Троцкий против Арватова, или проблема пролетарской культуры в свете сегодняшнего дня
В начале 20-х годов в рядах правящей коммунистической партии СССР начался процесс раскола, сопровождавшийся как пересмотром целей и задач самой партии, так и переоценкой ее роли в обществе. Этот процесс имел самые разные проявления, и может, таким образом, быть рассмотрен с самых разных ракурсов. Один из таких ракурсов, примененный в данной работе - дебаты о том, что такое искусство и какова его роль в будущем государстве.
В то время в обсуждении роли искусства на первый план выдвигались два вопроса - о необходимости пролетарской культуры и о роли быта в жизни граждан. Сама тема пролетарской культуры возникла задолго до окончания гражданской войны, и была самым тесным образом соединена с борьбой за власть внутри самой партии.
По инициативе А. Луначарского в Петрограде еще за месяц до октябрьских событий 1917 года прошла конференция пролетарских культурно-просветительских обществ, образовавших организацию, которую было решено называть Пролеткультом.
А.В.Куприн. Эскиз панно «Искусство» для здания театра Незлобина.
Пролеткульт сразу объявил своей целью создание новой пролетарской культуры, чтобы «дать рабочему классу целостное воспитание, которое неоспоримо направляет его коллективную волю и мышление». Разработка программы по созданию пролетарской культуры начиналась еще в 1908 году, когда А. Богданов вместе с А. Луначарским, рабочим-революционером Н. Вилоновым при поддержке (в том числе и финансовой) М. Горького организовали «высшую социал-демократическую школу» на Капри. Именно там, на лекциях для рабочих, приезжавших из России, вырабатывались представления о типе культуры, который необходим пролетариату, обсуждались задачи подготовки рабочих-пропагандистов. После Октябрьской революции, 15-20 сентября 1918 года, была созвана Первая Всероссийская конференция Пролеткульта, на которой был принят устав организации и созданы отделы: театральный, литературный, издательский, библиотечный, школьный, клубный, музыкально-вокальный, организационный, научный и хозяйственный. Целью организации объявлялось развитие пролетарской культуры, которое будет осуществляться усилиями рабочих, подлинных носителей и выразителей пролетарской идеологии.
"Во всех областях работы Пролеткульт положит в основу творческое начало самодеятельности. Он должен будет создать для пролетариата ... полную возможность свободно творить и работать".
(Керженцев, П. Пролетарская культура. 1918).
Задачами новой культуры, как писал Богданов в книге «О пролетарской культуре», является формирование "нового человеческого типа, стройно-целостного, свободного от прежней узости, порожденной дроблением человека в специализации, свободного от индивидуальной замкнутости воли и чувства, порожденной экономической разрозненностью и борьбой". Связанная с этим тема быта являлась ответвлением вопроса о пролетарской культуре и о необходимости перевоспитания масс по новому, коммунистическому образцу и о роли коммунистов - как партийных функционеров, так и представителей искусства - в этом процессе.
Позиция Льва Давыдовича Троцкого по вопросу политики партии в отношении культуры и искусства была им высказана в целом ряде различных работ, вначале как серия очерков в газете "Правда", а позднее - в книге, озаглавленной "Вопросы быта" (Троцкий, Лев. Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927).
Лев Дави́дович Тро́цкий; имя при рождении Лейб Давидович Бронштейн (1879 - 1940) - Один из организаторов Октябрьской революции 1917 г., один из создателей Красной армии. Один из основателей и идеологов Коминтерна, член его Исполкома. В первом советском правительстве - нарком по иностранным делам, затем в 1918-1925 - нарком по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета РСФСР, затем СССР. С 1923 г. - лидер внутрипартийной левой оппозиции. Член Политбюро ВКП(б) в 1919-1926 гг. В 1927 г. снят со всех постов, отправлен в ссылку. В 1929 г. выслан за пределы СССР. В 1932 г. лишён советского гражданства.
Специально вопросам быта Лев Давыдович посвятил свою работу "Чтобы перестроить быт, надо познать его" опубликованную в "Правде" летом 1923 года. В этой статье Троцкий объясняет, почему "быт" столь важен для марксиста:
"На вопросах быта яснее всего видно, в какой мере отдельный человек является продуктом условий, а не творцом их. Быт, т.-е. обстановка и обиход жизни, складывается в еще большей мере, чем экономика, «за спиною людей» (выражение Маркса). Сознательное творчество в области быта занимало в человеческой истории ничтожное место. Быт накапливается стихийным опытом людей, изменяется стихийно же, под действием толчков со стороны техники или попутных толчков со стороны революционной борьбы, и в итоге отражает гораздо больше прошлое человеческого общества, чем его настоящее."
Вывод, который довольно очевиден: "Быт страшно консервативен". Особенно это касается отношений между мужем и женой, между родителями и детьми - в общем, семейных отношений. Личный и семейный быт с трудом поддается коммунистической обработке, его пересоздание может занять годы и десятилетия, а меж тем его переработка его и рационализация крайне необходимы.
Руководящая роль в этом процессе отводилась, по мнению Троцкого, коммунистической партии.
"Коммунистическая партия сейчас основной рычаг всякого сознательного движения вперед. Оттого стык ее с народными массами является основной линией исторического действия - взаимодействия и противодействия. Коммунистическая теория обогнала реальную нашу повседневную жизнь на десятилетия, а в иных областях - на столетия....
Но одно дело - политическая идея, а другое - быт. Политика гибка, а быт неподвижен и упрям. Оттого так много бытовых столкновений в рабочей среде, по линии, где сознательность упирается в традицию, - столкновений тем более тяжелых, что они остаются в общественном смысле безгласны. Ни художественная литература, ни даже публицистика их не отражают. Наша пресса об этих вопросах молчит. А для новых художественных школ, пытающихся идти в ногу с революцией, быт вообще не существует. Они, видите ли, собираются созидать жизнь, а не изображать ее. Но из пальца новый быт нельзя высосать. Его можно строить из элементов, имеющихся налицо и способных к развитию. Поэтому прежде, чем строить, нужно знать, что есть."
(Лев Давидович Троцкий. Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927)
Следовательно, делает вывод товарищ Троцкий - обращая свой призыв к беллетристам, публицистам, рабокорам и репортерам - необходимо, чтобы работники искусства адекватно отражали реалии быта, показывали "нам и себе" что же делается на фабрике, в рабочей среде, в кооперативе, в клубе, в пивной, наконец? Естественно, само собой это не получится - коммунистической партии нужно направить творцов пера в нужное русло, проинструктировать,
"поправляя, направляя и воспитывая их таким путем в революционных бытописателей."
С другой стороны концепция нового быта, быта будущего - это не забота работников искусства, сообщает нам товарищ Троцкий. Пусть коммунистическая партия думает о таких вопросах. В конце концов, необходимая реконструкция - процесс длительный и сложный.
