Папа
Сижу одна в гостинице у черта на куличках. Держусь.
Так много всего сразу вспоминается.
Помню очень хорошо, как отца привезли после той страшной аварии в 1985-м, в которой погибла мама. Шестилетних нас тогда увезли из дома, наводнённого приехавшими на похороны родственниками, и мы жили у тети Гали Глущенко. У тети Гали была дочка Галя и пластинка про Бременских Музыкантов, которую, чтобы нас развлечь, крутили, по-моему, круглые сутки. Но когда папу привезли, нас привели домой. Он лежал совсем слабый, с забинтованной головой. Мы залезли к нему на кровать, и он долго молча гладил нас по головам тяжёлой жилистой рукой. До сих помню, как от него тогда пахло - лекарствами и папой. Ну, а рука у него всегда была тяжёлая.
Мы, кстати, довольно долго его потом не отпускали от себя, везде за ним таскались, даже в гараж машину ставить. И какое-то время называли его "мой". Не папа, а "мой".
Папа вообще телячьи нежности не признавал. Но исправно поднимался чуть свет, чтобы приготовить нам завтрак. Начиная со второго класса мы пошли в бассейн, и папа взял на себя добровольную обязанность нас туда возить. В принципе, мы были взрослыми девицами восьми лет, и все наши сверстницы и сверстники ездили в бассейн на троллейбусе. Но папа, пренебрегая телячьими нежностями, нас в бассейн возил, а потом, каким-то образом урезая обеденный перерыв, оттуда забирал. Девочки из группы нам завидовали и очень хотели с нами дружить, особенно те, кто жил рядом. Дружба с нами давала неоценимое преимущество - возможность уехать с тренировки не на троллейбусе, а на машине. Папа же, хоть и не любил телячьих нежностей, отличался полной и абсолютной безотказностью.
Ой, а однажды он про нас забыл. Мы приехали из пионерского лагеря, папа нас добросовестно встретил возле ДКРа, отвез домой и отправился поставить машину в гараж. И не вернулся. Обычно отвезти машину в гараж и вернуться занимало 20 минут, мы это хорошо знали, а тут час прошёл - нету его, два - нету. Восемь вечера - нет, девять - нет, десять - нет. Что с нами было - не передать. Сначала мы безмятежно ждали, потом заволновались. Потом пару часов стояли на балконе, ждали, не идет ли. Потом пошли на скамейку под подъездом. Потом - на лестницу. Там, на лестнице, нас нашла соседка тетя Тамара. Узнав, что мы тут ждем папу, очень удивилась и принялась заманивать подождать к себе. По-моему, она решила, что мы боимся оставаться одни. Смешное предположение, нам было уже лет по девять - совершенно огромные девочки. Объяснить ей, что нам просто легче ждать папу на лестнице, мы не смогли, но чтобы её не волновать, ушли домой. Сидели там, под дверью, тоненько подвывая от страха. Мы к тому времени хорошо знали, что человек может уйти из дома - и больше никогда не вернуться.
Папа появился в половине двенадцатого - и страшно перепугался, застав нас в таком виде. Оказалось, на обратном пути из гаража он встретил свежепришедшего из рейса бывшего соседа. Тот позвал зайти "отметить рейс". Это такая традиция была в Севастополе. Сначала мужчины на полгода уходили в рейс, потом возвращались, полгода "отмечали рейс" - и опять уходили на очередные полгода. А папа наш за 24 дня привык, что мы в лагере - и отправился отмечать безо всякой задней мысли. Вспомнил, что мы уже не в лагере, только когда переступил порог квартиры. Но перепугался, надо отдать ему должное. Растерянно утешая громко ревущих нас, пообещал всех благ и в пятницу поехать в Долинку. Это такая деревня под Саками, там жили папины друзья и мы с Женечкой обожали там бывать.
Вообще папа нам редко когда отказывал. Другое дело, что мы почти никогда ничего не просили. Однажды написали ему письмо, когда он был в командировке, заказали подарков - он всё привез добросовестно. Да и вообще заботился о нас по мере сил. Мы уже предавались воспоминаниям о его неустанной заботе - вот, например, бесподобная история о том, как он нас стриг, можно даже сказать, история с продолжением.
