1994-ый. Третий год армянской независимости.
Страна в кольце блокады. Зима - полгода. Света нет сутками. На границах - бои.
Вырубленные парки, тёмные заснеженные улицы, по которым бродят стаи одичавших псов, с фенотипом от поколения к поколению всё более волчьим. Дома - украшены кляксами копоти из печных труб. Хлеб по карточкам - полфунта на рыло. Очереди за керосином. Небо, расчерченное линиями "левой" проводки.
И беспредел уголовный. Люди на улицу и днём-то без опаски не совались, а ночью город так просто вымирал. Грабёж, убийства, трупы, всплывающие в водохранилище. Открыто делили сферы влияния воры в законе.
Так что сообщение о назначении министром внутренних дел известного детского писателя Вано Сирадегяна вызвало на промороженных кухнях лишь невесёлый смех. Курьёз, типа.
Смех сменился лёгким удивлением, когда детский писатель сообщил стране, что "Здесь есть один вор - я". А потом стали погибать авторитеты преступного мира. Их взрывали, расстреливали прямо в "Мерседесах". Иногда они просто исчезали.
Помню, как прикатили к больнице машину, разукрашенную в решето, со следами мозгов на лобовом стекле. Неизвестные личности расстреляли известного вора в законе вместе со всей семьёй.
Постепенно народ переставал бояться ночных улиц - всё ещё тёмных, но уже безопасных.
В 1995-го, после подавления народного выступления, писатель благоразумно подал в отставку, заняв место очень своевременно усопшего мэра Еревана (Мне посчастливилось увидеть эпитафию на могиле того: "Революцию задумывают гении, делают фанатики, пользуются сволочи". Покойный, очевидно, относил себя к первой категории, хотя успел попользоваться плодами Бархатной революции в полной мере).
И тут начинается вторая часть истории. Писатель, министр, мэр - в первую очередь он был ереванцем. И он любил этот город.
В 1994-ом я записывал: "Вано решил сделать невозможное - вернуть тот город, которого нет. Проблема в том, что другими стали мы". И на самом деле ещё осенью 1994-го в возрождение верилось плохо. Разруха казалась незыблемой и вечной. Сам Вано - Дон Кихотом. Коим не был ни разу.
Потому как город стал оживать. Вновь вернулись на постаменты пущенные на металлолом скульптуры - некоторые нашли, другие отлили заново - по макетам. (Так мы увидели в руках "Музы" лиру, отломанную ещё до моего рождения) .
Была ещё у города такая легенда, что давным-давно, во времена чуть ли не сталинские, плавали в Лебединном озере белые лебеди.
Романтично, но неправдоподобно. Писатель решил сделать легенду реальностью. В озере появились лебеди, а на бережку менты - в том же количестве.
Злые языки утверждали, что в случае утери вверенной птицы, менту предоставлялась полная возможность покрякать самому.
Наследие тёмных лет - уродливые чугунные намордники сменились зеркальными витринами, на улицах появились изящные фонари (содержание их возлагалось на владельцев ближайших магазинов).
И уже летом 1995-го мы как встарь стали собираться в сквере у Оперы, садились с гитарой на траве...
Были конечно и маразмы. Сама по себе идея порадовать выпускников на последний звонок, разбрасывая с вертолёта цветы, была очень даже недурна. Но зачем было использовать розы? И выкидывать их снопами штук по 20?
А в апреле 1998-го участились несчастные случаи в правительстве. Президент Тер-Петросян сотоварищи уловил намёк и гордо убыл в отставку. Он собирался убыть и из страны, но этого ему не дали. Так и поселился затворником на "Чёрной даче" (Особняк тёмного туфа над ущельем, где по легенде же Лаврентий Палыч своеручно застрелил тогдашнего Первого Секретаря Армении).
Новый Президент скинул военную форму и положил на конституцию и Библию. Руку положил, в смысле. И обещал чего-то гарантировать, а чего-то защищать.
Детский писатель оказался врагом прогрессивного человечества, каковое в лице родичей безвинно убиенных авторитетов, потребовало самого сурового наказания. Он ещё похаживал на суд, от души развлекаясь. А когда стало не смешно - просто вышел на минутку и бесследно растворился в пространстве. Преемника ему назначать не стали, подчинив МВД гэбэшному министру.