Как именно товарищ Троцкий понимает этот процесс реконструкции быта пояснено, в частности, в другой его работе - статье "От старой семьи - к новой" опубликованной в Правде 13 июня того же, 1923 года. Начало положено:
"Уже одно введение института гражданского брака не могло не нанести жестокий удар старой, освященной, показной семье. Чем меньше в старом браке было личной связи, тем в большей мере роль скрепы играла внешняя, бытовая, в частности обрядовая, церковная сторона. Удар по этой последней тем самым оказался ударом по семье. Обрядность, лишенная как объективного содержания, так и государственного признания, держится лишь силой инерции, продолжая служить одной из подпорок бытовой семье. Но если в самой семье нет внутренней связи, если сама она держится в значительной мере силой инерции, то каждый внешний толчок способен развалить ее, ударяя тем самым и по церковности. А толчков в наше время несравненно больше, чем когда бы то ни было. Вот почему семья шатается, распадается, разваливается, возникает и снова рушится. В жестокой и болезненной критике семьи быт проверяет себя. История рубит старый лес - щепки летят."
(Лев Давидович Троцкий. Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927)
Товарищ Троцкий говорит о том, что необходимо "освобождение женщины от положения домашней рабыни, общественное воспитание детей, освобождение брака от элементов хозяйственной принудительности и пр.". Рабочий класс, разбросанный по ячейкам семьи, оказывается оторван от коллектива. Для борьбы с этим ячейки должны быть перестроены по новому - женщину следует освободить не только в общественной, но и в частной жизни, внутри семьи, в быту. Но, к сожалению, по настоящему добиться этого нельзя пока не возросло богатство общества, пока возрос перевес "социалистических форм хозяйства над капиталистическими". Как только это будет достигнуто семья будет освобождена от обузы в виде заботы о детях, пустой траты времени на кухне и в прачечной:
"Только при этом условии мы сможем освободить семью от таких функций и забот, которые ныне угнетают и разрушают ее. Стирать белье должна хорошая общественная прачечная. Кормить - хороший общественный ресторан. Обшивать - швейная мастерская. Воспитываться дети должны хорошими общественными педагогами, которые в этом деле находят свое подлинное призвание. Тогда связь мужа и жены освобождается от всего внешнего, постороннего, навязанного, случайного.
(Лев Давидович Троцкий. Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927)
Освободив семью от всего "внешнего, постороннего, навязанного, случайного" можно будет, наконец, достигнуть в ней "подлинного равноправия".
Таким образом, есть два пути к новой семье, говорит товарищ Троцкий:
а) культурное воспитание класса и личности в классе и
б) материальное обогащение класса, организованного в государство.
Поскольку вторым путем пока идти не получается, нужно использовать имеющиеся возможности - например инициативу на местах, от заводов и фабрик, которые могли бы тут и там наладить элементы нового быта.
Обратим внимание на позицию товарища Троцкого в отношении искусства: художник должен описывать жизнь так, "как она есть", и в остальном ожидать руководящей работы партии. Лучшее, что можно ожидать от искусства, по мнению товарища Троцкого, это произведения кинематографа, новые ритуальные обряды, варианты которых представляет "бытовая театральность" и "обрядность", профессиональные союзы, и, особенно - новые похороны, где оркестр выполняет роль нашего союзника:
"Рабочее государство уже имеет свои праздники, свои процессии, свои смотры и парады, свои символические зрелища, свою новую государственную театральность... Теоретические доводы действуют только на ум. А театральная обрядность действует на чувство и на воображение. Влияние ее, следовательно, гораздо шире.
...
Уже и сейчас оркестр, выполняющий похоронный марш, способен, как оказывается, нередко конкурировать с церковным отпеванием. И мы должны, конечно, сделать оркестр нашим союзником в борьбе против церковной обрядности, основанной на рабьей вере в иной мир, где воздадут сторицей за зло и подлости земного мира. Еще более могущественным нашим союзником будет кинематограф."
(Лев Давидович Троцкий. статья "Семья и обрядность" в Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927)
Данный взгляд на роль искусства не встретил понимания в среде левых артистов, объединившихся вокруг журнала "ЛЕФ", или "Левый фронт искусств", в конце 1922 года в Москве. В первом номере журнала "Леф", начавшего издаваться в 1923 году, "Левый фронт" опубликовал свою декларацию, в которой призывал к объединению всех левых сил вокруг "Лефа" для того, чтобы
"собрать воедино левые силы. ЛЕФ должен осмотреть свои ряды, отбросив прилипшее прошлое. ЛЕФ должен объединить фронт для взрыва старья, для драки за охват новой культуры.
Мы будем решать вопросы искусства не большинством голосов мифического, до сих пор только в идее существующего, левого фронта, а делом, энергией нашей инициативной группы, год за годом ведущей работу левых и идейно всегда руководивших ею"
(К.Э. Штайн, ТРИ ВЕКА РУССКОЙ МЕТАПОЭТИКИ. ЛЕГИТИМАЦИЯ ДИСКУРСА. Антология в четырех томах. Том III. Ставрополь, 2006. с.393)
Среди подписантов этой декларации, на ряду с В.Маяковским и О.Брик, был и Борис Арватов. В последующие годы борьба "Лефовцев" против Троцкого проходила, в основном, посредством публикаций, и роль Арватова тут была одной из наиболее заметных.
Арватов Борис Игнатьевич (1896 - 1940) Из дворян, сын штаб-офицера. В 1917 офицер. Эсер. Товарищ председателя губкома ПСР. Делегат I Всероссийского съезда Советов РСД. Участник заседания УС 5 января. В 1919 вступил в РКП(б). Писатель, участник Пролеткульта, автор книги «Искусство и классы» (1923). Идеолог Лефа. Брат известного летчика Ю. И. Арватова, женатого на сестре М.Н. Тухачевского, расстрелянного в 1937. В результате нервного заболевания покончил жизнь самоубийством.
Борис Арватов писал по поводу недовольства левыми артистами по отношению к возникшей после Октября ситуации в искусстве следующее:
"Революция, развернув перед новым искусством все необходимые для него возможности, немедленно же после угара первых месяцев, предъявила к своим спутникам собственные властные требования. Политические работники Октября говорили: "Мы дали вам, художникам, то, чего вы хотели,- дайте же теперь нам то, чего хотим мы. Дайте плакаты, иллюстрации, картинки,- дайте такие произведения, которые были бы полезны, понятны сейчас, - теперь же,- нам некогда ждать". А когда левые отвечали, что их дело - революция, сознание, что надо массу подымать до себя, а не апеллировать к бескультурной России,- им справедливо возражали: "Революция не может ждать того момента, когда народ пересоздастся; революция хочет иметь помощников сегодня,- тем более, что никому не известно, насколько лучше ваши, левые, непонятные формы, форм прежних, привычных и понятных"... Чем определеннее и тверже становился нажим политический, тем острее стала чувствоваться недостаточная приспособленность левых. Отказываясь писать изобразительные вещи, левые художники, вышедшие из рядов старого искусства и воспитавшиеся на самоцельном станке, увидели в революционном нажиме угрозу их искусству."
