Вернуться в свой город...
Иногда я думаю о том, как же медленно мелют господни мельницы. Как часто случившееся бедствие таково, что его нельзя исправить в течение человеческой жизни - и хоть какой-то справедливости, признания, сочувствия, примирения могут дождаться даже не дети, а внуки.
Нет, в человеческой истории - чем дальше в прошлое, тем гуще - и правнуки, и пра-пра-пра не дожидались… Но то, что меняется к лучшему - медленно, медленно, с мукой, за поколения два или три как минимум - кажется мне величайшим источником надежды.
Прогулки по городу Вене вообще способствуют размышлениям о недавней истории и (пере) осмысления прошлого. Если я еду на работу на велосипеде - проезжаю мимо вот этого мемориала - недавно, кстати, открытого, два года назад (я о нем писала здесь). Вокзал Аспанг, вокзал депортаций, откуда сорок семь тысяч человек уехали на смерть (вернулась - тысяча с небольшим).
Если еду на работу на метро - по дороге прохожу мимо этого памятника. “Здесь было здание гестапо, которое в 1945 году было разрушено прямым попаданием авиабомбы…”
(Кстати сказать, площадь Морцинплатц до сих пор - редкое исключение в открыточно красивом центре - довольно чахлая и убитая, все попытки ее реновации как-то никуда не идут, оставляя все те же парковку, автозаправку, шоссе, мусорки, макдональдс - и вот этот памятник на углу).
Иду дальше, и в тихом зеленом сквере напротив офиса на мостовой - вот такая табличка “последнего адреса”. ….Депортированы, убиты, и Маргарет Дейч не помогла ее немецкая фамилия.
Весной, когда я вернулась из Москвы с ролевой игры, мне было странно ходить по этим улицам. В Вене была свежая, чистая, благоуханная, невиданно красивая и райская весна, а я… Что я, не знаю, что все, совершенно все города мира стоят на крови? - знаю. Что в большинстве городов мира чья-то кровь льется и сейчас, бесконечно? - знаю. Что, в конце концов, та история была три поколения назад и, строго говоря, не имеет ко мне никакого _личного_ отношения? - да не имеет.
Но все же было странно. Город, предавший своих… А у венских евреев на момент 1938 года - присоединения к Германии и последовавших за ним событий, в результате которых от 200 тысяч человек к 1945 году осталось от двух до пяти тысяч - так вот, у венских евреев было довольно оснований считать этот город своим.
...Погром в Вене был. Последний зафиксированный (до новейшей истории) - в 1420 году - изгнание евреев за пределы городских стен сопровождалось насилием. Второе изгнание - в 1670 году - обошлось без крови, продлилось десять лет, а потом кайзеру Леопольду понадобились деньги, он пригласил евреев обратно, и так закончилось второе изгнание из Вены.
В 1781 году кайзер Иосиф Второй, идеальный монарх эпохи Просвещения, издает указ о веротерпимости (она же толерантность), сначала распространявшийся на протестантов и православных христиан, потом - на евреев. Им разрешен доступ во все школы и многие до того запрещенные профессии; так начинается эмансипация. Долго, мучительно, медленно, не везде одинаково - в городах новые веяния распространяются быстрее - евреи из деревень переезжают в города; доступ в школы, профессии, владение собственостью то запрещают, то разрешают опять несмотря на протесты чешского и немецкого населения, боящегося конкуренции. Кому-то удается пробиться в дворянство; в салоне Фанни Арнштайн, урожденной Фегеле Итциг, в 1815 году собирается примерно весь венский конгресс - и тот же Венский Конгресс под идеей защиты христианских ценностей и старого доброго мироустройства изо всех сил пытается откатить назад идеи просвещения и последовавших за ним и из него революцией, идеи прав и свобод и равноправия.
Фанни Арнштайн - помимо политического салона и основания Общества друзей Музыки, она ввела в Вене (привезенную из Берлина) моду на рождественские елки:)
Но их не остановить до конца. Банкир Соломон Ротшильд (да, те самые Ротшильды!) пробивает у властей предержащих идею, потом финансирует и организует постройку железной дороги из Вены до Кракова - первой железной дороги в Австрии. На баррикадах революции 1848 года раввины Соломон Зульцер и Исаак Маннгеймер вместе с католическим и протестантским священником соберутся вместе на кладбище, чтобы в совместной службе почтить память павших. После революции - откат; скажем, доступ в нотариат и профессуру опять запрещен.
