Семь камней
Я познакомилась с Йоси совершенно случайно. Приехала на автобусную станцию раньше времени и начала бродить по вокзалу, чтобы скоротать время. На вокзале скоротать время можно либо присев перекусить, либо заходить во все магазины подряд и глазеть на развалы одежды, обуви, дисков или книг. Приятнее всего, конечно, зайти в книжный магазин и спрятаться где-нибудь в дальнем углу с какой-нибудь книгой. В тот день книжный был закрыт и на двери висела большая табличка: переучёт. Интересно, что они переучитывали. Но, так или иначе, оставалось только либо зайти в кафе, либо бродить меж бесконечного ряда магазинов. Размышляя о том, что же лучше, я заметила Йоси. Он сидел за своим столиком рядом с лестницей. Столик был накрыт какой-то скатертью, на которой красовались павлины и попугаи. На столе лежала колода карт, хаотически разбросаны несколько цветных камней и курилась сандаловая палочка. Я подошла и села на стул напротив.
- Добрый день. Меня зовут Йоси. А тебя?
- Тата. Меня все зовут Тата. Ты гадаешь?
Я сама не знаю, для чего я туда подсела. Я не верю в гадания, не верю в духов, не верю в спиритические сеансы. Я верю в здесь и сейчас. Когда-то, в далёком детстве, мы вызывали духов. Мы раскладывали большую круглую белую доску, сверху ставили стрелку и держались за руки. Кого мы будем вызывать в этот раз? Эйнштейна предложила Маша. Помню как смешно нам стало тогда -- зачем нам Эйнштейн? Маша пожала плечами -- почему бы и нет? Мы вызывали Эйнштейна: закрывали глаза, держались за руки, качались в разные стороны и монотонно бормотали: дух Эйнштейна, приди к нам, дух Эйнштейна, расскажи нам..
- Я гадаю. Тебе погадать?
- Я и сама не знаю, что мне.
Йоси внимательно посмотрел на меня и засмеялся:
- Ты не веришь в гадания, так ведь?
- Не верю, -- стало сразу легче. Легче, что не надо придумывать ничего. Не надо объяснять, зачем же я к нему подсела, раз всё равно не верю. И ведь знала же, что гадает. Карты, сандаловая палочка, павлины на скатерти. Весь антураж, всё как положено.
- Так гадать или нет? На самом деле, это не важно, веришь ты или нет. Если не веришь, то какая разница, что я тебе скажу. А если вдруг сбудется, будешь думать, что это занятное совпадение.
Эйнштейн тогда так и не пришёл. Пришла Леськина мама. Долгое молчание и отсутствие света в комнате стали её волновать. Она зашла в самый ответственный момент. Именно тогда, когда пресловутая стрелка уже почти начала крутиться. Именно тогда, когда уже были почти слышны шаги. Она распахнула дверь и мы все закричали. Маша испугалась больше всех. Потом-то, конечно, мы все смеялись и наперебой объясняли, что это шутка. Что мы не верим ни в каких духов. Потом -- через полчаса, когда она поила нас чаем на маленькой белой кухне. Лесина мама достала откуда-то огромную банку земляничного варенья. Кому нужен дух Эйнштейна, когда есть земляничное варенье.
- Тата... Красивое имя. Никогда не слышал. Ты, наверное, актриса?
- Нет, совсем не актриса. Дурацкое имя, -- огрызнулась я, -- мама начиталась каких-то книг. Дурацкое имя.
Не то чтобы мне не нравилось моё имя. Просто мне казалось, что моё настоящее имя должно быть длиннее. Тата -- это как-то несолидно. Несерьёзно совсем. Я, конечно, хотела стать актрисой. А кто не хотел? Все хотели. И я очень хотела. Но плохая дикция и характерная внешность. "Понимаешь," -- объясняла мне Ольга Николаевна, режиссёр нашего драмкружка, -- "у тебя дикция плохая, и внешность... характерная. Как, к примеру, у Ахеджаковой. Но Ахеджакова -- это же Ахеджакова, а других таких нет. Тебе не надо в актрисы. Есть же масса интересных специальностей. Масса". И то правда. Я ей сразу поверила. И не пошла в актрисы.
- Давай я тебе расскажу о тебе. Может, ты тогда поверишь? Хочешь, я тебе бесплатно погадаю? -- Йоси внимательно смотрел на меня. -- Скажи, что тебе важнее всего узнать, и я погадаю именно на это. Хочешь? Почему ты такая грустная?