(Арватов, Б. Искусство и производство. Сборник статей. Москва, 1926. с.83-84)
Далее, описывает Арватов,
"опомнившиеся и оглядевшиеся руководительские круги объявили поход против "футуризма". Началось пересаживание в административных центрах, пошли смены в учебных заведениях, заказы стали даваться так наз. "реалистам". Именно с этого времени в рядах левых и образовалась группа "производственников", которые "продолжали искать стыка между искусством и социальной практикой", на место проблемы формы они выдвинули проблему методов художественного труда, а именно - провозгласили синтез искусства с индустрией. В среде этих людей и был сформирован ЛЕФ. ЛЕФ же, в свою очередь, "выдвинул грандиозную программу реформы художественного образования"
(указ. соч. с.90).
Основным пунктом разногласий между товарищем Троцким и ЛЕФовцами, являлся вопрос о необходимости и целесообразности пролетарской культуры.
В статье "Сотрудничество в искусстве" Арватов сетует, что
"Марксистская мысль до сих пор не пробовала подходить к искусству, ко всей системе художественного творчества, как к особой области общественно-необходимого труда. К сожалению, в марксистской критике и теории продолжает господствовать принципиальное разграничение "труда" и "творчества", понятное и целесообразное с буржуазной точки зрения."
(указ. соч. с.101)
В Альманахе пролеткульта в 1925 году публикуется статья Арватова "Быт и культура вещи". Говоря о "большинстве марксистов", автор утверждает, что в отношении пролетарской культуры среди них господствует идеологизм: когда речь заходит о социальных процессах в обществе, эти "марксисты" сводят все к ценностям материальным, но разговор переходит на проблему пролетарской культуры, как историко-материалистическая позиция заменяется позицией идеологической, и социальное сознание, как форма культуры, оказывается на первом месте, в то время как материальная культура отступает на задний план. Порой дело доходит до того, что такие "марксисты" анализируют общественные конструкции только с точки зрения экономических взаимоотношений, словно бы экономика - единственное, что движет обществом! Это в корне не верная позиция, считает Арватов. Нужно анализировать все формы, которые могут быть приняты вещами, поскольку культура человека определяется всем, что его окружает, как и культура общества определяется всеми материальными конструкциями.
Таким образом, материальная культура, или взаимоотношения между человеком и вещью, - важнейший элемент, которому необходимо уделить особое внимание. Особая, пролетарская культура в этом смысле - крайне нужна. Цель такой культуры, согласно Арватову - сократить разрыв меж вещью и человеком.
Позиция Троцкого была очень четко озвучена в его речи произнесенной на пленуме ЦК КПСС в мае 1924 года:
"«Те, кто говорят о пролетарской культуре всерьез и надолго, которые из пролетарской культуры делают платформу, мыслят в этом вопросе по формальной аналогии с буржуазной культурой. Буржуазия взяла власть и создала свою культуру; пролетариат, овладев властью, создаст пролетарскую культуру. Но буржуазия - класс богатый и потому образованный. Буржуазная культура существовала уже до того, как буржуазия формально овладела властью. Буржуазия овладела властью, чтобы увековечить свое господство. Пролетариат в буржуазном обществе - неимущий и обездоленный класс и потому культуры своей создать не может. Овладев властью, он только впервые по-настоящему и убеждается в своей ужасающей культурной отсталости. Чтобы победить ее, ему нужно уничтожить те условия, которые сохраняют его, как класс. Чем больше можно будет говорить о новой культуре, тем меньше она будет носить классовый характер. В этом - основа вопроса и главное разногласие, поскольку речь идет о перспективе».
(«Литература и революция», II изд., 1924 г. стр. 210.)
В книге "Литература и революция" Троцкий высказывается и еще более решительно:
"чем полнее будет новый режим обеспечен от политических и военных потрясений, чем благоприятнее будут условия для культурного творчества, тем более пролетариат будет растворяться в социалистическом общежитии, освобождаясь от своих классовых черт, т. е. переставая быть пролетариатом. Другими словами, в эпоху диктатуры о создании новой культуры, т. е. о строительстве величайшего исторического масштаба, не приходится говорить; а то ни с чем прошлым несравнимое культурное строительство, которое наступит, когда отпадет необходимость в железных тисках диктатуры, не будет уже иметь классового характера. Отсюда надлежит сделать тот общий вывод, что пролетарской культуры не только нет, но и не будет; и жалеть об этом поистине нет основания: пролетариат взял власть именно для того, чтобы навсегда покончить с классовой культурой и проложить пути для культуры человеческой."
(Троцкий, Л. Литература и революция. Выдержка из главы "Пролетарская культура и пролетарское искусство")
В работе "Утопия или наука" напечатанной в 4-м номере журнала ЛЕФ Арватов дает свой ответ так же четко и решительно, в том числе резко высказываясь о позиции товарища Троцкого (хотя пока не о самом товарище, и не от себя лично, а от лица всех "Лефов"):
"Леф,ы" полагают, что, несмотря на отдаленность полного осуществления их прогноза, приступать к частичному осуществлению задач производственного искусства надо теперь же, "Леф,ы" полагают, что подобно социалистическому строю, искусство этого строя будет реализоваться постепенно, десятилетиями, с непрерывным накоплением опыта в жестокой классовой борьбе с формами искусства буржуазного. "Леф,ы" полагают, что отмахивание от сегодняшнего революционно-художественного делания и ссылки на "отдаленность" есть замаскированная поддержка буржуазного искусства, т.-е. эстетическое соглашательство, эстетический меньшевизм, ревизионизм, оппортунизм....
я специально останавливаюсь на упреке, брошенном "Леф'ам" тов. Троцким и сводящемся к тому, что "Леф'ы" якобы не считаются с потребностями современного советского строительства.
В чем же увидел тов. Троцкий эту псевдо оторванность производственников от текущих задач, от сегодняшнего дня?
В их прямолинейной, суровой борьбе за индустриальный "стиль", в их революционном отрицании всего внеиндустриального.
Снова - жестокое, не по "Леф'овской" вине, недоразумение.
Да! "Леф'ы" - убежденные и последовательные индустриалисты в искусстве. Такова их программа-максимум. Но только благодаря ей могут "Леф'ы" строить свою программу-минимум, свою сегодняшнюю тактику.
"Надо знать, куда и как итти", говорят Леф'ы, - "надо иметь свой железный курс в искусстве так же, как он имеется в политике и экономике, - иначе собьешься с пути. Но это не значит, будто немедленно, минуя все промежуточные этапы, можно достигнуть конечной станции. Она - дело будущего. Однако, будущее есть начатое сегодняшнее. В противном случае - приятие всех и вся, беспринципный эклектизм и, как результат, подчинение господствующей эстетике, т.-е. эстетике буржуазии"."
