Глава 1
...Поезд шел на Оршу, колеса вагона мерно вели свой перестук на стыках рельсов. Мимо проплывали знакомые места: деревни, поля, леса. Я мысленно прощался с родными местами, доведется ли вернуться назад на Родину. Везли нас - целый состав белорусской молодежи - в «немесчину» не отработать срок или, вернее, выполнить обязательную трудовую повинность на нужды Германии, а просто везли на каторгу. В вагоне нас 27 человек парней, набранных из разных мест Витебщины и хотя бы один доброволец, всех взяли или выловили. В вагонах нар нет, просто на полу солома. Все мы расположились вдоль стен, в дверях похаживал немец-конвоир.
[Читать дальше]
Немец попался добрый: как закуривает сам, дает и нам каждому, а сам изредка, достав из кармана бутылку со шнапсом, прикладывался к ней.
В Богушевске, где нас формировали, нам выдали на человека по буханке хлеба и на двоих банку мясной тушенки. А как распинался обер на станции, перед посадкой нас в вагоны, расписывал нам ожидающие нас «прелести» жизни в Германии, а от нас требуется только добросовестный труд.
Ну, черт с тобой, обер, там видно будет. Хорошо, что хоть жив остался, я ведь от них ожидал худшего - смерти. Для гестаповца-гаупмана я был бандит, он меня так и называл «маленьки бандить». Да попал ты, Иван, по-дурному в их руки, теперь ведь это уже в третий раз они меня берут просто так, как цыпленка. И на этот раз, видимо, надолго, оттуда ведь не сбежишь.
А все же, как это все случилось?..
…До войны, т.е. до июня 41-го я ходил в школу, вот только закончил 6 классов. Хотел было бросить школу, но батька мой никак не давал добро. Все говорил - «Пока я жив, ты должен окончить 10 классов». Очень он хотел, чтобы я был горным инженером, и где это только он мог быть знаком с таким человеком?
Ведь сам он родился и вырос в деревне, только вот по тем временам образование имел 4 класса церковно-приходской школы. От нашего колхоза он был направлен на курсы ветфельдшеров, окончил их, и вот теперь он доктор коров, свиней, коней. Обычно ранней весной идет отел коров, так вот это время горячее для него. Приезжали из других деревень за его помощью - «Давай, брат, помогай». Никому отец не отказывал, хотя и приезжали обычно ночью. Ну а возвращается всегда на веселее, у нас ведь тут как сделал что-либо для человека доброе, обязательно тебя угостят, подадут лучшее, что есть в доме. А лучшее у нас было всегда одно - это сало окорок, ну, колбаса, если осталась от коляд (рождество). Каждый в то время держал к Пасхе окорок и колбас кто сколько мог.
Как выдастся хороший погожий день, так вывешивают это все на солнышко, то на ветерок, и так с недельку выветривается, пока белыми пятнами не выступит соль. После этого дня на два - коптить. Эх и штука прихорошая получается, я те дам.
Так вот до 41-го я был еще не парень, но уже и не подросток. Парень у нас считался тот, кто бегал по вечеринкам в соседние деревни, бегал за девчатами, пил самогонку. У меня пока этого не было, хотя на вечеринках в своей деревне я бывал всегда.
Как-то в один из весенних дней приехал мой товарищ Володя Высоцкий, мы с ним учились до 5-го класса, из Витебска он там учился в школе ФЗО. Приехал в форме: черная шинель, фуражка с молоточком и ключом, на шинели петлицы с цифрами. Петухом парень ходит по деревне что ты, ведь стал городским парнем, курить стал, цвыркает слюней сквозь зубы, так словно и разговор стал у него какой-то другой. Завидовал я ему.
-Давай к нам в училище! Вот к осени сразу возьмут. Будешь хоть токарем, хоть слесарем - говорил он мне.
Я обещал, что обязательно осенью поступлю, хотя хорошо знал, что этого не будет - отец не отпустит. Мечтал я быть летчиком все брал пример я со своей тети Тани. Она вот окончила летное училище, и ее после направили продолжать учебу в военную авиацию. Но она не захотела, а поступила в педагогический. А всю литературу, все учебники по летному училищу она передала мне. Так я, бывало, дни напролет просиживал за этими книгами, и кто знает, как бы оно получилось, как бы ни сложилось в моей жизни, если бы не война.