Мне было совсем не грустно. Нет, даже не так. Мне было плохо столько времени подряд, что в этот момент мне было уже почти не плохо. Мне было почти всё равно. А от этого до хорошо всего один шаг. Так глупо расстались. И всё вроде было нормально. Нормально до ненормальности. И не ругались почти. И непонятно откуда пришла такая усталость. Непонятно откуда взялось ощущение, что я не могу здесь находиться больше ни минуты. Я начала задыхаться. Иногда мне было страшно ложиться спать, казалось, что я задохнусь во сне. Говорят, замечательно умереть во сне. Мне кажется, чушь это. Ведь когда ты пошёл спать, ты строил планы на следующее утро, ты думал, что же ты будешь делать, когда проснёшься. А тут раз. И задохнулся. Самое ужасное, что это невозможно объяснить. "Дорогой, я устала. Я задыхаюсь" -- это то, что, наверное, надо сказать. Ты говоришь и понимаешь, что сказать такое невозможно. Да и не поймёт ведь. Посоветует отдохнуть и выйти на свежий воздух. Поцелует и скажет, что всё будет хорошо. А я задыхаюсь. Поэтому ничего не стала объяснять, просто сказала, что всё. Он тогда серьёзно посмотрел, очень серьёзно -- "ты уверена?". Так спокойно, будто я сказала, что сосиски закончились.
- Ну уж нет. Давай, гадай. Но, раз ты умеешь гадать, то сам сумеешь угадать, что мне важно узнать. -- Я не хотела его уесть, но нелепо говорить тому, кто сам знает, что ему надо знать. -- И я, конечно, заплачу. Иначе нечестно.
- Нечестно? -- Йоси рассмеялся. -- Ты хорошая, ты знаешь? Нет, правда, я не льщу. Ты правда хорошая. Пусть это будет первая вещь, которую я сказал тебе о тебе.
- Первая? А сколько их будет всего? -- чёрт бы побрал мою страсть к выяснениям.
- Всего будет семь. Ровно семь. Столько, сколько камней на столе.
Я немедленно принялась считать камни. Их действительно было семь. Как-то маловато за ту цену, которую он назвал. Но я уже там сидела, а автобус только через полчаса.
- У меня автобус через полчаса. Успеешь?
- Успеем. Не гони. Давай всё по порядку.
Я знала, что буду жалеть. Знала, конечно. Первую неделю жила как в тумане. Будто бельмо на глазу, вúдно плохо, слышно плохо. Для чего я это сделала? И не то чтобы я ждала, что он будет меня уговаривать. Знала, что в этот раз не будет. Сколько можно. Он так и не понял. Мне тогда было ужасно плохо и я точно знала, что будет ещё хуже. Но остаться не могла. Если Йоси ещё раз скажет мне о том, что я хорошая, я заплачý и уйду. Больше не могу этого слышать. Ты хорошая, ты замечательная, ты самая лучшая. Если я такая хорошая, то почему мне так плохо?
- Ты всегда жила на самом последнем этаже. Всегда. И только в последний год жила на первом. Тебе нельзя жить на первом. На первом ты задыхаешься. Тебе нужно небо. Есть люди, которым нужно небо. Ты такая. Почему ты улыбаешься? -- Йоси был предельно серьёзен.
- Ты всем говоришь это?
- Нет. Разным людям разное. Да и какая разница, что я кому говорю? Ведь я же прав, скажи?
Смешно, но он оказался прав. Я действительно люблю последние этажи. С самого детства. В детстве жила очень высоко. Помню, как было страшно выходить на балкон: казалось, что непременно упаду. Потом перестала бояться. Выходила, смотрела куда-то в небо, даже свешивалась с перил. Странно на самом деле -- у меня панический страх высоты. Кроме последних этажей. Хорошо, что не сказал, какая я хорошая. Интересно, плохо ли ему сейчас так, как мне? Месяц как расстались, а ни слуху, ни духу. Значит, не так плохо. Может, и хорошо, что так.
- Прав. Это уже вторая вещь. А про то, что мне интересно, так и не сказал.
- Ты скептик, -- усмехнулся Йоси, -- такой красивой женщине нельзя быть скептиком, Тата. Почему ты смеёшься?
- Да потому, что это смешно. Скажи женщине, что она красивая, и она во всё поверит -- неужели кто-то покупается?