(Борис Арватов, "Утопия или наука?" ЛЕФ выпуск 4, 1923, сс.17-19)
Вот так - соглашательство, меньшевизм и оппортунизм. Теперь, когда позиция товарища Троцкого в партии начала пошатываться подобные заявления становятся все более допустимы. Впрочем, Арватова в данном случае заботит не столько товарищ Троцкий сам по себе, сколько собственная позиция, собственные взгляды. Взгляды же его отличаются не только от взглядов товарища Троцкого, но и от классического марксизма: идея пассивности товара идет в разрез с марксистской теорией товарного фетишизма, согласно которой фетиш заключается в неадекватной оценке стоимости продукта, в то время как Арватов видит проблему в том, что товар сам по себе пассивен - неподвижен, статичен, мертв. Арватов призывает к "динамизации" быта, его активизации и соединения с энергией общества. Принципиальный смысл вещи для него - устранение двойственности меж практическим применением и сознанием, устранение разрыва между бытом и бытием. Это устранение можно понимать и как разрушение барьера между производством и потреблением, между производителем и потребителем, между вещью, как объектом производственного процесса и той же самой вещью, как составной частью повседневной жизни, частью быта.
И здесь мы могли бы взглянуть на разногласия между Троцким и Арватовым несколько иначе - например, как на расширяющийся разрыв внутри левой русской интеллигенции, произошедший после окончания гражданской войны. Именно тогда, когда сражения утихли, а победа левых стала все более очевидна, внутри лево-интеллигентских рядов все более четко обозначились две группировки: с одной стороны это была группировка утопических реалистов, движимых в своих экономических и политических действиях учением Маркса, которым утопический экстремизм казался результатом разрушения старого режима, могущим оказаться препятствием на пути к социализму; напротив же них - группировка мечтателей и идеалистов, предвкушавших радикальные изменения самой природы человека. Надежды второй группы носили менее политический, и более художественный характер. Ее членами являлись, грубо говоря, представители тех, кого Катерина Кларк в своей работе "Peterburg, Crucible of Cultural Revolution" (Cambridge, 1995) называет "романтическими антикапиталистами" - критики капиталистического общества, делавшие акцент в своей риторике на три важных пункта: отчуждение, индивидуализацию и коммодификацию (указ. соч. с.16)
Впервые термин "романтический антикапитализм" был использован Дьердем Люкачем в 1931 году, в своем эссе о Достоевском, в отношении интеллигентов правого направления; однако с тех пор использовался довольно часто в отношении широкого круга интеллектуалов, не обязательно левых или правых, включая таких как Волтер Бенжамин, Георг Зиммель, а также представителей движений экспрессионистов и сюрреалистов. Особенно следует отметить два кружка, представители которых подпадают под это определение: Гейдельбергский кружок Макса Вебера и т.н. "франкфуртскую школу".
Одним из основных признаков "романтического антикапитализма" является отрицание рыночной экономики и коммерциализации культуры. Часто, это означало защиту т.н. "высокой культуры". В России критика капитализма с позиций "романтизма" была популярна примерно с начала 19 века и вполоть до после-революционных 20-х годов века 20-го. Связь с "романтизмом" на идеологическом уровне прослежена в ряде работ посвященных объявлению постреволюционной "войны" буржуазным ценностям, в частности у Ольги Матич (Matich, Olga."Re-making the Bed: Utopia in Everyday Life", in: John Bowlt and Olga Matich. Laboratory of Dreams: the Russian Avant-garde and cultural experiment. Stanford, 1996)
Но был ли Арватов таким типом идеалиста? Сомнительно. В других своих работах он - материалист до мозга костей, в не меньшей степени, чем сам Троцкий. В то же время его взгляды на взаимоотношения между человеком и вещью во многом предвкушают современный взгляд на данный вопрос, высказанный многими исследователями-культурологами. Как пример можно привести Даниэла Миллера, по словам которого
"сегодня способ потребления по крайней мере настолько же важен, как и сама практика построения человеком самого себя... Объекты важны не потому, что очевидны и имеют некоторые физические качества, ограничивающие нас или дающие нам новые возможности, но именно по той причине, что мы их не видим. Чем меньше мы осознаем их присутствие, тем более сильно их влияние на наши ожидания посредством создания определенных условий и понятий нормативного поведения, проявляющихся вне возможности оценки. Они определяют, что произойдет в той степени, в которой мы не понимаем их способность к такому определению."
(Miller,D. Materiality. London, 2005.)
Миллер и ряд других исследователей, работы которых опубликованы в его сборнике, приходят к выводу, что то, что можно назвать "тиранией субъекта" должно быть преодолено не в меньшей степени, чем то, что обычно называют "тиранией объекта" - и то, и другое являются по сути своей признаками неспособности выделить и осознать происходящий в обществе процесс объектификации. Целью должно быть создание равновесия между объектом и субъектом. (Миллер, указ. соч.)
Сравним с этим идеи, высказанные Арватовым в его статье для Альманаха пролеткульта "Быт и культура вещи" (1925), упомянутую уже выше. Здесь Арватов говорит о необходимости понять конструкцию того, что мы называем "бытом", ибо только поняв наши взаимоотношения с вещами можно попытаться их видоизменить. Его "устранение двойственности меж практическим применением и сознанием, устранение разрыва между бытом и бытием" в значительной степени перекликается с идеями современных антропологов и культурологов, озвученными Миллером в его сборнике. Так, основная мысль, высказанная Миллером:
"Человечество регулярно возвращается к гигантским проектам, посвященным нематериальному, будь то религия, философия, или ... теория в финансовой практике. Но во всех случаях мы наблюдаем тот же самый парадокс: нематериальное может только находить свое выражение в материальном. В каждом из них мы наблюдаем теологов, теоретиков или финансовых экспертов обретающих невероятную сноровку в эксплуатации этих взаимоотношений. И для них нематериальность это власть"
(Миллер, указ. соч.)
Такой же процесс, по мнению Арватова, и происходит в буржуазном обществе, находя свое выражение в разделении между сферами быта и труда, потребления и производства, социальной статичности и социального динамизма. Сфера людей при капитализме отделена от сферы вещей. Пролетарская культура, говорит Арватов, - а вместе с ним и т.н. производственники, представители социалистического авангарда в искусстве - должна соединить эти сферы в одно, сделать быт частью трудового процесса, и наоборот - трудовой процесс частью быта; стереть грань между производством и потреблением в новом обществе, сделать его динамичным. В терминологии Миллера это можно назвать "исчезновением объектификации".
Интересно, однако, что, как уже указано, для Миллера исчезновение объектификации это процесс объединения субъекта и объекта, процесс отхода от того, что определяет человека. Вот какой он делает вывод:
"Будущее заключается в человеческой скромности по поводу человечности. Мы сами, наше ощущение самих себя как субъектов и тех институтов, которые составляют наше общество, порождены процессом объектификации. Концепции субъекта и объекта это результат неудачных попыток осознать этот процесс объектификации...
Цель этой революции (революции по удалению человечности - ja_va) это установление равенства, своего рода диалектической республики в которой люди и вещи будут существовать как взаимные создания (люди создают вещи, а вещи создают людей - ja_va) и уважении их общей точки появления на свет и взаимозависимости."
(Миллер, указ. соч.)