А ещё папа всё время ходил в школу. Потому что его беспрерывно вызывали. То мы "самовольно ушли в магазин покупать Алине диету", то "покусали мальчика", то "сорвали урок, препираясь с учителем". В общем, дети папе достались шибко умные и крайне беспокойные, а родительский долг призывал не игнорировать призывы учителей. При этом мы очень, очень старались хорошо себя вести. Помню, у меня даже на парте лежала записка: "Надо хорошо себя вести, а то папа будет ругаться". Напоминание, значит. Напоминание не очень помогало, и мы начинали вести себя плохо совершенно неожиданно для себя. То читали книжки под партой, то рисовали какие-то картинки вместо того, чтобы решать со всем классом задачи, а будучи застуканы за преступлением, вели себя уж совсем неподобающим образом - со скукой в голосе тараторили решение задачи (подсказывая тем самым всему классу, который с задачей-то ещё не справился и, по мнению учительницы, пока не должен был!) и тем самым срывали урок. Инфант террибль, в общем, достались нашему папе. Записка про "Папочка, прости нас в последний раз", очевидно, относится к тому же периоду.
А иногда папа проявлял совершенно неожиданное понимание. Классе, наверное, во втором Эльза Григорьевна устроила игру в демократию и выборы старосты, командира класса, звеньевых и ещё какой-то прочей лабуды. Женечку, к вящей моей гордости, выбрали старостой, а мне вот ни одной должности не досталось. Даже самой завалящей. Обидно было ужасно - мямлю и троешницу Надю Мишуровскую назначили ответственной за дежурства, а моё существование напрочь проигнорировали. Женечка после уроков осталась на сбор "руководящего состава класса", а я отправилась домой, поскольку в состав не вошла. Домой пришла, давясь слезами. Папа неожиданно оказался дома, неожиданно же заметил моё состояние и спросил, что случилось. И я, тоже совершенно неожиданно для себя, разрыдалась и сквозь рыдания проговорила: "Женю выбрали старостой, а меня никем не выбра-а-а-ли-и-и...". И папа не пожал плечами, не сказал, что это глупости-фигня какая, и даже не стал ругать за такое проявление зависти, а просто взял меня на руки и долго-долго носил по квартире, пока я не отплакалась...
Так много всего сразу вспоминается.
Помню очень хорошо, как отца привезли после той страшной аварии в 1985-м, в которой погибла мама. Шестилетних нас тогда увезли из дома, наводнённого приехавшими на похороны родственниками, и мы жили у тети Гали Глущенко. У тети Гали была дочка Галя и пластинка про Бременских Музыкантов, которую, чтобы нас развлечь, крутили, по-моему, круглые сутки. Но когда папу привезли, нас привели домой. Он лежал совсем слабый, с забинтованной головой. Мы залезли к нему на кровать, и он долго молча гладил нас по головам тяжёлой жилистой рукой. До сих помню, как от него тогда пахло - лекарствами и папой. Ну, а рука у него всегда была тяжёлая.
Мы, кстати, довольно долго его потом не отпускали от себя, везде за ним таскались, даже в гараж машину ставить. И какое-то время называли его "мой". Не папа, а "мой".
Папа вообще телячьи нежности не признавал. Но исправно поднимался чуть свет, чтобы приготовить нам завтрак. Начиная со второго класса мы пошли в бассейн, и папа взял на себя добровольную обязанность нас туда возить. В принципе, мы были взрослыми девицами восьми лет, и все наши сверстницы и сверстники ездили в бассейн на троллейбусе. Но папа, пренебрегая телячьими нежностями, нас в бассейн возил, а потом, каким-то образом урезая обеденный перерыв, оттуда забирал. Девочки из группы нам завидовали и очень хотели с нами дружить, особенно те, кто жил рядом. Дружба с нами давала неоценимое преимущество - возможность уехать с тренировки не на троллейбусе, а на машине. Папа же, хоть и не любил телячьих нежностей, отличался полной и абсолютной безотказностью.
