Черное море.
У меня есть добрый приятель - Юра-музыкант. В смысле - нет, не тот, нормальный музыкант. Стареющий алкоголик с добрыми глазами, Юра не срамится по лесам, как его прославленный тезка. Он стоит с аккордеоном на выходе из какого-нибудь модного клуба, и выполняет заказы поддатой публики. Человек он по-своему даже знаменитый.
И вот недавно мы с Юрой обсуждали достоинства разных ночных заведений.
- «Облака» - плохое место, - сказал он тоном, не оставляющим права на апелляцию.
- Почему? - спросил я.
- Только лезгинку на выходе заказывают. Невозможно репертуар продемонстрировать.
***
Когда я стал часто бывать в Перми, я все пытался определить: что за странное чувство охватывает меня во время обычных прогулок? Почему неуютно глазу? Почему уличная толпа - как поток нечитаемых слов без знаков препинания?
Потом понял - мне не хватало разнообразия. Темных отметин на белом поле.
***
Сегодня я как-то забыл опрометчиво, что у нас в Москве - настоящий день города. Ураза-байрам.
Я вышел из аэроэкспресса, сел на Белке в метро, и поехал на Проспект мира. Усталый, сонный, с тяжеленной сумой.
А на Проспекте мира… Ну - сами понимаете. С радиальной выход полицейские вообще зачем-то закрыли. Видимо, чтобы не создавать давки (здесь иронический курсив). Стоят, бледные, напуганные, кричат в матюгальники свои по-русски, хотя для толпы вокруг этот язык очевидно невнятен.
Они явно бывают здесь редко, метро им вообще в новинку. Ненужные метания только усугубляют ощущение тяжести происходящего. Они осматриваются ошарашенно, ищут, кажется, помощи, но у них нет слов, чтобы обратиться к полицейским или, например, ко мне.
Но как вода - обходя препятствия, как будто ощупывя пространство, находят правильное направление, выплескиваются.
Им нужно наверх, к своему богу.
***
Это, конечно, совсем не те люди, которые заказывают Юре-музыканту лезгинку при спуске с «Облаков».
Вообще, вся эта лезгинка, плоть нового московского мифа, вспышки всенародной ярости после очередной выходки подвыпившего кавказца, рассказы о дагестанских борцах, способных ударом убить, и т.п., - все это выполняет важную психотерапевтическую функцию.
Общество с радостью хватается за сообщения о проявлениях открытой агрессии, потому что не хочет думать вот о них, о тех, которые сейчас вокруг меня.
Им нечего предъявить по большому счету: они спокойны, исполнительны и незаметны. Они обитают в подземном, полурабском мире, в другой какой-то Москве, делают то, чего мы делать не стали бы, и как раз позволяют о себе не думать.
Только мусульманские праздники и обеспечивают прорыв московского бессознательного в сферу видимого. Текст меняется. Тут уже не они - черные запятые на белом фоне, а ты - белая щепка в море понятного цвета, почему-то не утонувшая.
Или не щепка, мало ли, что не тонет.
И ответ на вопрос о том, кто здесь более неуместен, - вопрос, которым так любят задаваться правые на Родине и в Европах, - сам собой как-то приходит в голову.
И вот недавно мы с Юрой обсуждали достоинства разных ночных заведений.
- «Облака» - плохое место, - сказал он тоном, не оставляющим права на апелляцию.
- Почему? - спросил я.
- Только лезгинку на выходе заказывают. Невозможно репертуар продемонстрировать.
***
Когда я стал часто бывать в Перми, я все пытался определить: что за странное чувство охватывает меня во время обычных прогулок? Почему неуютно глазу? Почему уличная толпа - как поток нечитаемых слов без знаков препинания?
Потом понял - мне не хватало разнообразия. Темных отметин на белом поле.
***
Сегодня я как-то забыл опрометчиво, что у нас в Москве - настоящий день города. Ураза-байрам.
Я вышел из аэроэкспресса, сел на Белке в метро, и поехал на Проспект мира. Усталый, сонный, с тяжеленной сумой.
А на Проспекте мира… Ну - сами понимаете. С радиальной выход полицейские вообще зачем-то закрыли. Видимо, чтобы не создавать давки (здесь иронический курсив). Стоят, бледные, напуганные, кричат в матюгальники свои по-русски, хотя для толпы вокруг этот язык очевидно невнятен.
Они явно бывают здесь редко, метро им вообще в новинку. Ненужные метания только усугубляют ощущение тяжести происходящего. Они осматриваются ошарашенно, ищут, кажется, помощи, но у них нет слов, чтобы обратиться к полицейским или, например, ко мне.
Но как вода - обходя препятствия, как будто ощупывя пространство, находят правильное направление, выплескиваются.
Им нужно наверх, к своему богу.
***
Это, конечно, совсем не те люди, которые заказывают Юре-музыканту лезгинку при спуске с «Облаков».
Вообще, вся эта лезгинка, плоть нового московского мифа, вспышки всенародной ярости после очередной выходки подвыпившего кавказца, рассказы о дагестанских борцах, способных ударом убить, и т.п., - все это выполняет важную психотерапевтическую функцию.
Общество с радостью хватается за сообщения о проявлениях открытой агрессии, потому что не хочет думать вот о них, о тех, которые сейчас вокруг меня.
Им нечего предъявить по большому счету: они спокойны, исполнительны и незаметны. Они обитают в подземном, полурабском мире, в другой какой-то Москве, делают то, чего мы делать не стали бы, и как раз позволяют о себе не думать.
Только мусульманские праздники и обеспечивают прорыв московского бессознательного в сферу видимого. Текст меняется. Тут уже не они - черные запятые на белом фоне, а ты - белая щепка в море понятного цвета, почему-то не утонувшая.
Или не щепка, мало ли, что не тонет.
И ответ на вопрос о том, кто здесь более неуместен, - вопрос, которым так любят задаваться правые на Родине и в Европах, - сам собой как-то приходит в голову.