В свете этого разногласия между Арватовым и Троцким не вписываются ни в один из заданных стереотипов о "разрывах", существовавших на тот момент в среде партии или интеллигенции, исторических или политических по своему содержанию. Аргументация Арватова заходит глубже, и представляет для нас сегодня больший интерес, чем можно было бы подумать при первом прочтении.
*продолжение следует*
В то время в обсуждении роли искусства на первый план выдвигались два вопроса - о необходимости пролетарской культуры и о роли быта в жизни граждан. Сама тема пролетарской культуры возникла задолго до окончания гражданской войны, и была самым тесным образом соединена с борьбой за власть внутри самой партии.
По инициативе А. Луначарского в Петрограде еще за месяц до октябрьских событий 1917 года прошла конференция пролетарских культурно-просветительских обществ, образовавших организацию, которую было решено называть Пролеткультом.
А.В.Куприн. Эскиз панно «Искусство» для здания театра Незлобина.
Пролеткульт сразу объявил своей целью создание новой пролетарской культуры, чтобы «дать рабочему классу целостное воспитание, которое неоспоримо направляет его коллективную волю и мышление». Разработка программы по созданию пролетарской культуры начиналась еще в 1908 году, когда А. Богданов вместе с А. Луначарским, рабочим-революционером Н. Вилоновым при поддержке (в том числе и финансовой) М. Горького организовали «высшую социал-демократическую школу» на Капри. Именно там, на лекциях для рабочих, приезжавших из России, вырабатывались представления о типе культуры, который необходим пролетариату, обсуждались задачи подготовки рабочих-пропагандистов. После Октябрьской революции, 15-20 сентября 1918 года, была созвана Первая Всероссийская конференция Пролеткульта, на которой был принят устав организации и созданы отделы: театральный, литературный, издательский, библиотечный, школьный, клубный, музыкально-вокальный, организационный, научный и хозяйственный. Целью организации объявлялось развитие пролетарской культуры, которое будет осуществляться усилиями рабочих, подлинных носителей и выразителей пролетарской идеологии.
"Во всех областях работы Пролеткульт положит в основу творческое начало самодеятельности. Он должен будет создать для пролетариата ... полную возможность свободно творить и работать".
(Керженцев, П. Пролетарская культура. 1918).
Задачами новой культуры, как писал Богданов в книге «О пролетарской культуре», является формирование "нового человеческого типа, стройно-целостного, свободного от прежней узости, порожденной дроблением человека в специализации, свободного от индивидуальной замкнутости воли и чувства, порожденной экономической разрозненностью и борьбой". Связанная с этим тема быта являлась ответвлением вопроса о пролетарской культуре и о необходимости перевоспитания масс по новому, коммунистическому образцу и о роли коммунистов - как партийных функционеров, так и представителей искусства - в этом процессе.
Позиция Льва Давыдовича Троцкого по вопросу политики партии в отношении культуры и искусства была им высказана в целом ряде различных работ, вначале как серия очерков в газете "Правда", а позднее - в книге, озаглавленной "Вопросы быта" (Троцкий, Лев. Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927).
Лев Дави́дович Тро́цкий; имя при рождении Лейб Давидович Бронштейн (1879 - 1940) - Один из организаторов Октябрьской революции 1917 г., один из создателей Красной армии. Один из основателей и идеологов Коминтерна, член его Исполкома. В первом советском правительстве - нарком по иностранным делам, затем в 1918-1925 - нарком по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета РСФСР, затем СССР. С 1923 г. - лидер внутрипартийной левой оппозиции. Член Политбюро ВКП(б) в 1919-1926 гг. В 1927 г. снят со всех постов, отправлен в ссылку. В 1929 г. выслан за пределы СССР. В 1932 г. лишён советского гражданства.
Специально вопросам быта Лев Давыдович посвятил свою работу "Чтобы перестроить быт, надо познать его" опубликованную в "Правде" летом 1923 года. В этой статье Троцкий объясняет, почему "быт" столь важен для марксиста:
"На вопросах быта яснее всего видно, в какой мере отдельный человек является продуктом условий, а не творцом их. Быт, т.-е. обстановка и обиход жизни, складывается в еще большей мере, чем экономика, «за спиною людей» (выражение Маркса). Сознательное творчество в области быта занимало в человеческой истории ничтожное место. Быт накапливается стихийным опытом людей, изменяется стихийно же, под действием толчков со стороны техники или попутных толчков со стороны революционной борьбы, и в итоге отражает гораздо больше прошлое человеческого общества, чем его настоящее."
Вывод, который довольно очевиден: "Быт страшно консервативен". Особенно это касается отношений между мужем и женой, между родителями и детьми - в общем, семейных отношений. Личный и семейный быт с трудом поддается коммунистической обработке, его пересоздание может занять годы и десятилетия, а меж тем его переработка его и рационализация крайне необходимы.
Руководящая роль в этом процессе отводилась, по мнению Троцкого, коммунистической партии.
"Коммунистическая партия сейчас основной рычаг всякого сознательного движения вперед. Оттого стык ее с народными массами является основной линией исторического действия - взаимодействия и противодействия. Коммунистическая теория обогнала реальную нашу повседневную жизнь на десятилетия, а в иных областях - на столетия....
Но одно дело - политическая идея, а другое - быт. Политика гибка, а быт неподвижен и упрям. Оттого так много бытовых столкновений в рабочей среде, по линии, где сознательность упирается в традицию, - столкновений тем более тяжелых, что они остаются в общественном смысле безгласны. Ни художественная литература, ни даже публицистика их не отражают. Наша пресса об этих вопросах молчит. А для новых художественных школ, пытающихся идти в ногу с революцией, быт вообще не существует. Они, видите ли, собираются созидать жизнь, а не изображать ее. Но из пальца новый быт нельзя высосать. Его можно строить из элементов, имеющихся налицо и способных к развитию. Поэтому прежде, чем строить, нужно знать, что есть."
(Лев Давидович Троцкий. Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927)
Следовательно, делает вывод товарищ Троцкий - обращая свой призыв к беллетристам, публицистам, рабокорам и репортерам - необходимо, чтобы работники искусства адекватно отражали реалии быта, показывали "нам и себе" что же делается на фабрике, в рабочей среде, в кооперативе, в клубе, в пивной, наконец? Естественно, само собой это не получится - коммунистической партии нужно направить творцов пера в нужное русло, проинструктировать,
"поправляя, направляя и воспитывая их таким путем в революционных бытописателей."
С другой стороны концепция нового быта, быта будущего - это не забота работников искусства, сообщает нам товарищ Троцкий. Пусть коммунистическая партия думает о таких вопросах. В конце концов, необходимая реконструкция - процесс длительный и сложный.