- Все женщины красивы, -- неожиданно серьёзно сказал Йоси, -- только не все об этом знают.
- И ты здесь для того, чтобы это рассказать?
- Может, и для этого. Я здесь много для чего. Не отвлекайся, у тебя мало времени -- у тебя автобус скоро, помнишь?
Чёрт, я совсем забыла об этом автобусе. Надо было кофе пить. Или зайти в обувной. Лишняя пара обуви никогда не помешает. Чего я сюда уселась?
- Ровно через семь периодов тебе предстоит переезд, -- Йоси смотрел в карту. На карте был какой-то человек. Кажется, он висел вверх ногами. Впрочем, может и не человек.
Как он там углядел переезд? Никуда я не собираюсь переезжать. Только что переехала. Столько нервов. Удачно мы расстались, что ни говори. Как раз закончился контракт на квартиру. Леська приехала, чтобы помочь. Хорошо, что приехала. Иначе так бы и стояла -- с двумя чемоданами, посреди дороги. Расстались -- так расстались. Это твой чемодан, это мой чемодан. Только диски жалко. Придётся заново все покупать.
- Что такое период? -- вырвалась я из дороги с чемоданом.
- Это может быть семь часов. Или семь дней. Или семь месяцев.
- Или семь лет, или семь веков? -- неуклюже засмеялась я.
- Нет -- больше семи месяцев не будет. С этажом же я был прав, ну послушай -- всё равно уже заплатила.
У Йоси низкий голос. Приятный. Эта дурацкая сандаловая палочка. Кто покупается на этот антураж? Ты, дорогая, -- зазвучало в голове очевидное.
- Теперь ты мне скажешь, когда я умру, и это будет очень скоро, так?
Сама не знаю, почему хамила. Когда-то Леське нагадали, что она умрёт ровно в сорок. Будет жить счастливо до сорока, а потом умрёт. Нам тогда шестнадцать, кажется, было. Леська плакала и кричала, что не хочет умирать, а я никак не могла понять, с чего бы ей умирать. Подумаешь, какая-то дура сказала. Чего слушать идиотов на улице. Леська самая старшая. Через восемь лет будет сорок. Ни за что она не умрёт. Ни за что. Нет, когда-нибудь, конечно, умрёт. Но не в сорок.
- Нет, не скажу. Ты будешь жить долго. Очень долго -- не буду говорить сколько, но долго. И ещё: твоя подруга тоже будет жить долго, не волнуйся.
- Какая подруга? -- меня словно ошпарило.
- У тебя подруга, ты волнуешься, кажется, я вижу сорок. Но она будет жить долго. Не волнуйся. -- Йоси улыбнулся и переложил пятый камень. Я и не заметила, как он перекладывал камни. Слева пять, справа два. А я так и не узнала ничего.
- Подожди, -- я не поверила, нет, но если осталось всего два... -- Осталось только две вещи?
- Да, только две.
- Но ты так и не сказал то, что мне интересно больше всего!
- А что тебе интересно? Ты сама знаешь?
Конечно, я знала. Я хотела, чтобы он вернулся. Я хотела, чтобы мы снова были вместе. Я хотела, чтобы если не он, то кто-то другой -- к кому хочется возвращаться. Я хотела, чтобы работа хорошая, чтобы родители не болели, чтобы денег столько, чтобы на всё хватало, чтобы у Леськи ребёнок родился -- она так давно мечтает, они столько всего испробовали, чтобы у меня дети, чтобы мир во всём мире, боже какая чушь. Что же я хочу?
- Он вернётся -- через девять периодов, -- Йоси не смотрел на меня. Смотрел на какой-то сияющий меч.
- Кто? -- я боялась даже думать. Это чушь, такого не бывает, он не может читать мысли. У меня скоро автобус.
- Тот, кого ты ждёшь, -- Йоси переложил шестой камень и задумался. -- Ты хорошая, -- он дотронулся до седьмого камня.
- Подожди, но ведь хорошая уже было, это не вещь, не дополнительная вещь!
- Нет. Это другая хорошая. Ты хорошая. Только нетерпеливая. Тата -- красивое имя. Очень. Совсем не дурацкое.
Йоси переложил седьмой камень и слева семь камней. Сеанс закончен. Я посмотрела на часы -- автобус через семь минут. Семь камней, семь минут. Он мне ничего не сказал. Он сказал мне больше, чем надо.
