Атлантический лес
Олли Вильямс привычно свернул с шоссе двумя перекрестками раньше, чем того требовал маршрут от дома до автосалона на окраине - его новой работы в этом новом городе.
"Здравствуй, Лес!"
Лес сомкнул свои ветви у него головой. "Доброе утро, Олли", - Лес должен отозваться на приветствие. Но он молчит. Лес всегда молчит. Почти неслышно шуршит листвой, оттеняя шорох шин и гул мотора и молчит.
Олли едет по тенистой аллее, приветствуя и провожая взглядом один ствол за другим: светлые, гладкие, бугристые, крепкие, как мышцы тяжелоатлетов, многорукие, как индийские божества. Какие же они здесь все-таки странные!...Говорят, просто обычный южный фикус, здесь они как раз такими и вырастают, ввысь и вширь. Может, и обычный фикус. Только Олли каждый день, шесть раз в неделю сворачивает на два квартала раньше, чтобы поздороваться с Лесом.....Лес все-таки сумел примирить его с городом.
Город - типичнейшая новостройка, ничего такого особенного. Ни истории, ни красоты, какой-нибудь мало-мальской особенности, за которую хотелось бы зацепиться. Обычный, ничего не значащий жилой пункт. Место проживания.
Хотя вот Лайзе здесь нравится. Она как растение, его рыжая Лайза, ей, кажется, вообще неважно, где жить, только б было удобно и ее рыжей копне хватало солнца. А климат здесь мягкий, надо признаться - лето круглый год. Зимой - нежаркое, летом - довольно щадящее. И удобно, черт возьми, удобно - современный, четко спланированный город.
А Олли все никак не мог прижиться.
Бродил по аккуратным выметенным улицам, засаженным геранью и бархатцами, и чувствовал себя чужим. Или город чужим - смотря как взглянуть. Словно что-то в нем сопротивлялось, отрицало, твердило: здесь не твое место.
И город, заметил Олли, ведь город точно также противится впустить меня.
А, впустив поневоле, все пытается ставить палки в колеса. То вдруг череда светофоров сломается, создав пробку на два километра, причем именно тогда, когда Олли опаздывает на встречу с клиентом. То на выезде со двора за одну ночь возникает ямища, широченная и глубоченная - ни проехать-ни пройти. Там, где еще вчера вечером лежал ровный асфальт.
А Лайза смеется все, вечно ты все выдумываешь! Город ему помешал. Светофоры и так все время ломаются, ничего тут особенного не , а во дворе просто трубы прокладывали. Ночью работали, думали, за ночь справятся, да не успели.
Олли кивал и соглашался с ней. Да, конечно, мне просто не повезло со светофором. И это просто трубы. Или кабель. Или еще какая-нибудь самая обыкновенная на свете вещь.
Соглашался ровно до новой выходки города. Которая не заставляла себя ждать.
То этот хитрец вдруг начинал водить кругами, так что все улицы вокруг нужного адреса внезапно оказывались односторонними, и так топологически соединеными, что на искомую улицу не попасть совершенно никак.
То вдруг сбежал продуктовый ларек, выручавший Олли по вечерам: был в соседнем доме, да и исчез. Вместе с железной ширмой и широкой площадкой, где всегда были навалены ящики с огурцами и баклажанами. Исчез, будто и не был никогда - теперь там раскинут палисадник с апельсиновыми деревьями, а на месте железной ширмы - забранные плотными жалюзи окна.
Но Лайзе и это не кажется странным. Каждый живет так, как ему сегодня удобно, твердит она. Раз сегодня кому-то понадобился овощной - пусть будет овощной , а если нужен дом - так пусть будет дом.
А раз заблудился - выйди же ты, наконец, из машины и пройдись пешком, чучело ты четырехколесное. Все-то ты в машине, как улитка в конуре, прячешься. Будто боишься чего
Ничего я не боюсь, думает Олли. Просто мне в машине не в пример спокойнее.
Да и не только мне, судя по продажам автосалона.
"Наши машины - ваша надежная крыша! Лучший крэш-тест среди конкурентов, лучшая гарантия, лучшая защита от непогоды, и от непредсказуемости общественного транспорта."
А ведь и то правда.
Дом на колесах, крыша над головой, зонтик, который всегда с тобой.
Стекло и железо, защищающие от невзгод внешнего мира.