Как именно товарищ Троцкий понимает этот процесс реконструкции быта пояснено, в частности, в другой его работе - статье "От старой семьи - к новой" опубликованной в Правде 13 июня того же, 1923 года. Начало положено:
"Уже одно введение института гражданского брака не могло не нанести жестокий удар старой, освященной, показной семье. Чем меньше в старом браке было личной связи, тем в большей мере роль скрепы играла внешняя, бытовая, в частности обрядовая, церковная сторона. Удар по этой последней тем самым оказался ударом по семье. Обрядность, лишенная как объективного содержания, так и государственного признания, держится лишь силой инерции, продолжая служить одной из подпорок бытовой семье. Но если в самой семье нет внутренней связи, если сама она держится в значительной мере силой инерции, то каждый внешний толчок способен развалить ее, ударяя тем самым и по церковности. А толчков в наше время несравненно больше, чем когда бы то ни было. Вот почему семья шатается, распадается, разваливается, возникает и снова рушится. В жестокой и болезненной критике семьи быт проверяет себя. История рубит старый лес - щепки летят."
(Лев Давидович Троцкий. Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927)
Товарищ Троцкий говорит о том, что необходимо "освобождение женщины от положения домашней рабыни, общественное воспитание детей, освобождение брака от элементов хозяйственной принудительности и пр.". Рабочий класс, разбросанный по ячейкам семьи, оказывается оторван от коллектива. Для борьбы с этим ячейки должны быть перестроены по новому - женщину следует освободить не только в общественной, но и в частной жизни, внутри семьи, в быту. Но, к сожалению, по настоящему добиться этого нельзя пока не возросло богатство общества, пока возрос перевес "социалистических форм хозяйства над капиталистическими". Как только это будет достигнуто семья будет освобождена от обузы в виде заботы о детях, пустой траты времени на кухне и в прачечной:
"Только при этом условии мы сможем освободить семью от таких функций и забот, которые ныне угнетают и разрушают ее. Стирать белье должна хорошая общественная прачечная. Кормить - хороший общественный ресторан. Обшивать - швейная мастерская. Воспитываться дети должны хорошими общественными педагогами, которые в этом деле находят свое подлинное призвание. Тогда связь мужа и жены освобождается от всего внешнего, постороннего, навязанного, случайного.
(Лев Давидович Троцкий. Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927)
Освободив семью от всего "внешнего, постороннего, навязанного, случайного" можно будет, наконец, достигнуть в ней "подлинного равноправия".
Таким образом, есть два пути к новой семье, говорит товарищ Троцкий:
а) культурное воспитание класса и личности в классе и
б) материальное обогащение класса, организованного в государство.
Поскольку вторым путем пока идти не получается, нужно использовать имеющиеся возможности - например инициативу на местах, от заводов и фабрик, которые могли бы тут и там наладить элементы нового быта.
Обратим внимание на позицию товарища Троцкого в отношении искусства: художник должен описывать жизнь так, "как она есть", и в остальном ожидать руководящей работы партии. Лучшее, что можно ожидать от искусства, по мнению товарища Троцкого, это произведения кинематографа, новые ритуальные обряды, варианты которых представляет "бытовая театральность" и "обрядность", профессиональные союзы, и, особенно - новые похороны, где оркестр выполняет роль нашего союзника:
"Рабочее государство уже имеет свои праздники, свои процессии, свои смотры и парады, свои символические зрелища, свою новую государственную театральность... Теоретические доводы действуют только на ум. А театральная обрядность действует на чувство и на воображение. Влияние ее, следовательно, гораздо шире.
...
Уже и сейчас оркестр, выполняющий похоронный марш, способен, как оказывается, нередко конкурировать с церковным отпеванием. И мы должны, конечно, сделать оркестр нашим союзником в борьбе против церковной обрядности, основанной на рабьей вере в иной мир, где воздадут сторицей за зло и подлости земного мира. Еще более могущественным нашим союзником будет кинематограф."
(Лев Давидович Троцкий. статья "Семья и обрядность" в Проблемы культуры. Культура переходного периода. Москва, 1927)
Данный взгляд на роль искусства не встретил понимания в среде левых артистов, объединившихся вокруг журнала "ЛЕФ", или "Левый фронт искусств", в конце 1922 года в Москве. В первом номере журнала "Леф", начавшего издаваться в 1923 году, "Левый фронт" опубликовал свою декларацию, в которой призывал к объединению всех левых сил вокруг "Лефа" для того, чтобы
"собрать воедино левые силы. ЛЕФ должен осмотреть свои ряды, отбросив прилипшее прошлое. ЛЕФ должен объединить фронт для взрыва старья, для драки за охват новой культуры.
Мы будем решать вопросы искусства не большинством голосов мифического, до сих пор только в идее существующего, левого фронта, а делом, энергией нашей инициативной группы, год за годом ведущей работу левых и идейно всегда руководивших ею"
(К.Э. Штайн, ТРИ ВЕКА РУССКОЙ МЕТАПОЭТИКИ. ЛЕГИТИМАЦИЯ ДИСКУРСА. Антология в четырех томах. Том III. Ставрополь, 2006. с.393)
Среди подписантов этой декларации, на ряду с В.Маяковским и О.Брик, был и Борис Арватов. В последующие годы борьба "Лефовцев" против Троцкого проходила, в основном, посредством публикаций, и роль Арватова тут была одной из наиболее заметных.
Арватов Борис Игнатьевич (1896 - 1940) Из дворян, сын штаб-офицера. В 1917 офицер. Эсер. Товарищ председателя губкома ПСР. Делегат I Всероссийского съезда Советов РСД. Участник заседания УС 5 января. В 1919 вступил в РКП(б). Писатель, участник Пролеткульта, автор книги «Искусство и классы» (1923). Идеолог Лефа. Брат известного летчика Ю. И. Арватова, женатого на сестре М.Н. Тухачевского, расстрелянного в 1937. В результате нервного заболевания покончил жизнь самоубийством.
Борис Арватов писал по поводу недовольства левыми артистами по отношению к возникшей после Октября ситуации в искусстве следующее:
"Революция, развернув перед новым искусством все необходимые для него возможности, немедленно же после угара первых месяцев, предъявила к своим спутникам собственные властные требования. Политические работники Октября говорили: "Мы дали вам, художникам, то, чего вы хотели,- дайте же теперь нам то, чего хотим мы. Дайте плакаты, иллюстрации, картинки,- дайте такие произведения, которые были бы полезны, понятны сейчас, - теперь же,- нам некогда ждать". А когда левые отвечали, что их дело - революция, сознание, что надо массу подымать до себя, а не апеллировать к бескультурной России,- им справедливо возражали: "Революция не может ждать того момента, когда народ пересоздастся; революция хочет иметь помощников сегодня,- тем более, что никому не известно, насколько лучше ваши, левые, непонятные формы, форм прежних, привычных и понятных"... Чем определеннее и тверже становился нажим политический, тем острее стала чувствоваться недостаточная приспособленность левых. Отказываясь писать изобразительные вещи, левые художники, вышедшие из рядов старого искусства и воспитавшиеся на самоцельном станке, увидели в революционном нажиме угрозу их искусству."