Я купила кофе и побежала на автобус. В автобусе я всегда сплю. В этот раз мне не спалось. Мне хотелось верить, но я не верила. Мне хотелось об этом не думать, но не получалось.
Он вернулся через девять дней. Мы переехали через семь недель и расстались через год. Я искала Йоси. Мне было нужно -- сама не знаю для чего. Но все, кого я о нём спрашивала, удивлялись -- здесь никогда не было никаких гадалок. Никогда.
- Добрый день. Меня зовут Йоси. А тебя?
- Тата. Меня все зовут Тата. Ты гадаешь?
Я сама не знаю, для чего я туда подсела. Я не верю в гадания, не верю в духов, не верю в спиритические сеансы. Я верю в здесь и сейчас. Когда-то, в далёком детстве, мы вызывали духов. Мы раскладывали большую круглую белую доску, сверху ставили стрелку и держались за руки. Кого мы будем вызывать в этот раз? Эйнштейна предложила Маша. Помню как смешно нам стало тогда -- зачем нам Эйнштейн? Маша пожала плечами -- почему бы и нет? Мы вызывали Эйнштейна: закрывали глаза, держались за руки, качались в разные стороны и монотонно бормотали: дух Эйнштейна, приди к нам, дух Эйнштейна, расскажи нам..
- Я гадаю. Тебе погадать?
- Я и сама не знаю, что мне.
Йоси внимательно посмотрел на меня и засмеялся:
- Ты не веришь в гадания, так ведь?
- Не верю, -- стало сразу легче. Легче, что не надо придумывать ничего. Не надо объяснять, зачем же я к нему подсела, раз всё равно не верю. И ведь знала же, что гадает. Карты, сандаловая палочка, павлины на скатерти. Весь антураж, всё как положено.
- Так гадать или нет? На самом деле, это не важно, веришь ты или нет. Если не веришь, то какая разница, что я тебе скажу. А если вдруг сбудется, будешь думать, что это занятное совпадение.
Эйнштейн тогда так и не пришёл. Пришла Леськина мама. Долгое молчание и отсутствие света в комнате стали её волновать. Она зашла в самый ответственный момент. Именно тогда, когда пресловутая стрелка уже почти начала крутиться. Именно тогда, когда уже были почти слышны шаги. Она распахнула дверь и мы все закричали. Маша испугалась больше всех. Потом-то, конечно, мы все смеялись и наперебой объясняли, что это шутка. Что мы не верим ни в каких духов. Потом -- через полчаса, когда она поила нас чаем на маленькой белой кухне. Лесина мама достала откуда-то огромную банку земляничного варенья. Кому нужен дух Эйнштейна, когда есть земляничное варенье.
- Тата... Красивое имя. Никогда не слышал. Ты, наверное, актриса?
- Нет, совсем не актриса. Дурацкое имя, -- огрызнулась я, -- мама начиталась каких-то книг. Дурацкое имя.
Не то чтобы мне не нравилось моё имя. Просто мне казалось, что моё настоящее имя должно быть длиннее. Тата -- это как-то несолидно. Несерьёзно совсем. Я, конечно, хотела стать актрисой. А кто не хотел? Все хотели. И я очень хотела. Но плохая дикция и характерная внешность. "Понимаешь," -- объясняла мне Ольга Николаевна, режиссёр нашего драмкружка, -- "у тебя дикция плохая, и внешность... характерная. Как, к примеру, у Ахеджаковой. Но Ахеджакова -- это же Ахеджакова, а других таких нет. Тебе не надо в актрисы. Есть же масса интересных специальностей. Масса". И то правда. Я ей сразу поверила. И не пошла в актрисы.
- Давай я тебе расскажу о тебе. Может, ты тогда поверишь? Хочешь, я тебе бесплатно погадаю? -- Йоси внимательно смотрел на меня. -- Скажи, что тебе важнее всего узнать, и я погадаю именно на это. Хочешь? Почему ты такая грустная?
