семьи всегда отличаются переводом полезной площади.
Так ты, получается, аристокра-ат? - смакует местное словечко.
И жест с руки стряхивает: дразню.
- Статусная армейская Семья, так бы у вас сказали, -
он тоже слова выговаривает подчеркнуто.
Сидит - на ковре рядом, смотрит - то на нее, то на огонь,
а за окном перезваниваются праздничные колокольчики. -
Правда, я для тех старых пердунов очень отрезанный ломоть.
...В ней нет - ни капли здешней крови и надо думать - ей совсем не очевидно,
насколько по нему заметна... вся семейная история.
В первые годы, ещё до подписания всех договоров с пришлыми дед отправился совершенствовать знания.
В военную школу чужаков.
На Сорлех.
Вернулся - говорили - другим человеком.
И с женой.
Коренной уроженкой Сорлеха.
Оттуда - у внука внезапно рыжие волосы, тамошнее имя и непрошибаемое упрямство...
А от прочей ветви семьи - это - недвижимое личное имущество с высокими потолками и окнами на центральную площадь,
пустеющее без него, с тех пор, как умер дед, а старшие воспользовались новым переводом и вместе рванули на Таркис.
"За лучшим климатом".
Ну и пара знакомых лиц в местных армейских. Которых он предпочитает никогда не встречать на расстоянии ближе общего парада.
К счастью, это взаимно.
Ну - теперь его дом не пустеет.
Эта, ещё более чужая рыжая валяется тут, на ковре,
смотрит в потолок, дразнится аристократом...
И это хорошо.
Тогда он дотянется, погладит... подставится с готовностью, приподнявшись.
Она любит, когда так, снизу вверх, пересчитывая косточки...
А потом задаст вопрос:
- А ты что, нет? - и пальцами слышно, как она беззвучно смеется.
- Дочка лехтев и сен айе? И сама лехта? -
задаст вопрос, отряхнется, повернется на него и сама ответит. -
Где-то у нашей дорогой великой и нерушимой есть жопа.
Мой статус находится примерно где-то там...
Он видел. Той же ночью, в той же метрике.
Что эта рыжая, что спит рядом, совсем чужая - и принадлежит к Тем, кто Служит.
Выдоха два подумал, насколько это сейчас важно.
Решил, что здесь и сейчас ему совсем все равно.
И дальше тоже.
И тогда было, когда говорили.
Сделали пафосное лицо статусного прыща, выдал:
- Вот теперь мы все выяснили, - преувеличенно подчеркнутой разницей статусов… - засмеется первым.
В тот момент, когда его попытаются опрокинуть на ковер.
Почти получится…
А что этим дуракавалянием он... прикрыл - его рыжая ещё рассказать не может.
Вопрос проснулся потом...
Сначала следила, втихую, за общедоступным ходом летных испытаний,
отдельно - оставляла себе понять, в каком ритме сейчас получается дышать -
а когда идут на верхние и он третьим - почти не получается.
И это, отдельное, понимало - это вот просто так - жизнь,
и я хочу ее с ним жить - дальше и долго.
Потом слово за слово оказалось -
а есть -
и это взаимно...
И вопрос пришел, однажды, и об него запиналась, и уже пару раз...
Когда - голова все равно думала.
Он здешний.
Совсем здешний.
Он может просто не знать - что это место в мире и статус -
и вероятную возможность поднять в жизни это звание,
этот рюкзак со всеми маршевыми утяжелителями -
место в мире лехтев среди людей и вещей Тейрвенон -
она неизбежно передаст их детям.
Нащупывала - как больное место - говорила себе:
третий звездный год этот мир и это место принадлежат великой и нерушимой,
как он может не знать?
А назвать словами все так и не получалось.
Спросить.
Ну ничего, спросит.
Именно сегодня.
А пока есть задачи, требующие более быстрого решения.
Просто с ней правильно.
Светло и спокойно.
Нет, он так не отвечает себе.
Просто лежит и чувствует.
Именно сейчас - пока она сидит и отсчитывает пальцами - как звучит закипающая вода... Дождется нужного звука. Засыплет. Передвинет.
А потом обернется и внезапно задаст вопрос:
- Лойххи, ты ведь знаешь, как вставляют здесь стекла?
- Ну... относительно, - отзовется он. Удивленно. Она перекроет:
- С левого крыла твоего дома на втором этаже... Они - я правильно поняла, нормальные люди?
Но очень давно живут... и я пообещала.
- Найран, - теперь соберется он в ответ. - Я не успеваю. Что случилось?
- Ты... извини, - продолжает она. -
Ну, я сегодня шла к тебе.... и у этого крыла подралась.
Он встает. Ну, садится.
Чуть острей припоминает факты происходящего, что доносит общий информативный и местный информативный.
Понимает... и слушает. Ровное.
Она слышит правильный звук и снимает чай,
разливает.
Медленно.
И сначала передает ему чашку, потом говорит... за вторым глотком:
- Ну... они меня спросили, куда я иду и имею ли я право это делать.
Я удивилась.
Сожалею, обойти их не получилось.
Пришлось драться.
Они молодые и дерутся довольно плохо.
- Найран...- он выдает легко. - Ты ж не хочешь сказать, что зашвырнула кого в то окно?
- Нет, я не смогу, - отзовется серьезно, сосредоточенно. -
Там ещё дурак был, с камнями, понять опоздала.
Пришлось стрелять и вот он и промахнулся.
Он шевелится - ещё раз - но спросить не успеет.
- Непосредственный виновник будет долго разбираться -
со штанами, с теми повреждениями, что там у него с ногой,
с местной Службой наблюдения общества - если та изволит почесаться,
а жить с разбитым окном этим людям, в левом крыле, неприятно уже сейчас.
Я и пообещала.