(Арватов, Б. Искусство и производство. Сборник статей. Москва, 1926. с.83-84)
Далее, описывает Арватов,
"опомнившиеся и оглядевшиеся руководительские круги объявили поход против "футуризма". Началось пересаживание в административных центрах, пошли смены в учебных заведениях, заказы стали даваться так наз. "реалистам". Именно с этого времени в рядах левых и образовалась группа "производственников", которые "продолжали искать стыка между искусством и социальной практикой", на место проблемы формы они выдвинули проблему методов художественного труда, а именно - провозгласили синтез искусства с индустрией. В среде этих людей и был сформирован ЛЕФ. ЛЕФ же, в свою очередь, "выдвинул грандиозную программу реформы художественного образования"
(указ. соч. с.90).
Основным пунктом разногласий между товарищем Троцким и ЛЕФовцами, являлся вопрос о необходимости и целесообразности пролетарской культуры.
В статье "Сотрудничество в искусстве" Арватов сетует, что
"Марксистская мысль до сих пор не пробовала подходить к искусству, ко всей системе художественного творчества, как к особой области общественно-необходимого труда. К сожалению, в марксистской критике и теории продолжает господствовать принципиальное разграничение "труда" и "творчества", понятное и целесообразное с буржуазной точки зрения."
(указ. соч. с.101)
В Альманахе пролеткульта в 1925 году публикуется статья Арватова "Быт и культура вещи". Говоря о "большинстве марксистов", автор утверждает, что в отношении пролетарской культуры среди них господствует идеологизм: когда речь заходит о социальных процессах в обществе, эти "марксисты" сводят все к ценностям материальным, но разговор переходит на проблему пролетарской культуры, как историко-материалистическая позиция заменяется позицией идеологической, и социальное сознание, как форма культуры, оказывается на первом месте, в то время как материальная культура отступает на задний план. Порой дело доходит до того, что такие "марксисты" анализируют общественные конструкции только с точки зрения экономических взаимоотношений, словно бы экономика - единственное, что движет обществом! Это в корне не верная позиция, считает Арватов. Нужно анализировать все формы, которые могут быть приняты вещами, поскольку культура человека определяется всем, что его окружает, как и культура общества определяется всеми материальными конструкциями.
Таким образом, материальная культура, или взаимоотношения между человеком и вещью, - важнейший элемент, которому необходимо уделить особое внимание. Особая, пролетарская культура в этом смысле - крайне нужна. Цель такой культуры, согласно Арватову - сократить разрыв меж вещью и человеком.
Позиция Троцкого была очень четко озвучена в его речи произнесенной на пленуме ЦК КПСС в мае 1924 года:
"«Те, кто говорят о пролетарской культуре всерьез и надолго, которые из пролетарской культуры делают платформу, мыслят в этом вопросе по формальной аналогии с буржуазной культурой. Буржуазия взяла власть и создала свою культуру; пролетариат, овладев властью, создаст пролетарскую культуру. Но буржуазия - класс богатый и потому образованный. Буржуазная культура существовала уже до того, как буржуазия формально овладела властью. Буржуазия овладела властью, чтобы увековечить свое господство. Пролетариат в буржуазном обществе - неимущий и обездоленный класс и потому культуры своей создать не может. Овладев властью, он только впервые по-настоящему и убеждается в своей ужасающей культурной отсталости. Чтобы победить ее, ему нужно уничтожить те условия, которые сохраняют его, как класс. Чем больше можно будет говорить о новой культуре, тем меньше она будет носить классовый характер. В этом - основа вопроса и главное разногласие, поскольку речь идет о перспективе».
(«Литература и революция», II изд., 1924 г. стр. 210.)
В книге "Литература и революция" Троцкий высказывается и еще более решительно:
"чем полнее будет новый режим обеспечен от политических и военных потрясений, чем благоприятнее будут условия для культурного творчества, тем более пролетариат будет растворяться в социалистическом общежитии, освобождаясь от своих классовых черт, т. е. переставая быть пролетариатом. Другими словами, в эпоху диктатуры о создании новой культуры, т. е. о строительстве величайшего исторического масштаба, не приходится говорить; а то ни с чем прошлым несравнимое культурное строительство, которое наступит, когда отпадет необходимость в железных тисках диктатуры, не будет уже иметь классового характера. Отсюда надлежит сделать тот общий вывод, что пролетарской культуры не только нет, но и не будет; и жалеть об этом поистине нет основания: пролетариат взял власть именно для того, чтобы навсегда покончить с классовой культурой и проложить пути для культуры человеческой."
(Троцкий, Л. Литература и революция. Выдержка из главы "Пролетарская культура и пролетарское искусство")
В работе "Утопия или наука" напечатанной в 4-м номере журнала ЛЕФ Арватов дает свой ответ так же четко и решительно, в том числе резко высказываясь о позиции товарища Троцкого (хотя пока не о самом товарище, и не от себя лично, а от лица всех "Лефов"):
"Леф,ы" полагают, что, несмотря на отдаленность полного осуществления их прогноза, приступать к частичному осуществлению задач производственного искусства надо теперь же, "Леф,ы" полагают, что подобно социалистическому строю, искусство этого строя будет реализоваться постепенно, десятилетиями, с непрерывным накоплением опыта в жестокой классовой борьбе с формами искусства буржуазного. "Леф,ы" полагают, что отмахивание от сегодняшнего революционно-художественного делания и ссылки на "отдаленность" есть замаскированная поддержка буржуазного искусства, т.-е. эстетическое соглашательство, эстетический меньшевизм, ревизионизм, оппортунизм....
я специально останавливаюсь на упреке, брошенном "Леф'ам" тов. Троцким и сводящемся к тому, что "Леф'ы" якобы не считаются с потребностями современного советского строительства.
В чем же увидел тов. Троцкий эту псевдо оторванность производственников от текущих задач, от сегодняшнего дня?
В их прямолинейной, суровой борьбе за индустриальный "стиль", в их революционном отрицании всего внеиндустриального.
Снова - жестокое, не по "Леф'овской" вине, недоразумение.
Да! "Леф'ы" - убежденные и последовательные индустриалисты в искусстве. Такова их программа-максимум. Но только благодаря ей могут "Леф'ы" строить свою программу-минимум, свою сегодняшнюю тактику.
"Надо знать, куда и как итти", говорят Леф'ы, - "надо иметь свой железный курс в искусстве так же, как он имеется в политике и экономике, - иначе собьешься с пути. Но это не значит, будто немедленно, минуя все промежуточные этапы, можно достигнуть конечной станции. Она - дело будущего. Однако, будущее есть начатое сегодняшнее. В противном случае - приятие всех и вся, беспринципный эклектизм и, как результат, подчинение господствующей эстетике, т.-е. эстетике буржуазии"."
(Борис Арватов, "Утопия или наука?" ЛЕФ выпуск 4, 1923, сс.17-19)
Вот так - соглашательство, меньшевизм и оппортунизм. Теперь, когда позиция товарища Троцкого в партии начала пошатываться подобные заявления становятся все более допустимы. Впрочем, Арватова в данном случае заботит не столько товарищ Троцкий сам по себе, сколько собственная позиция, собственные взгляды. Взгляды же его отличаются не только от взглядов товарища Троцкого, но и от классического марксизма: идея пассивности товара идет в разрез с марксистской теорией товарного фетишизма, согласно которой фетиш заключается в неадекватной оценке стоимости продукта, в то время как Арватов видит проблему в том, что товар сам по себе пассивен - неподвижен, статичен, мертв. Арватов призывает к "динамизации" быта, его активизации и соединения с энергией общества. Принципиальный смысл вещи для него - устранение двойственности меж практическим применением и сознанием, устранение разрыва между бытом и бытием. Это устранение можно понимать и как разрушение барьера между производством и потреблением, между производителем и потребителем, между вещью, как объектом производственного процесса и той же самой вещью, как составной частью повседневной жизни, частью быта.