Про войну разговоры у нас шли уже давно, но после как был заключен пакт о ненападении между СССР и Германией разговоры поутихли. Но к войне начали готовиться после того, как была освобождена западная Белоруссия, стали укрепляться наши границы. Приходили из армии на побывку красноармейцы, так рассказывали, что за Гродно строятся укрепления, что немцу веками их не одолеть. Приезжал как-то двоюродный брат отца Максим Федорович, он служил кадровую в танковых частях в Гродно, то говорил, что рано или поздно, но воевать нам с немцем придется.
Долго велись эти тревожные разговоры среди взрослых. Нам же до этого пока дела не было, мы жили своей беззаботной жизнью. Но вдруг кончилось и для нас это беззаботное время. Я услышал это тревожное слово ВОЙНА от своего дяди по тетке Евке, Кипруся. Помню был хороший теплый летний день, все занимались своими делами. Вдруг, вижу, бежит бегом домой Кипрусь и каким=то сдавленным голосом:
-Иванька, началась война с Германией сегодня рано утром. Я это воспринял как-то по-своему, да и что я мог знать, что она несет людям.
С этого дня мы начали жить днями войны. Сразу была объявлена мобилизация в армию: все мужчины помоложе уходили спешно, тревожно, зная, что могут и не вернуться, сколько было слез. Ушел и Кипрусь.
Тревожно стало на деревне, нарушился тот привычный ритм, к которому люди привыкли. Люди сами стали, как напуганные, как наступит вечер, уже никого на улице и не увидишь, исчезли вечеринки.
Пошли слухи, что где-то в районе высадили десант. Из сельсовета поступило распоряжение быть бдительными, следить не появятся ли незнакомые лица в деревне, задерживать таких, создавать по деревням группы по вылавливанию десантников. Поступило распоряжение и том, чтобы во всех колхозах рылись в земле и строились бомбоубежища. Стали мобилизовать население на рытье противотанковых рвов.
Недалеко от нашей деревни был небольшой, но красивый лес из одной ели. Так вот этот лес аж трещать стал: стали его безжалостно вырубать вот на эти бомбоубежища. Вот так и погиб Кульвинский лес.
В колхозе было построено два бомбоубежища, но строили и для себя около своих дворов, так собирались 3-4 семьи и копали такое вот убежище. Были такие убежища и у нас.
Был у меня задушевный друг детства Мишка Хомицкий, мы жили через один двор, можно сказать соседи были. Жили они одни, т.к. рано остались без отца и матери, осталось их 5 душ. Брат и сестра старшие потом Мишка и еще две сестры жили бедно, работали в колхозе, а что их колхоза в это время. Мишка всегда ходил в посконной одежде, в лаптях или «бухолах» (бухолы - кожаная обувь на деревянной подошве). Так вот мы с Мишкой давай рисовать планы каким образом мы сможем принять участие в поисках немецких десантников. В случае высадки десанта для его обнаружения привлекалось население, а уже на его ликвидацию были красноармейцы.
У нас в колхозе были 3 берданки и 2 малоколиберки. Все это хранилось в колхозной конторе в шкафу аптеки моего отца. Я спросил отца чтобы дал нам берданку, что, мол, и мы пойдем ловить десантников. Но лучше бы я не спрашивал. Нас подняли на смех: вас, мол, один немец с автоматом двадцать таких вот уложит. Так и не пришлось нам ловить десантников.
А война уже дает о себе знать: над Оршей по ногам пылало зарево пожаров, днем горизонт был окутан зловещими тучами дыма. Орша горела.
Уже стало слышно, подобно грому грозы, далекая орудийная канонада. И это все приближалось к нам. Появилось много наших войск как-то остановились в деревне, и я на повозке увидел станковый пулемет «Максим». Я его впервые видел вот так близко. Так вот он какой, и так ловко им владела Анка - пулеметчица из кинофильма «Чапаев». Не знал я, что недалеко то время, когда я сам в совершенстве овладею вот таким «Максимом».