Тот самый Ротшильд
...Но кайзер Франц-Йозеф, сумев извлечь урок из революции, в 1867 году подписывает указ о равноправии: “все граждане Австро-Венгрии равны перед законом”. Евреи - а именно им этот закон приносит наибольшее избавление - ликуют: полное, совершенное перед законом равноправие!
...Они извлекают из этого все, что можно, они пользуются всеми возможностями, которые им были раньше закрыты. Община Вены очень быстро растет (в 1848 году - 4.000 человек, в 1848 - 40 тысяч - кто приезжает, а кто в первый раз не боится признаться, что еврей). Во втором районе Леопольдсберг (том самом бывшем гетто, основанном после второго изгнания в 1670 году) строится громадный Храм, Вена становится одним из центров еврейской жизни - скажем, именно из нее по миру распространится реформистское движение в иудаизме и сформулированная Теодором Герцлем идея сионизма и государства Израиль.
Храм в Леопольдсберге
Кайзер словом и делом защищает своих еврейских подданых, содержит школу раввинов в Будапеште, жертвует на синагоги и прочая, и прочая. Он знает, что так обретет их лояльность, и умеет ее ценить - в многонациональной и разно-развитой империи не так много народов, готовых поддерживать монарха и верховную власть.
Кайзер во время визита в Иерусалим посещает синагогу Тиферет Израиль в Иерусалиме и, по преданию, жертвует деньги, необходимые для завершения стройки.
Подданные любят - уважают - обожают его в ответ. Подданные изрядно вкладываются в его империю и сами процветают в ней; золотое время не только для общины, но и для всей Вены, ставшей одной из самых прогрессивных и открытых европейских столиц далеко не только в музыке.
(Помните памятник на месте здания гестапо, о котором я писала в начале поста? Гестапо забрало себе бывший роскошный отель "Метрополь", построенный в 1873 году к мировой выставке - и до 1938 года принадлежащий еврейским владельцам…)
Подданые, прекрасно себе представляя, какова жизнь их народа в соседних государствах (скажем, в Российской империи), молятся за здоровье кайзера в синагогах и всю свою лояльность и самоопределение относят к монархии. (Понятие “еврей” в монархии Габсбургов относится только к религии, а не к национальности; национальность определяется по языку; большинству евреев как-то не очень самоопределяться чехами или немцами… они - подданные монархии, граждане Австро-Венгрии, вот так).
Патриотические еврейские броши и молитва в честь кайзера, “Эфраима Йосэле”, как любя звали его на идиш; в день его рождения на службах в его честь синагоги были полны.
Стефан Цвейг, критикуя идею сионизма Теодора Герцля, писал: “Зачем нам отправляться в Палестину? Наш язык - немецкий, а не иврит, и прекрасная Австрия - наша родина. Что же, нам плохо живется в правлении доброго кайзера Франца Иосифа?” (В 1934 году, после фашистского путча, он навсегда уедет из “прекрасной Австрии…”)
...Но параллельно этой идиллии равноправия вздымается другое течение. “Евреев - на ножи” - звучит в бедных районах Вены; политики-националисты вроде Георга фон Шенерера умело перенаправляют классовую ненависть на удобный образ врага - вот они, другие, у всех на виду, и у них все хорошо…. (Еврейское население Вены - это 6-10%; а вот среди профессоров-врачей-адвокатов и прочей интеллектуальной (и хорошо оплачиваемой на тот момент) элиты их было больше четверти…) Поэтому капитализм оказывается - “еврейский”, либерализм и прогресс - “еврейские”. Поэтому, скажем, ремесленники, обнищавшие в результате индустриализации - пострадали на самом деле от евреев. Ну и если в кране нет воды, тут тоже все ясно.
Дивную атмосфэру этого течения неплохо передает вот эта песенка из австрийского мюзикла “Элизабет”:
Click to viewОфициальная власть пытается всеми законными способами сдержать националистов. Шенерера задерживают и сажают в тюрьму (за попытку разгрома редакции еврейской газеты), кайзер объявляет своим министрам, что он не собирается терпеть “науськивания на евреев в моей империи”.