И здесь мы могли бы взглянуть на разногласия между Троцким и Арватовым несколько иначе - например, как на расширяющийся разрыв внутри левой русской интеллигенции, произошедший после окончания гражданской войны. Именно тогда, когда сражения утихли, а победа левых стала все более очевидна, внутри лево-интеллигентских рядов все более четко обозначились две группировки: с одной стороны это была группировка утопических реалистов, движимых в своих экономических и политических действиях учением Маркса, которым утопический экстремизм казался результатом разрушения старого режима, могущим оказаться препятствием на пути к социализму; напротив же них - группировка мечтателей и идеалистов, предвкушавших радикальные изменения самой природы человека. Надежды второй группы носили менее политический, и более художественный характер. Ее членами являлись, грубо говоря, представители тех, кого Катерина Кларк в своей работе "Peterburg, Crucible of Cultural Revolution" (Cambridge, 1995) называет "романтическими антикапиталистами" - критики капиталистического общества, делавшие акцент в своей риторике на три важных пункта: отчуждение, индивидуализацию и коммодификацию (указ. соч. с.16)
Впервые термин "романтический антикапитализм" был использован Дьердем Люкачем в 1931 году, в своем эссе о Достоевском, в отношении интеллигентов правого направления; однако с тех пор использовался довольно часто в отношении широкого круга интеллектуалов, не обязательно левых или правых, включая таких как Волтер Бенжамин, Георг Зиммель, а также представителей движений экспрессионистов и сюрреалистов. Особенно следует отметить два кружка, представители которых подпадают под это определение: Гейдельбергский кружок Макса Вебера и т.н. "франкфуртскую школу".
Одним из основных признаков "романтического антикапитализма" является отрицание рыночной экономики и коммерциализации культуры. Часто, это означало защиту т.н. "высокой культуры". В России критика капитализма с позиций "романтизма" была популярна примерно с начала 19 века и вполоть до после-революционных 20-х годов века 20-го. Связь с "романтизмом" на идеологическом уровне прослежена в ряде работ посвященных объявлению постреволюционной "войны" буржуазным ценностям, в частности у Ольги Матич (Matich, Olga."Re-making the Bed: Utopia in Everyday Life", in: John Bowlt and Olga Matich. Laboratory of Dreams: the Russian Avant-garde and cultural experiment. Stanford, 1996)
Но был ли Арватов таким типом идеалиста? Сомнительно. В других своих работах он - материалист до мозга костей, в не меньшей степени, чем сам Троцкий. В то же время его взгляды на взаимоотношения между человеком и вещью во многом предвкушают современный взгляд на данный вопрос, высказанный многими исследователями-культурологами. Как пример можно привести Даниэла Миллера, по словам которого
"сегодня способ потребления по крайней мере настолько же важен, как и сама практика построения человеком самого себя... Объекты важны не потому, что очевидны и имеют некоторые физические качества, ограничивающие нас или дающие нам новые возможности, но именно по той причине, что мы их не видим. Чем меньше мы осознаем их присутствие, тем более сильно их влияние на наши ожидания посредством создания определенных условий и понятий нормативного поведения, проявляющихся вне возможности оценки. Они определяют, что произойдет в той степени, в которой мы не понимаем их способность к такому определению."
(Miller,D. Materiality. London, 2005.)
Миллер и ряд других исследователей, работы которых опубликованы в его сборнике, приходят к выводу, что то, что можно назвать "тиранией субъекта" должно быть преодолено не в меньшей степени, чем то, что обычно называют "тиранией объекта" - и то, и другое являются по сути своей признаками неспособности выделить и осознать происходящий в обществе процесс объектификации. Целью должно быть создание равновесия между объектом и субъектом. (Миллер, указ. соч.)
Сравним с этим идеи, высказанные Арватовым в его статье для Альманаха пролеткульта "Быт и культура вещи" (1925), упомянутую уже выше. Здесь Арватов говорит о необходимости понять конструкцию того, что мы называем "бытом", ибо только поняв наши взаимоотношения с вещами можно попытаться их видоизменить. Его "устранение двойственности меж практическим применением и сознанием, устранение разрыва между бытом и бытием" в значительной степени перекликается с идеями современных антропологов и культурологов, озвученными Миллером в его сборнике. Так, основная мысль, высказанная Миллером:
"Человечество регулярно возвращается к гигантским проектам, посвященным нематериальному, будь то религия, философия, или ... теория в финансовой практике. Но во всех случаях мы наблюдаем тот же самый парадокс: нематериальное может только находить свое выражение в материальном. В каждом из них мы наблюдаем теологов, теоретиков или финансовых экспертов обретающих невероятную сноровку в эксплуатации этих взаимоотношений. И для них нематериальность это власть"
(Миллер, указ. соч.)
Такой же процесс, по мнению Арватова, и происходит в буржуазном обществе, находя свое выражение в разделении между сферами быта и труда, потребления и производства, социальной статичности и социального динамизма. Сфера людей при капитализме отделена от сферы вещей. Пролетарская культура, говорит Арватов, - а вместе с ним и т.н. производственники, представители социалистического авангарда в искусстве - должна соединить эти сферы в одно, сделать быт частью трудового процесса, и наоборот - трудовой процесс частью быта; стереть грань между производством и потреблением в новом обществе, сделать его динамичным. В терминологии Миллера это можно назвать "исчезновением объектификации".
Интересно, однако, что, как уже указано, для Миллера исчезновение объектификации это процесс объединения субъекта и объекта, процесс отхода от того, что определяет человека. Вот какой он делает вывод:
"Будущее заключается в человеческой скромности по поводу человечности. Мы сами, наше ощущение самих себя как субъектов и тех институтов, которые составляют наше общество, порождены процессом объектификации. Концепции субъекта и объекта это результат неудачных попыток осознать этот процесс объектификации...
Цель этой революции (революции по удалению человечности - ja_va) это установление равенства, своего рода диалектической республики в которой люди и вещи будут существовать как взаимные создания (люди создают вещи, а вещи создают людей - ja_va) и уважении их общей точки появления на свет и взаимозависимости."
(Миллер, указ. соч.)
В свете этого разногласия между Арватовым и Троцким не вписываются ни в один из заданных стереотипов о "разрывах", существовавших на тот момент в среде партии или интеллигенции, исторических или политических по своему содержанию. Аргументация Арватова заходит глубже, и представляет для нас сегодня больший интерес, чем можно было бы подумать при первом прочтении.
*продолжение следует*