Ой, а однажды он про нас забыл. Мы приехали из пионерского лагеря, папа нас добросовестно встретил возле ДКРа, отвез домой и отправился поставить машину в гараж. И не вернулся. Обычно отвезти машину в гараж и вернуться занимало 20 минут, мы это хорошо знали, а тут час прошёл - нету его, два - нету. Восемь вечера - нет, девять - нет, десять - нет. Что с нами было - не передать. Сначала мы безмятежно ждали, потом заволновались. Потом пару часов стояли на балконе, ждали, не идет ли. Потом пошли на скамейку под подъездом. Потом - на лестницу. Там, на лестнице, нас нашла соседка тетя Тамара. Узнав, что мы тут ждем папу, очень удивилась и принялась заманивать подождать к себе. По-моему, она решила, что мы боимся оставаться одни. Смешное предположение, нам было уже лет по девять - совершенно огромные девочки. Объяснить ей, что нам просто легче ждать папу на лестнице, мы не смогли, но чтобы её не волновать, ушли домой. Сидели там, под дверью, тоненько подвывая от страха. Мы к тому времени хорошо знали, что человек может уйти из дома - и больше никогда не вернуться.
Папа появился в половине двенадцатого - и страшно перепугался, застав нас в таком виде. Оказалось, на обратном пути из гаража он встретил свежепришедшего из рейса бывшего соседа. Тот позвал зайти "отметить рейс". Это такая традиция была в Севастополе. Сначала мужчины на полгода уходили в рейс, потом возвращались, полгода "отмечали рейс" - и опять уходили на очередные полгода. А папа наш за 24 дня привык, что мы в лагере - и отправился отмечать безо всякой задней мысли. Вспомнил, что мы уже не в лагере, только когда переступил порог квартиры. Но перепугался, надо отдать ему должное. Растерянно утешая громко ревущих нас, пообещал всех благ и в пятницу поехать в Долинку. Это такая деревня под Саками, там жили папины друзья и мы с Женечкой обожали там бывать.
Вообще папа нам редко когда отказывал. Другое дело, что мы почти никогда ничего не просили. Однажды написали ему письмо, когда он был в командировке, заказали подарков - он всё привез добросовестно. Да и вообще заботился о нас по мере сил. Мы уже предавались воспоминаниям о его неустанной заботе - вот, например, бесподобная история о том, как он нас стриг, можно даже сказать, история с продолжением.
А ещё папа всё время ходил в школу. Потому что его беспрерывно вызывали. То мы "самовольно ушли в магазин покупать Алине диету", то "покусали мальчика", то "сорвали урок, препираясь с учителем". В общем, дети папе достались шибко умные и крайне беспокойные, а родительский долг призывал не игнорировать призывы учителей. При этом мы очень, очень старались хорошо себя вести. Помню, у меня даже на парте лежала записка: "Надо хорошо себя вести, а то папа будет ругаться". Напоминание, значит. Напоминание не очень помогало, и мы начинали вести себя плохо совершенно неожиданно для себя. То читали книжки под партой, то рисовали какие-то картинки вместо того, чтобы решать со всем классом задачи, а будучи застуканы за преступлением, вели себя уж совсем неподобающим образом - со скукой в голосе тараторили решение задачи (подсказывая тем самым всему классу, который с задачей-то ещё не справился и, по мнению учительницы, пока не должен был!) и тем самым срывали урок. Инфант террибль, в общем, достались нашему папе. Записка про "Папочка, прости нас в последний раз", очевидно, относится к тому же периоду.
А иногда папа проявлял совершенно неожиданное понимание. Классе, наверное, во втором Эльза Григорьевна устроила игру в демократию и выборы старосты, командира класса, звеньевых и ещё какой-то прочей лабуды. Женечку, к вящей моей гордости, выбрали старостой, а мне вот ни одной должности не досталось. Даже самой завалящей. Обидно было ужасно - мямлю и троешницу Надю Мишуровскую назначили ответственной за дежурства, а моё существование напрочь проигнорировали. Женечка после уроков осталась на сбор "руководящего состава класса", а я отправилась домой, поскольку в состав не вошла. Домой пришла, давясь слезами. Папа неожиданно оказался дома, неожиданно же заметил моё состояние и спросил, что случилось. И я, тоже совершенно неожиданно для себя, разрыдалась и сквозь рыдания проговорила: "Женю выбрали старостой, а меня никем не выбра-а-а-ли-и-и...". И папа не пожал плечами, не сказал, что это глупости-фигня какая, и даже не стал ругать за такое проявление зависти, а просто взял меня на руки и долго-долго носил по квартире, пока я не отплакалась...