Когда Карл Люгер, известный своим антисемитизмом, баллотируется на пост мэра в Вене, кайзер два года отказывается утверждать его в должности, отправляя на переголосование - и раз за разом получает результаты в пользу Люгера. Но… монархия ограничена законом. Монарх пытается - в пределах своих сил и понимания - строить законное государство (и получает у оппозиции справа ругательное прозвище “еврейский кайзер”). Карл Люгер становится мэром Вены и переизбирается три раза подряд. Когда кайзерин Элизабет пытается установить в Вене памятник Генриху Гейне - то из-за протестов против “еврейского писателишки” установку уже готовой статуи приходится отменить, “Лорелей” будет установлена в Нью-Йорке...
Современные историки сходятся на том, что того самого дикого, пещерного антисемитизма бывший фронтовик и художник-неудачник Адольф Гитлер набрался именно в Вене.
Потом… Что - потом. Потом - в 1916 году - умирает старый кайзер, и евреи Вены (как потом вспоминает Бруно Кински, будущий канцлер Австрии) провожают его в последний путь, предчувствуя конец старого мира, где они были под защитой монарха. (Память о нем переживет Холокост: еще в 1960х годах можно было увидеть, как выжившие “йекке” - австрийские евреи - 18 августа собираются в Иерусалиме или Тель-Авиве в память кайзера в день его рождения…)
Потом - первая республика, и среди первых лиц новой демократии - они, либеральные, образованные, предельно ассимилированные, горячо лояльные своей стране. Среди деятелей и управленцев “красной Вены” (я о ней писала здесь) - тоже они. Юлиус Тандлер, врач и советник по медицине, выстроивший в Вене такую систему муниципального жилья и социального страхования, которая до сих пор остается одной из лучших в Европе и мире - тоже они. Густав Малер, Зигмунд Фрейд и еще немалая часть венского научного сообщества - тоже они.
Потом 1938 год, присоединение Австрии (в которую с 1933 года бежало немало немецких евреев), постепенное лишение прав, погромы, эмиграция. 120 тысяч успели уехать. 65 тысяч были убиты. В 1945 году в Вене осталось около тысячи.
В мае 1945 года в только что заново открытом университете Вены Курт Шуберт читает пятидесяти с чем-то собравшихся первую лекцию после войны. “Иврит для начинающих”. Курт Шуберт - сам австриец и католик, которого друзья прозвали “Моисеем”. После “присоединения” он будет освобожден от военной службы по болезни, окажется на кафедре иудаистики - в то время, прямо скажем, антисемитское направление - и на этой должности спасет библиотеку школы раввинов в Вене (и передаст ее потом в Израиль). Потом окажется в (очень немногочисленном) австрийском Сопротивлении, потом откроет университет, потом пробьет у очень-не-желающих-заниматься-этой-темой властей первый в Австрии музей Холокоста….
Потом. Все потом.
В 1945 году после освобождения из концлагеря Терезиенштадт в Вену возвращается Виктор Франкл. Франкл, еще до войны знаменитый и успешный психолог, сначала последователь, потом деятельный и вежливый критик Зигмунда Фрейда, мог бы уехать в США до войны. Как знаменитый ученый он получил визу для себя и для жены - но для его родителей визы не было. Он колебался, оставаться ли или уезжать - и однажды, придя домой, обнаружил на своем столе кусок мрамора. Отец Франкла взял домой один из камней разрушенной синагоги. На камне, так вспоминает Виктор Франкл, он узнал кусок изречения из Торы - “почитай отца своего и мать свою” - и, возможно, именно это он воспринял как знак остаться, чтобы, если что, помочь родителям.
Виктор Франкл с семьей и с женой Тилли - они успели зарегистрировать брак в декабре 1941 года - одна из последних свадеб до того, как бракосочетания евреев в Вене стали запрещены.