Правда если она изволит почесаться, у меня тоже не меньше дня отожрут:
доказывай - о качестве стрельбы и правомерности применения,
тряси аттестациями.
Но сомневаюсь я...
Он шевельнется. И чашку поставит.
Слышно.
- Лойххи, - отдельно проговорит его рыжая. -
Я здесь с того времени, как на земле Далия начала прорастать Башня.
Без задействованных обзорных не хожу.
И при необходимости действую быстро.
Как считаю нужным, -
усмехнется - искры...зеленые и рыжие. Да, временами колючие. -
И я правда хорошо стреляю.
По застежке штанов, например. Не очень травматично.
Но обескураживает.
Он отпускает "понимаю".
Жестом.
Берется за чашку.
Странно думать, странно вспоминать это именно сейчас...
Но он все-таки думает.
Сидит. Здесь. Его рыжая.
А ей идет ее девятый звездный. Немногим больше ста малых лет.
Он, третье поколение, родившееся здесь под властью фай, если ему повезет, в этом возрасте уже начнет стареть.
Если не повезет, уже крепко постареет.
Она знает. Что он умеет это думать.
Помнил, как это говорили.
Сидела здесь же, на полу, спиной к огню, смотрела - помнил, как меняет положение, обнимает коленки - рукой, которой только что держалась, говорит:
- Лойххи, я знаю, что я тебя люблю и хочу быть с тобой здесь.
Столько, сколько у нас получится, - и смотрит - прямо и безоружно. -
А ещё я могу пошутить, что это, видимо, семейное.
Только я не хочу так шутить...
Знаешь - давай в какой-нибудь отпуск рванем на Сорлех.
Она странная - Ржавая земля, так... ты ее зовешь?
Но там очень хорошие дети.
А ещё я тебя с мамой познакомлю.
Она... человек специфический, но - я думаю, вы друг друга поймете.
И мы все.
А он смотрел и думал, что тоже понимает только одно:
хочу -
чтоб эта рыжая была здесь.
Смотреть на нее сегодня и сейчас и в следующий отпуск,
и потом...
А о том, что станет - ну ещё сесть и подумать -
не меньше, чем через полсотни лет -
подумает потом.
Когда придут и станут.
Неоспоримо актуальной задачей.
По крайне мере за этим почти два года думать так он не перестал.
Хочу, чтоб она была здесь.
Этот день и ещё всю жизнь. Сколько получится.
Пока его Найран договаривает:
- Разумные люди договорятся.
Для нечастых исключений существуют различные методы вразумления, - отряхивается от официального и дополняет. -
Поскольку "песочники" сгребли страдальца, надеюсь - почешутся.
Мне интересно, зачем, - потянется и поднимется. -
Ну что, пойдем?
- Сейчас, - откликнется он. -
Вот вспомню, как - правильно вставлять эти стекла...
Они возвращаются вечером.
Пожилым обитателям «с левого крыла на втором этаже» -
а тетка Гюрза, кажется, с его детства не поменялась -
понадобилось еще и напор горячей воды в помывочной подтянуть -
вот что любой армейский делает не глядя.
А потом без пирога и без рецепта пирога Найран отпускать не хотели.
Да и она не возражала.
А вспомнила, когда шли по двору,
она на свежую дыру на крыше распределительной будки посмотрит,
скажет:
"Судя по тому, что меня до сих пор не вызвали - не, песочники не почешутся.
Но разумные люди договорятся...
а что здесь волнуются - время придёт и уйдет,
придёт и уйдет снова..."
Вечер -
и да, время придёт -
и не захочет уходить.
Окна его внутренней территории выходят на площадь -
и Лойххи выругается вполголоса -
ввечеру тут пригнали на Командирскую передвижную сцену - деятели открытых каналов или кто там ещё?
... и с нее очередное дарование испытывает силу своего голоса и меру терпения жителей окружающих домов и Службы наблюдения общества:
позволенных праздников не подошло, а разрешенные сроки для громкого галдежа в людном месте покороче будут.
Найран тоже - вошла, остановилась.
Медленней подошла к подоконнику.
Остановилась и внимательно слушает.
Хмурится сосредоточенно, повернется боком:
- Не понимаю. О чем поют?
Он знает: два здешних официальных языка его рыжая плюс-минус понимает.
Но столичное наречие не слишком похоже - и на официальный, и на знакомый ей степной говор.
А ещё... ну, и голос с улицы и поет не идеально разборчиво -
очень на здешнем столичном.
А еще все здешние варианты языка она знает как что-то... непоправимо необязательное.
А еще... это не очень хочется переводить.
- О последней... - начнет он,
и поймет, что на фаэ это слово вообще никак не переводится.
У них... совсем нет слов - про то, что в таком побеждают.
Сбивается и дает перевод, какой есть. -
Последнем мятеже. В котором вас... то есть нас - наконец-то победят и сбросят в море.
И тогда взойдет солнце и будет все хорошо...
- Правда? вот надо же, - да, она удивляется.
Ярко и... безобидно.
Задумывается, медленней и мягче продолжает. -
Ну... их можно понять.
Мы тут... начудили немало.
На Сорлехе и сейчас разгребают.
Учат, -
молчит, а потом договаривает. -
А хорошо поют. Только очень громко, -
задвигает окно и садится на кровать. -
Иди ко мне.
…А потом они спят. Тепло и вместе.
А за окном - сердцевина весны.
В степи за городом Далия, столицы земли и мира Далия уже прошло - время подснежников и должно быть уже начинает приближаться время тюльпанов. На самой прогретой земле.
Они как раз договаривались на новый день слетать, посмотреть - отпуск же...
а в городе и правда - тесно.
До войны, которую позже назовут далиенским мятежом им остается немного -
до берега этого лета.