Мне было совсем не грустно. Нет, даже не так. Мне было плохо столько времени подряд, что в этот момент мне было уже почти не плохо. Мне было почти всё равно. А от этого до хорошо всего один шаг. Так глупо расстались. И всё вроде было нормально. Нормально до ненормальности. И не ругались почти. И непонятно откуда пришла такая усталость. Непонятно откуда взялось ощущение, что я не могу здесь находиться больше ни минуты. Я начала задыхаться. Иногда мне было страшно ложиться спать, казалось, что я задохнусь во сне. Говорят, замечательно умереть во сне. Мне кажется, чушь это. Ведь когда ты пошёл спать, ты строил планы на следующее утро, ты думал, что же ты будешь делать, когда проснёшься. А тут раз. И задохнулся. Самое ужасное, что это невозможно объяснить. "Дорогой, я устала. Я задыхаюсь" -- это то, что, наверное, надо сказать. Ты говоришь и понимаешь, что сказать такое невозможно. Да и не поймёт ведь. Посоветует отдохнуть и выйти на свежий воздух. Поцелует и скажет, что всё будет хорошо. А я задыхаюсь. Поэтому ничего не стала объяснять, просто сказала, что всё. Он тогда серьёзно посмотрел, очень серьёзно -- "ты уверена?". Так спокойно, будто я сказала, что сосиски закончились.
- Ну уж нет. Давай, гадай. Но, раз ты умеешь гадать, то сам сумеешь угадать, что мне важно узнать. -- Я не хотела его уесть, но нелепо говорить тому, кто сам знает, что ему надо знать. -- И я, конечно, заплачу. Иначе нечестно.
- Нечестно? -- Йоси рассмеялся. -- Ты хорошая, ты знаешь? Нет, правда, я не льщу. Ты правда хорошая. Пусть это будет первая вещь, которую я сказал тебе о тебе.
- Первая? А сколько их будет всего? -- чёрт бы побрал мою страсть к выяснениям.
- Всего будет семь. Ровно семь. Столько, сколько камней на столе.
Я немедленно принялась считать камни. Их действительно было семь. Как-то маловато за ту цену, которую он назвал. Но я уже там сидела, а автобус только через полчаса.
- У меня автобус через полчаса. Успеешь?
- Успеем. Не гони. Давай всё по порядку.
Я знала, что буду жалеть. Знала, конечно. Первую неделю жила как в тумане. Будто бельмо на глазу, вúдно плохо, слышно плохо. Для чего я это сделала? И не то чтобы я ждала, что он будет меня уговаривать. Знала, что в этот раз не будет. Сколько можно. Он так и не понял. Мне тогда было ужасно плохо и я точно знала, что будет ещё хуже. Но остаться не могла. Если Йоси ещё раз скажет мне о том, что я хорошая, я заплачý и уйду. Больше не могу этого слышать. Ты хорошая, ты замечательная, ты самая лучшая. Если я такая хорошая, то почему мне так плохо?
- Ты всегда жила на самом последнем этаже. Всегда. И только в последний год жила на первом. Тебе нельзя жить на первом. На первом ты задыхаешься. Тебе нужно небо. Есть люди, которым нужно небо. Ты такая. Почему ты улыбаешься? -- Йоси был предельно серьёзен.
- Ты всем говоришь это?
- Нет. Разным людям разное. Да и какая разница, что я кому говорю? Ведь я же прав, скажи?
Смешно, но он оказался прав. Я действительно люблю последние этажи. С самого детства. В детстве жила очень высоко. Помню, как было страшно выходить на балкон: казалось, что непременно упаду. Потом перестала бояться. Выходила, смотрела куда-то в небо, даже свешивалась с перил. Странно на самом деле -- у меня панический страх высоты. Кроме последних этажей. Хорошо, что не сказал, какая я хорошая. Интересно, плохо ли ему сейчас так, как мне? Месяц как расстались, а ни слуху, ни духу. Значит, не так плохо. Может, и хорошо, что так.
- Прав. Это уже вторая вещь. А про то, что мне интересно, так и не сказал.
- Ты скептик, -- усмехнулся Йоси, -- такой красивой женщине нельзя быть скептиком, Тата. Почему ты смеёшься?
- Да потому, что это смешно. Скажи женщине, что она красивая, и она во всё поверит -- неужели кто-то покупается?
- Все женщины красивы, -- неожиданно серьёзно сказал Йоси, -- только не все об этом знают.
- И ты здесь для того, чтобы это рассказать?
- Может, и для этого. Я здесь много для чего. Не отвлекайся, у тебя мало времени -- у тебя автобус скоро, помнишь?
Чёрт, я совсем забыла об этом автобусе. Надо было кофе пить. Или зайти в обувной. Лишняя пара обуви никогда не помешает. Чего я сюда уселась?