Они погибли все. Его родители, его брат, его беременная жена Тилли Гроссер. Франкл выжил один из всей своей семьи и вернулся в город, из которого он мог бы уехать и остался. Город, отправивший его на смерть. (Он будет преподавать в том самом венском университете и потом напишет книгу “Психолог в концлагере” - о поисках и находке смысла жизни даже там - и эта книга прославит его на весь мир. Англоязычный. Не - немецкоязычный. Потом - в 2015 году, три года назад - в Вене откроется музей его имени. Но это все потом…)
...В 1945 году для немногих выживших - это была не самая радостная победа, не самое лучшее возвращение домой. Убийства и концлагеря прекратились, но никто не спешил возвращать изъятое жилье, предприятия, ценности, хорошие места в профессурах и госслужбе. Как вспоминает один из вернувшихся, “я вернулся, а в моей квартире жил нацист с женой и ребенком. Мне сказали - ну неужто вы будете выселять семью с маленьким ребенком? И они пару лет жили у нас в комнате, а потом как-то так вышло, что из квартиры все равно выселили нас…”
Сама Вена тех лет, полуразрушенная, десять лет после войны разделенная на четыре сектора - не то место, куда хочется возвращаться. Крошечная израильская община не собирается отстраиваться, продает оставшееся, переводит архив в Иерусалим - зачем, все равно все уедут.
(Тема войны замалчивается очень, очень, очень долго. Австрия легко выставит себя первой жертвой нацистского режима - таким образом, надолго заткнув рот тем, кто пытается сказать, что “жертва” - см. 12 концлагерей - была одним из самых кровожадных соучастников).
И дальше, еще много послевоенных лет - это серый, глухой, обшарпанный, застывший и снулый город. У этого есть экономические причины, конечно. В часе езды начинается железный занавес; Вена - самая жопа западного мира; туда ездит мало туристов, и уж точно никому неохота делать дела. Венские знакомые рассказывали мне, что до самых 80х годов в городе были пустыри от разбомбленных в войну зданий - никому не было выгодно что-то там строить…
Потом - очень медленно, десятилетиями позже, чем в Германии - что-то начинает меняться в воздухе. То ли растущее благосостояние, смягчающее нравы, то ли дети выросли и начали спрашивать за грехи отцов - переосмысление недавней истории началось со студенческих протестов 1968 года. Еврейская община растет очень медленно, в основном за счет беженцев - сначала из социалистических Венгрии и Польши, потом, после распада СССР - за счет диаспоры из стран бывшего союза. Падает железный занавес, Вена внезапно! Оказывается не в жопе мира, а в центре Европы. Невиданный экономический подъем, преобразивший город за эти почти тридцать лет; новые языки, другие национальности…
Осмысление прошлого идет очень медленно, очень долго. (Вот эти таблички “последних адресов”, с которых я начала этот долгий пост - с 2000 года, не раньше). Деды, в самом деле воевавшие и гнобившие, редко раскаиваются, больше молчат; это внуки, роясь в архивах дедов, хватаются за голову от того, что обнаруживается в семейной истории.
...И вот я иду в университетскую библиотеку. На одном из поворотов приходится резко замедлить движение - там передвижная выставка из Яд Ва-Шем. Правильно - про Катастрофу на территории Австрии. Страшная карта отправки поездов по концлагерям. Стенд о праведниках мира. “Она все сделала, чтобы облегчить мне жизнь, чтобы дать мне почувствовать - я человек и стою всех ее хлопот…” - слова актрисы Лили Вольф о своей подруге Антони Шмид, спрятавшей и спасшей ее во время войны.
(Во внутреннем дворе аркад, среди множества бюстов и статуй ученых мужей, прославивших университет - недавно появившиеся бюсты физиков Лизы Мейтнер (...тоже, кстати, из евреев) и Берты Карлик. Появились после протестов, что среди ученых мужей нет ни одной женщины, кроме скорбно взирающей на происходящее аллегории Музы - и современный, 2009 года памятник с запомнившейся мне надписью:
“ В память о неслучившихся торжествах и забытых достижениях (женщин-ученых) в университете Вены - пусть выйдут из тени те, у кого нет имени”.
И у входа, во мраморной арке, напротив нобелевских лауреатов - вот это: “посвящено сотрудникам университета, которые подверглись преследованиям и были изгнаны из-за своего мировоззрения, религиозной или социальной принадлежности - или же потому, что вступили в борьбу за демократию и свободную Австрию - университет”.
В честь нобелевских лауреатов - и погибших.
Я иду с работы, и в зеленом сквере напротив офиса мальчишки в кипах гоняют в футбол. Еще через улицу - семейство спешит в синагогу. Там как раз недалеко - музей и культурный центр общины.
Я смотрю на эти прогулки и думаю: мы все же можем научиться чему-то - когда-то - где-то - иногда - с откатами и необходимостью постоянно красить белый столб, чтобы он оставался белым - но это возможно. И значит, это повод не прекращать стараться:)