Моя тетя Женя работала в Орше в больнице «Семашко» хозяйкой. Она через знакомых передала, чтобы мы пришли в Оршу забрать ее вещи в квартире, т.к. больница эвакуируется, из Орши уходит и она. В Оршу направились пешком я, Степанида, сестра Мишки Женя (у них там тоже были свои). От нас до Орши 27 километров. Пока добрались, дело было уже к обеду. Оршу я знал, много раз там был, т.к. там жили мои двоюродные братья по матери. Беляевы. Братья Коля, Валентин, Саня, Владик и маленький Витя. Мрачно нас встретила Орша, было очень много военных. Спешно шла эвакуация: кругом подводы, лошади, машины; люди ругаются, кричат; кругом шум, грохот. Только мы успели отойти от вокзала, как завыли сирены. Знающие люди стали разбегаться. Мы как раз были около железно- дорожного парка, видим народ бежит к парку, ну побежали и мы. Тут открыли огонь зенитки, дробно затарахтели пулеметы. Мы уже забежали в парк. В парке было нарыто много траншей. В траншеях было много людей. Я стоял наверху и выглядывал через деревья в небо. Наконец я увидел самолеты, они шли на большой высоте. Кругом их вспыхивали облачки разрывов наших снарядов зенитчиков. Вот от самолетов как горох посыпались черные точки.
Бомбы. У меня аж невольно подогнулись ноги. Где-то на станции оглушительно загрохотало, аж земля ходуном заходила.
-Вот где наша смертонька!
Выли в траншеях бабы-еврейки. На станции уже что-то горело, валил черный дым, что-то трещало там. Налет вскоре отбили. Завыли сирены отбой. Мы поспешили сделать свои дела, чтобы поскорее уйти из Орши. Возвращаясь мимо вокзала, я на станции увидел один разрушенный дом, а рядом огромную воронку. И что же эта за сила, что в одно мгновение выворотить такой котлован. В этот же день мы покинули Оршу. В нашей деревне получили повестки о мобилизации людей более пожилого возраста. Получил повестку и мой отец.
Ушли мобилизованные как-то тихо, без каких-либо песен, не было и слез. Как-то стало непривычно, я оставался дома за старшего. Уже было видно, что наши отступают густыми колоннами машин и танков, наполняли воздух глухим гулом. Хотя наша деревня и стояла вдали от шоссейных дорог, но почему-то путь отступления каких-то частей шел через нашу деревню. День и ночь. Так три дня подряд шли войска.
А шли все в спешном порядке, что бросали вышедшие из строя или от нехватки горючего машины, танки.
Люди стали жить в каком-то оцепенении, не зная судьбу завтрашнего дня. Уже давно не было того привычного обыденного в деревенской жизни.
Раньше обычно, как только начинает зарождаться день, сельчане просыпались от гортанного какого-то нечленообразного голоса (тарзаний крик) деревенского пастуха Петьки. Петька был наймитом пасти скотину. Он был какой-то малый ростом и с большой головой. Не раз я вскакивал по утрам от его страшного крика, но со временем привыкли все. А кричал он, что, мол, пора выгонять скотину. И с этого часа деревня жила своей обыденной жизнью. Все как-то были чем-то заняты, у всех были дела.
Сейчас этого не было. Никто не шел на работу, да и какая работа, соберутся группками близ дороги, по которой шли войска и с грустью проводили их. И такая сила, вот уже сколько дней идут и идут. Так какая же сила немцев, если наши вот отступают. А далекий гул все нарастал и нарастал, зловещим был этот гром.
Однажды, проснувшись, мы не слышали гула проходящих колон военной техники. Ну вот и все, сейчас мы одни, и что нас ожидает никто не знал. А вот предприимчивые люди не дремали. Прибегает до меня Мишка запыхавшись выпалил:
-Пошли в Коковчино, там сельмаг громят.
-Как это громят? Кто?
-Кто, кто. Коковчинцы.
Я не заставил себя ждать, но пока мы пришли, там делать было нечего. Большой магазин «Сельмаг» был полностью разгромлен, поломаны прилавки, двери, побиты стекла окон. Зашли в школу, но школа тоже подверглась нашествию. Школьная библиотека была разграблена, так же и физ. -кабинет.