Я улитка, Лайза, я улитка, а это моя прозрачная раковина.Олли познакомился с Лесом примерно через неделю после того, как устроился в автосалон. Обычное дело - утренние пробки, но в тот день машины стояли, как вкопанные. Олли тоже постоял, затем выключил мотор и нетерпеливо включил его снова. И, когда, наконец, впереди тронулись, был несказанно рад свернуть на первом попавшемся повороте.
Здесь была обычная окраина, стояли коттеджи. Олли покружился среди коттеджей и вывернул на широкую прямую улицу, ведущую на юг: главное - сохранять нужное направление.
Улица была пуста - довольно удивительно для часа пик. Впереди, через два квартала, виднелась пара машин, сзади - никого.
А по краям улицы стояли деревья. Высоченные, с широкой густой кроной, полностью затеняющей дорогу. Гладкие, светлые - без коры, со свисающими, тянущимися, оплетающими стволы гибкими воздушными корнями.
Чем-то напоминающими макет кровеносной и нервной систем с анатомической выставки. А еще, конечно руки. Щупальца. Конечности. И бороды. Или, скорее, волосы - длинные темные лошадиные хвосты, свисающие тут и там.
Деревья были прекрасны. Словно нагие многорукие великаны, воздевшие свои гигантские руки к небу, и, где-то там, в недостижимой вышине, растянувшие на руках, как на просушку, зеленый плед, мохнатый и хвостатый.
Будто волшебный Лес, выпрыгнувший из какой-то детской сказки.
Живой, застывший, заколдованный Лес.Улица все сужалась, деревья здесь были посажены так плотно, что совсем переплелись воздушными корнями; они обступили Олли со всех сторон, близко - руку протянуть, так что стало жарко и тесно в груди.Он не поверил своим глазам, когда узкий проезд между деревьями внезапно раскрылся раструбом, а за ним, оказалась знакомая площадь, от которой начиналась знакомая рабочая улица.
А назавтра Олли опять свернул на этом повороте. Уже безо всякой пробки.А через два дня обнаружил это место - "точку тишины".
Десяток метров посреди улицы, справа за деревьями - все те же коттеджи, слева - въезд во дворы, ничего особенного.
Только радио здесь каждый раз почему-то начинает хрипеть и глохнуть.
А проезжаешь весь отрезок дороги - секундное дело! И радио снова верещит, как ни в чем не бывало.
Помехи, сказала бы разумная Лайза. Вот, когда стоишь рядом со светофором, часто тоже бывают помехи. Может, там какой-то военный объект стоит, за деревьями.
Только странные немного помехи. Будто глушат не только автомобильное радио, но и все звуки вокруг, и на эти пару мгновений становится чрезвычайно тихо. Оглушительно тихо, так, что, как в самолете, закладывает уши. Так тихо, как не бывает, не должно быть на городской улице. У городской улицы есть свой голос, бормочущий, как и радио, двадцать четыре часа в сутки: шум проезжающих машин, звуки шагов, голоса людей и электроприборов - дробная смесь гудения, шуршания, стуков и звона. А тут - тихо."Когда-нибудь я остановлю машину в "точке тишины"" - часто говорит себе Олли. И - каждый раз проезжает мимо. То, как назло, сегодня опаздывает, то...
Может быть, я просто боюсь остановится, думает Олли. Этот безотчетный, первобытный страх неизвестного: как гиены боятся огня.
А может быть, мне элементарно лень. А лень потому, что, скорее всего, ничего сверхъестественного в этом месте не окажется. Я постою у тротуара, сделаю вид, что кого-то жду, а потом поеду дальше.
Я боюсь разочарования.
Впрочем, Олли, говорю я себе, ты всегда сможешь остановиться.Например, однажды вечером. Когда можно никуда не спешить.
Вечером, в желтом свете фонарей деревья смотрелись еще таинственней, и отбрасывали тени, такие плотные и непроглядные, что в них терялись углы и отрезки улицы, с переходами и дорожными знаками, с тротуарами, проездами, случайными прохожими и деловитыми уличными кошками, а за деревьями терялись дома, тонули полностью в зауличной черной мгле, что нельзя было различить ни крыш, ни светящихся окон. И из этой глубокой, как колодец, головокружительной мглы деревья вытягивали свои белые, резко очерченные руки. И была в этом какая-то упоительная жуть, восхищение, отчаянный восторг сквозь мороз, прокатывающийся по коже.