- Ровно через семь периодов тебе предстоит переезд, -- Йоси смотрел в карту. На карте был какой-то человек. Кажется, он висел вверх ногами. Впрочем, может и не человек.
Как он там углядел переезд? Никуда я не собираюсь переезжать. Только что переехала. Столько нервов. Удачно мы расстались, что ни говори. Как раз закончился контракт на квартиру. Леська приехала, чтобы помочь. Хорошо, что приехала. Иначе так бы и стояла -- с двумя чемоданами, посреди дороги. Расстались -- так расстались. Это твой чемодан, это мой чемодан. Только диски жалко. Придётся заново все покупать.
- Что такое период? -- вырвалась я из дороги с чемоданом.
- Это может быть семь часов. Или семь дней. Или семь месяцев.
- Или семь лет, или семь веков? -- неуклюже засмеялась я.
- Нет -- больше семи месяцев не будет. С этажом же я был прав, ну послушай -- всё равно уже заплатила.
У Йоси низкий голос. Приятный. Эта дурацкая сандаловая палочка. Кто покупается на этот антураж? Ты, дорогая, -- зазвучало в голове очевидное.
- Теперь ты мне скажешь, когда я умру, и это будет очень скоро, так?
Сама не знаю, почему хамила. Когда-то Леське нагадали, что она умрёт ровно в сорок. Будет жить счастливо до сорока, а потом умрёт. Нам тогда шестнадцать, кажется, было. Леська плакала и кричала, что не хочет умирать, а я никак не могла понять, с чего бы ей умирать. Подумаешь, какая-то дура сказала. Чего слушать идиотов на улице. Леська самая старшая. Через восемь лет будет сорок. Ни за что она не умрёт. Ни за что. Нет, когда-нибудь, конечно, умрёт. Но не в сорок.
- Нет, не скажу. Ты будешь жить долго. Очень долго -- не буду говорить сколько, но долго. И ещё: твоя подруга тоже будет жить долго, не волнуйся.
- Какая подруга? -- меня словно ошпарило.
- У тебя подруга, ты волнуешься, кажется, я вижу сорок. Но она будет жить долго. Не волнуйся. -- Йоси улыбнулся и переложил пятый камень. Я и не заметила, как он перекладывал камни. Слева пять, справа два. А я так и не узнала ничего.
- Подожди, -- я не поверила, нет, но если осталось всего два... -- Осталось только две вещи?
- Да, только две.
- Но ты так и не сказал то, что мне интересно больше всего!
- А что тебе интересно? Ты сама знаешь?
Конечно, я знала. Я хотела, чтобы он вернулся. Я хотела, чтобы мы снова были вместе. Я хотела, чтобы если не он, то кто-то другой -- к кому хочется возвращаться. Я хотела, чтобы работа хорошая, чтобы родители не болели, чтобы денег столько, чтобы на всё хватало, чтобы у Леськи ребёнок родился -- она так давно мечтает, они столько всего испробовали, чтобы у меня дети, чтобы мир во всём мире, боже какая чушь. Что же я хочу?
- Он вернётся -- через девять периодов, -- Йоси не смотрел на меня. Смотрел на какой-то сияющий меч.
- Кто? -- я боялась даже думать. Это чушь, такого не бывает, он не может читать мысли. У меня скоро автобус.
- Тот, кого ты ждёшь, -- Йоси переложил шестой камень и задумался. -- Ты хорошая, -- он дотронулся до седьмого камня.
- Подожди, но ведь хорошая уже было, это не вещь, не дополнительная вещь!
- Нет. Это другая хорошая. Ты хорошая. Только нетерпеливая. Тата -- красивое имя. Очень. Совсем не дурацкое.
Йоси переложил седьмой камень и слева семь камней. Сеанс закончен. Я посмотрела на часы -- автобус через семь минут. Семь камней, семь минут. Он мне ничего не сказал. Он сказал мне больше, чем надо.
Я купила кофе и побежала на автобус. В автобусе я всегда сплю. В этот раз мне не спалось. Мне хотелось верить, но я не верила. Мне хотелось об этом не думать, но не получалось.
Он вернулся через девять дней. Мы переехали через семь недель и расстались через год. Я искала Йоси. Мне было нужно -- сама не знаю для чего. Но все, кого я о нём спрашивала, удивлялись -- здесь никогда не было никаких гадалок. Никогда.