Но зато мы обнаружили на задворках школьного двора танк настоящий, танк целехонький, и почему его оставили, кто знает. Но и тут похозяйничал уже кто-то: кругом валялись повыброшенные из танка боекомплект орудия, тут же валялись два танковых ручных пулемета, много снаряженных дисков к ним.
- А как с них стрелять? - спросил Мишка. А сам уже пристраивает, как бы укрепить диск с патронами.
- Я и сам не знаю. Но думаю, не так уже и сложно.
- А вас же учили в школе, у тебя ведь значок есть «Ворошиловский стрелок».
- Так это же мы винтовку изучали и стреляли из малоколиберки
- Ну что будем делать с таким богатством?
- Как что, конечно, заберем.
На том и порешили, взяли по 4 диска, к пулемету подобрали гранаты, набили карманы патронами, а остальные диски и патроны пособирали и попрятали за школьным сараем. Эх, кто знал, что придет время, и вот люди будут разыскивать эти снаряды для 45мм орудия, а они вот новенькие, блестящие, а мы на них и не имели никакого вида. Потащили мы свое «богатство». На краю села попался какой-то мужик из Коковчины, вытаращив глаза говорит:
- Вы что одурели, ци што? А если немцы вот увидят?
- Так их еще нет, а встретятся, так для чего же мы это все взяли, резанем вот, что тошно будет
- Эх, вояки, мать вашу, так вам бы хорошего ремня и резануть по мягкому месту.
Но мы его уже не слушали, а пошли себе дальше.
- Слухай, Иван, а что если в самом деле немцы, ну что мы будем делать?
- И стрелять не умеем. Эх, вот бы винтовочку.
- А давай пойдем в те вот кусты и спрячем до ночи, а ночью придем и заберем.
Правда с дороги мы ушли. Зашли в кусты, расположились и давай знакомиться с этой штуковиной.
Установив пулемет на сошли, мы по очереди прикладывались к нему. Прицел был совсем другой, не то что в винтовке. Оттягиванием рукоятки назад, она становится на взвод, нажатием происходит резкий обратный ход вперед.
- А давай трахни хоть одним патроном.
- Нет, опасно, а вдруг немцы будут где-то близко, - сказал я.
Уж больно нам хотелось испытать их. В эту ночь мы пулеметы перетащили домой, заховав их в одном из бомбоубежищ.
[Читать дальше]
Немец попался добрый: как закуривает сам, дает и нам каждому, а сам изредка, достав из кармана бутылку со шнапсом, прикладывался к ней.
В Богушевске, где нас формировали, нам выдали на человека по буханке хлеба и на двоих банку мясной тушенки. А как распинался обер на станции, перед посадкой нас в вагоны, расписывал нам ожидающие нас «прелести» жизни в Германии, а от нас требуется только добросовестный труд.
Ну, черт с тобой, обер, там видно будет. Хорошо, что хоть жив остался, я ведь от них ожидал худшего - смерти. Для гестаповца-гаупмана я был бандит, он меня так и называл «маленьки бандить». Да попал ты, Иван, по-дурному в их руки, теперь ведь это уже в третий раз они меня берут просто так, как цыпленка. И на этот раз, видимо, надолго, оттуда ведь не сбежишь.
А все же, как это все случилось?..
…До войны, т.е. до июня 41-го я ходил в школу, вот только закончил 6 классов. Хотел было бросить школу, но батька мой никак не давал добро. Все говорил - «Пока я жив, ты должен окончить 10 классов». Очень он хотел, чтобы я был горным инженером, и где это только он мог быть знаком с таким человеком?
Ведь сам он родился и вырос в деревне, только вот по тем временам образование имел 4 класса церковно-приходской школы. От нашего колхоза он был направлен на курсы ветфельдшеров, окончил их, и вот теперь он доктор коров, свиней, коней. Обычно ранней весной идет отел коров, так вот это время горячее для него. Приезжали из других деревень за его помощью - «Давай, брат, помогай». Никому отец не отказывал, хотя и приезжали обычно ночью. Ну а возвращается всегда на веселее, у нас ведь тут как сделал что-либо для человека доброе, обязательно тебя угостят, подадут лучшее, что есть в доме. А лучшее у нас было всегда одно - это сало окорок, ну, колбаса, если осталась от коляд (рождество). Каждый в то время держал к Пасхе окорок и колбас кто сколько мог.
