Февраль 1944-го
В ту февральскую ночь выпал снег. Мы с отцом уехали в горы ночью за сеном. Дома осталась мама, бабушка - мать отца, дедушка, мой трехлетний брат и две сестры, которых я никогда с тех пор не видел, но и не забыл. Тогда мне было тринадцать лет, а отцу - тридцать восемь.
Возвращаясь, мы заметили, как солдаты НКВД окружили село. Отец решил не ездить в село. К нам подошли четыре подростка чуть старше меня. Потом еще трое. Они в тот трагический день на рассвете ушли в горы за хворостом.
Мой отец отвел нас в безопасное место и дал нам по маленькому куску чурека. Девятилетний Шаьман - самый младший из нас начал плакать. У него замерзли ноги и поднялась температура. Отец завернул его в бурку и уложил на сани, укрыв сеном. Мы хорошо видели, как утопая по колено в снегу, вереницы людей медленно двигались в сопровождении военных к колхозной конюшне. Когда все собрались, люди начали носить сено и обкладывать конюшню. Мы улеглись вплотную на телеге и так провели ночь. Утром увидели, как кто-то бегает с канистрой вокруг конюшни. Потом повалил густой дым. Послышался жуткий нечеловеческий крик. Сотни голосов слились воедино. Мы затыкали уши руками. Обезумевшие от ужаса люди ринулись к воротам, которые, не выдержав напора, рухнули с частью стены наружу. Из конюшни выбегали люди-факелы. В ответ по конюшне трассирующими пулями ударили пулеметы. Бешеные языки пламени, не отпускали свои жертвы. Впереди бегущие падали под градом пуль, заслоняя собой выход. Через несколько секунд образовалась гора трупов, которая не позволила никому выйти. А на тех, кто находились внутри, обрушилась горящая крыша. Видя казнь своих земляков, мы обезумели от увиденного.
Наступила тишина. Мы боялись смотреть друг другу в глаза. Душа разрывалась на части. И вдруг вместо нас начало плакать небо. Слезами дождь сшивал небо с землей. Так в открытую плакать могло себе позволить только небо. Дождь плакал горькими слезами, а мы молча смотрели друг на друга, до конца не осознавая, что же там произошло. Ближе к обеду раздался страшный грохот от взрывающихся башен. В горах долго стояло плачущее эхо.
Покидая Нашху, военные взорвали и единственную дорогу на равнину.
На следующий день мы поднялись к жуткому пепелищу, чтобы по мусульманскому обычаю предать останки мучеников земле.
Как оказалось, жертвами стали семьсот пять человек в возрасте от одного дня до ста десяти лет.