Феликс
Старый Феликс стоял рядом с окном и безразлично глядел на улицу. Недоступная ему жизнь. Как случилось, что он стал пленником четырёх стен? Как давно это началось? У него не было внятного ответа. Он только помнил, как постепенно отмирали в нём желания. Уходили близкие люди, а с ними уходил смысл жизни. Всё то же самое. Ничего нового. Все новые истории - всего лишь продолжение старых, только рассказаны чужим голосом. Любовь, деньги, страсти - как это всё чуждо, далеко, скучно…
И что осталось в его жизни? Чувства, которые он когда-то испытывал к людям, стёрлись и стали неразличимыми, как нитки на старой обивке. Те, кого он видел сейчас, были для него даже и не людьми, а так, тенями, скользящими по окраине его жизни.
Жизнь! Можно ли назвать такое существование жизнью? Разве что по контрасту со смертью. Старик ждал это время без страха. Всё, что можно было потерять в жизни, он уже потерял. А уж за то, что осталось, не стоило и бороться.
Старик и сам не знал, что привязывало его к жизни. Разве что желание обмануть ожидание, которое он постоянно видел в жадных серо-голубых глазах, глядящих на него в надежде заметить слабость или болезнь. Глаза эти, с их наивным ожиданием чуда, раздражали старика. Могли бы хоть немного скрывать своё огорчение, видя его по-прежнему живым.
Наверное, и жил он, цепляясь за своё ненужное даже ему самому существование, только назло этим глазам.
Ум его работал ясно, как и прежде. И ум надо было чем-то занимать. Какое-то время дня старый Феликс лениво гадал, как поступят Глаза, когда их ожидание, наконец, сбудется. Потратятся ли они хотя бы на пристойные похороны? Или сделают всё по минимуму? Скорее, так. Старика это не трогало совершенно. Он отлюбил своё тело, и ему была безразлична дальнейшая судьба этого тела. Закопают, сожгут, да просто вынесут на улицу - какая разница? Это уже будет не он. Так, оболочка. Он и сейчас - пустая оболочка. Всё, что когда-то наполняло его, ушло. Всё, что горело, сгорело. Ну и нечего об этом думать.
Лучше умножать. Математика была последним прибежищем старика. Целый день он что-то считал, умножал, делил, возводил и извлекал корни - мозг настойчиво требовал работы, пусть и такой бессмысленной. Математика не подводила. Не предавала. Не погибала. Она была единственной реальной вещью в этой нереальной жизни.
Вторым его убежищем стала память. То, что когда-то казалось прочно забытым, вдруг всплывало из глубин сознания, без смысла и связи с окружающим, и тогда будто распахивалось окно в другой мир.
Этот мир не звал и не приглашал, нет, Феликс проваливался в него словно в кроличью нору. Это было его прошлое, но странно преображённое, как бывает только во сне, где причина меняется местами со следствием, и все кажется абсолютно логичным ровно до того момента, пока не попробуешь рассказать об этом.
Странное дело, он никогда не вспоминал себя маленьким, несовершенным, нет, в памяти всплывали картинки только его зрелой жизни. Его первая женщина, мягкие округлые руки, с перламутрово-розовыми пластинами ногтей, вкрадчивые прикосновения. Майский ветерок, трогая разложенные на столе бумаги, доносит из приоткрытого окна фокстрот «Аллилуйя».
Память не баловала его разнообразием, практически не менялся ни пейзаж за окном, ни предметы его окружающие, менялись только лица, некоторые задерживались дольше, другие мелькали, сливаясь в неразличимый общий овал, не оставляя в памяти ничего, кроме ощущения заполненной ячейки.
Внезапный грохот прервал воспоминания Феликса и самую его жизнь. Это событие давно могло случиться. Все знали, что книжная полка висит неровно, и один из удерживающих её дюбелей наполовину высунулся из стены. Но, как всегда, каждый думал, что исправит это кто-то другой. И вот - полка рухнула, не выдержав веса «еще одной папки», которую безуспешно пытались впихнуть в последнее свободное место.
Удар был ошеломителен, казалось, что внутри все оборвалось, протяжный хруст, короткое падение и еще один удар - теперь об пол - довершили дело. Опрокинутый навзничь, с неестественно вывернутой тонкой ручкой, он был трагически жалок, как бывает жалка попавшая под машину старая дворняга.
- Вот и отработал старик своё… - последнее, что он сумел расслышать сквозь наплывающие на него волны беспамятства. Он ещё чувствовал, что чьи-то руки небрежно, не заботясь о сохранности, подхватили его, и, наконец, чёрная пелена скрыла от него и помещение старой конторы и серо-голубые, равнодушные глаза новеньких компьютеров, бездушно поблескивающих ему вслед - их любопытство наконец-то было удовлетворено. А единственный мужчина в офисе - завхоз - потащил старый арифмометр к ближайшему мусорному контейнеру.
Этот рассказ мы написали вдвоём с treasurer_zero
Все совместно написанные истории находятся по тегам Братья Гон-куры и Переписка Энгельса с Каутским