Как выдастся хороший погожий день, так вывешивают это все на солнышко, то на ветерок, и так с недельку выветривается, пока белыми пятнами не выступит соль. После этого дня на два - коптить. Эх и штука прихорошая получается, я те дам.
Так вот до 41-го я был еще не парень, но уже и не подросток. Парень у нас считался тот, кто бегал по вечеринкам в соседние деревни, бегал за девчатами, пил самогонку. У меня пока этого не было, хотя на вечеринках в своей деревне я бывал всегда.
Как-то в один из весенних дней приехал мой товарищ Володя Высоцкий, мы с ним учились до 5-го класса, из Витебска он там учился в школе ФЗО. Приехал в форме: черная шинель, фуражка с молоточком и ключом, на шинели петлицы с цифрами. Петухом парень ходит по деревне что ты, ведь стал городским парнем, курить стал, цвыркает слюней сквозь зубы, так словно и разговор стал у него какой-то другой. Завидовал я ему.
-Давай к нам в училище! Вот к осени сразу возьмут. Будешь хоть токарем, хоть слесарем - говорил он мне.
Я обещал, что обязательно осенью поступлю, хотя хорошо знал, что этого не будет - отец не отпустит. Мечтал я быть летчиком все брал пример я со своей тети Тани. Она вот окончила летное училище, и ее после направили продолжать учебу в военную авиацию. Но она не захотела, а поступила в педагогический. А всю литературу, все учебники по летному училищу она передала мне. Так я, бывало, дни напролет просиживал за этими книгами, и кто знает, как бы оно получилось, как бы ни сложилось в моей жизни, если бы не война.
Про войну разговоры у нас шли уже давно, но после как был заключен пакт о ненападении между СССР и Германией разговоры поутихли. Но к войне начали готовиться после того, как была освобождена западная Белоруссия, стали укрепляться наши границы. Приходили из армии на побывку красноармейцы, так рассказывали, что за Гродно строятся укрепления, что немцу веками их не одолеть. Приезжал как-то двоюродный брат отца Максим Федорович, он служил кадровую в танковых частях в Гродно, то говорил, что рано или поздно, но воевать нам с немцем придется.
Долго велись эти тревожные разговоры среди взрослых. Нам же до этого пока дела не было, мы жили своей беззаботной жизнью. Но вдруг кончилось и для нас это беззаботное время. Я услышал это тревожное слово ВОЙНА от своего дяди по тетке Евке, Кипруся. Помню был хороший теплый летний день, все занимались своими делами. Вдруг, вижу, бежит бегом домой Кипрусь и каким=то сдавленным голосом:
-Иванька, началась война с Германией сегодня рано утром. Я это воспринял как-то по-своему, да и что я мог знать, что она несет людям.
С этого дня мы начали жить днями войны. Сразу была объявлена мобилизация в армию: все мужчины помоложе уходили спешно, тревожно, зная, что могут и не вернуться, сколько было слез. Ушел и Кипрусь.
Тревожно стало на деревне, нарушился тот привычный ритм, к которому люди привыкли. Люди сами стали, как напуганные, как наступит вечер, уже никого на улице и не увидишь, исчезли вечеринки.
Пошли слухи, что где-то в районе высадили десант. Из сельсовета поступило распоряжение быть бдительными, следить не появятся ли незнакомые лица в деревне, задерживать таких, создавать по деревням группы по вылавливанию десантников. Поступило распоряжение и том, чтобы во всех колхозах рылись в земле и строились бомбоубежища. Стали мобилизовать население на рытье противотанковых рвов.
Недалеко от нашей деревни был небольшой, но красивый лес из одной ели. Так вот этот лес аж трещать стал: стали его безжалостно вырубать вот на эти бомбоубежища. Вот так и погиб Кульвинский лес.
В колхозе было построено два бомбоубежища, но строили и для себя около своих дворов, так собирались 3-4 семьи и копали такое вот убежище. Были такие убежища и у нас.