И совершенно невозможно было остановится и выйти навстречу этим теням.
Впрочем, и повода, как оказалось, не было. "Точка тишины" куда-то улетучилась, и радио громко, перебивая самое себя, болтало о чем-то своём.
А назавтра, при свете дня, радио снова мигуло и погасло.
И Олли был готов расцеловать каждое дерево.А месяца через три вдруг поймал себя га том, что ему уже никуда не хочется уезжать из этого города. Что каждое утро он, как дурак, спешит из дома, чтобы поздороваться с Лесом. Чтобы въехать в него, проводить его взглядом, глотнуть, как живой воды, внезапной тишины, а затем выехать - в обычный рабочий город.
И только тогда день будет начат правильно.
И в каждой его минуте сохранится мгновение лесной тишины."Сколько же ему лет?", думал Олли. "Ведь город совсем еще молод, лет тридцать, а, может, пятьдесят. А деревьям? Мощные, в три обхвата, с кроной где-то в необъятной выси. Не деревья, а атланты, разделяющие небо и землю.
Поддерживающие небо, днем - чтобы тяжелые тучи не упали на землю, и упирающиеся ногами в землю ночью - чтобы ночью земля не улетела в открытый космос.
Древние, древние атланты.Лес стал его талисманом, его тайной. Манящей неразгаданной тайной, щекочущей возможной разгадкой разгадать и одновременно хотелось сохранить ее целостной, неразгаданной, как сокровище на дне моря, которое, поднятое и выставленное в музее, перестает быть сокровищем. И именно поэтому Олли не мог рассказать о нем никому. Даже Лайзе - хотя казалось бы, какая там секрет, притча во языцех, обычная городская улица, по которой проносятся сотни машин на дню. Образцовый пример городского зеленого ландшафта.
Лайза бы точно пожала плечами."Олли, завтра утром я еду с тобой. У меня встреча с клиентом в вашем районе", - сообщила она за ужином.
Олли поморщился.
Сможет ли он начать рабочий день без привычной встречи с Лесом?А назавтра его руки сами повернули налево на знакомом перекрестке. "Стойте!" - приказал Олли рукам, но они и не думали слушаться, и привычно выруливали по выученному маршруту.
"Какая зеленая улица!" - улыбнулась Лайза.
Радио, как обычно, захрипело и замолчало.
"Здесь поют птицы! Я слышу птиц! Да как громко!" - удивилась Лайза.
Олли мог бы поклясться, что в полной, полнейшей тишине никаких птиц нет и в помине. Ни голоса, ни звука, ни шороха шин - ничего. Звуковая пустота. Как если бы он оглох на несколько мгновений.
Нет, определенно не оглох. Ведь он слышал Лайзу. А Лайза, вот странно, слышала птиц.
"Олли, давай развернемся и проедем еще разок!" - попросила Лайза.
Олли сверил часы - еще полчаса до смены! И повернул обратно.
"Останови здесь, Олли" - Лайза говорила негромко, но среди ватной тишины голос ее показался набатом. Правая нога Олли автоматически нажала на тормоз.
"Что же ты наделала, Лайза, что ты наделала!"
Лайза вышла из машины.
А вслед за ней опасливо выбрался Олли.
Здесь и вправду пели птицы.
Пели на все лады, кричали, курлыкали, ворковали.
Как странно, что он до сих пор этого не слышал.
А города не было.
Вслед за деревьями начинались точно такие же деревья, сплетенные воздушными корнями, стоящие то плотно, то поврозь.
А между деревьями стояли холмы.
И между холмами сновали какие-то существа, слегка напоминающие людей.
А у Лайзы, его рыжей Лайзы, в дополнение к рыжей кудрявой гриве вырос рыжий хвост. То ли лиса, то ли белка.
Существо, принадлежащее этому лесу.
А сам Олли так и стоял - в костюме за восемьсот долларов и жестких черных туфлях.
И машина стояла здесь - белая, железная, чужеродная здесь, на краю идущей сквозь лес гравиевой дороги.
Олли провел взглядом туда, где дорога терялась посреди леса.
Я всегда смогу вернуться, - твердо сказал он себе.
Снял туфли и, держа их в руках, в одних носках пошел вслед за женой-белкой.
Лес был здесь всегда, знал теперь Олли. И никогда не было ничего, кроме леса.
Но позади стоит моя раковина. И в ней осталось еще полбака бензина.