Был у меня задушевный друг детства Мишка Хомицкий, мы жили через один двор, можно сказать соседи были. Жили они одни, т.к. рано остались без отца и матери, осталось их 5 душ. Брат и сестра старшие потом Мишка и еще две сестры жили бедно, работали в колхозе, а что их колхоза в это время. Мишка всегда ходил в посконной одежде, в лаптях или «бухолах» (бухолы - кожаная обувь на деревянной подошве). Так вот мы с Мишкой давай рисовать планы каким образом мы сможем принять участие в поисках немецких десантников. В случае высадки десанта для его обнаружения привлекалось население, а уже на его ликвидацию были красноармейцы.
У нас в колхозе были 3 берданки и 2 малоколиберки. Все это хранилось в колхозной конторе в шкафу аптеки моего отца. Я спросил отца чтобы дал нам берданку, что, мол, и мы пойдем ловить десантников. Но лучше бы я не спрашивал. Нас подняли на смех: вас, мол, один немец с автоматом двадцать таких вот уложит. Так и не пришлось нам ловить десантников.
А война уже дает о себе знать: над Оршей по ногам пылало зарево пожаров, днем горизонт был окутан зловещими тучами дыма. Орша горела.
Уже стало слышно, подобно грому грозы, далекая орудийная канонада. И это все приближалось к нам. Появилось много наших войск как-то остановились в деревне, и я на повозке увидел станковый пулемет «Максим». Я его впервые видел вот так близко. Так вот он какой, и так ловко им владела Анка - пулеметчица из кинофильма «Чапаев». Не знал я, что недалеко то время, когда я сам в совершенстве овладею вот таким «Максимом».
Моя тетя Женя работала в Орше в больнице «Семашко» хозяйкой. Она через знакомых передала, чтобы мы пришли в Оршу забрать ее вещи в квартире, т.к. больница эвакуируется, из Орши уходит и она. В Оршу направились пешком я, Степанида, сестра Мишки Женя (у них там тоже были свои). От нас до Орши 27 километров. Пока добрались, дело было уже к обеду. Оршу я знал, много раз там был, т.к. там жили мои двоюродные братья по матери. Беляевы. Братья Коля, Валентин, Саня, Владик и маленький Витя. Мрачно нас встретила Орша, было очень много военных. Спешно шла эвакуация: кругом подводы, лошади, машины; люди ругаются, кричат; кругом шум, грохот. Только мы успели отойти от вокзала, как завыли сирены. Знающие люди стали разбегаться. Мы как раз были около железно- дорожного парка, видим народ бежит к парку, ну побежали и мы. Тут открыли огонь зенитки, дробно затарахтели пулеметы. Мы уже забежали в парк. В парке было нарыто много траншей. В траншеях было много людей. Я стоял наверху и выглядывал через деревья в небо. Наконец я увидел самолеты, они шли на большой высоте. Кругом их вспыхивали облачки разрывов наших снарядов зенитчиков. Вот от самолетов как горох посыпались черные точки.
Бомбы. У меня аж невольно подогнулись ноги. Где-то на станции оглушительно загрохотало, аж земля ходуном заходила.
-Вот где наша смертонька!
Выли в траншеях бабы-еврейки. На станции уже что-то горело, валил черный дым, что-то трещало там. Налет вскоре отбили. Завыли сирены отбой. Мы поспешили сделать свои дела, чтобы поскорее уйти из Орши. Возвращаясь мимо вокзала, я на станции увидел один разрушенный дом, а рядом огромную воронку. И что же эта за сила, что в одно мгновение выворотить такой котлован. В этот же день мы покинули Оршу. В нашей деревне получили повестки о мобилизации людей более пожилого возраста. Получил повестку и мой отец.
Ушли мобилизованные как-то тихо, без каких-либо песен, не было и слез. Как-то стало непривычно, я оставался дома за старшего. Уже было видно, что наши отступают густыми колоннами машин и танков, наполняли воздух глухим гулом. Хотя наша деревня и стояла вдали от шоссейных дорог, но почему-то путь отступления каких-то частей шел через нашу деревню. День и ночь. Так три дня подряд шли войска.
А шли все в спешном порядке, что бросали вышедшие из строя или от нехватки горючего машины, танки.
Люди стали жить в каком-то оцепенении, не зная судьбу завтрашнего дня. Уже давно не было того привычного обыденного в деревенской жизни.
Раньше обычно, как только начинает зарождаться день, сельчане просыпались от гортанного какого-то нечленообразного голоса (тарзаний крик) деревенского пастуха Петьки. Петька был наймитом пасти скотину. Он был какой-то малый ростом и с большой головой. Не раз я вскакивал по утрам от его страшного крика, но со временем привыкли все. А кричал он, что, мол, пора выгонять скотину. И с этого часа деревня жила своей обыденной жизнью. Все как-то были чем-то заняты, у всех были дела.
Сейчас этого не было. Никто не шел на работу, да и какая работа, соберутся группками близ дороги, по которой шли войска и с грустью проводили их. И такая сила, вот уже сколько дней идут и идут. Так какая же сила немцев, если наши вот отступают. А далекий гул все нарастал и нарастал, зловещим был этот гром.
Однажды, проснувшись, мы не слышали гула проходящих колон военной техники. Ну вот и все, сейчас мы одни, и что нас ожидает никто не знал. А вот предприимчивые люди не дремали. Прибегает до меня Мишка запыхавшись выпалил:
-Пошли в Коковчино, там сельмаг громят.
-Как это громят? Кто?
-Кто, кто. Коковчинцы.
Я не заставил себя ждать, но пока мы пришли, там делать было нечего. Большой магазин «Сельмаг» был полностью разгромлен, поломаны прилавки, двери, побиты стекла окон. Зашли в школу, но школа тоже подверглась нашествию. Школьная библиотека была разграблена, так же и физ. -кабинет.
Но зато мы обнаружили на задворках школьного двора танк настоящий, танк целехонький, и почему его оставили, кто знает. Но и тут похозяйничал уже кто-то: кругом валялись повыброшенные из танка боекомплект орудия, тут же валялись два танковых ручных пулемета, много снаряженных дисков к ним.
- А как с них стрелять? - спросил Мишка. А сам уже пристраивает, как бы укрепить диск с патронами.
- Я и сам не знаю. Но думаю, не так уже и сложно.
- А вас же учили в школе, у тебя ведь значок есть «Ворошиловский стрелок».
- Так это же мы винтовку изучали и стреляли из малоколиберки
- Ну что будем делать с таким богатством?
- Как что, конечно, заберем.
На том и порешили, взяли по 4 диска, к пулемету подобрали гранаты, набили карманы патронами, а остальные диски и патроны пособирали и попрятали за школьным сараем. Эх, кто знал, что придет время, и вот люди будут разыскивать эти снаряды для 45мм орудия, а они вот новенькие, блестящие, а мы на них и не имели никакого вида. Потащили мы свое «богатство». На краю села попался какой-то мужик из Коковчины, вытаращив глаза говорит:
- Вы что одурели, ци што? А если немцы вот увидят?
- Так их еще нет, а встретятся, так для чего же мы это все взяли, резанем вот, что тошно будет
- Эх, вояки, мать вашу, так вам бы хорошего ремня и резануть по мягкому месту.
Но мы его уже не слушали, а пошли себе дальше.
- Слухай, Иван, а что если в самом деле немцы, ну что мы будем делать?
- И стрелять не умеем. Эх, вот бы винтовочку.
- А давай пойдем в те вот кусты и спрячем до ночи, а ночью придем и заберем.
Правда с дороги мы ушли. Зашли в кусты, расположились и давай знакомиться с этой штуковиной.
Установив пулемет на сошли, мы по очереди прикладывались к нему. Прицел был совсем другой, не то что в винтовке. Оттягиванием рукоятки назад, она становится на взвод, нажатием происходит резкий обратный ход вперед.
- А давай трахни хоть одним патроном.
- Нет, опасно, а вдруг немцы будут где-то близко, - сказал я.
Уж больно нам хотелось испытать их. В эту ночь мы пулеметы перетащили домой, заховав их в одном из бомбоубежищ.