Йог
- Понимаешь, тело - это не ты, - Генка снова начал увлеченно проповедывать.
- Это тебя на йоге научили, Геночка? - я чуть не прибавила "Горлум", так его за глаза прозвали за тощую гуттаперчивую фигуру и странное, похожее на синтезированное, дисканто.
- Нет, не на йоге. Точнее, на йоге тоже, но я это сам понял. Тело - это не ты. Точнее, не совсем ты.
- Ну Ген, слушай, - говорю, - вся эта твоя йога, конечно, древняя философия и прочее бла-бла. Но, как говорил Винни-Пух, если этот шарик испортится, то испорчусь я! Если эта тушка испортится и окачурится, мне трудно будет тут с тобой разговаривать.
- Так оно и есть. Только тело- это все равно не совсем ты. Оно - вот, например, как батискаф для погружения. Если сломать батискаф, водолаз погибнет от недостатка кислорода и от давления. Но ведь батискаф - не часть водолаза, не часть его тела!
- Не часть, - соглашаюсь. - Но сломанный батискаф можно починить.
- И тело тоже можно починить. Ну, смотря какие поломки, конечно. Вот еще пример, из нашего программирования: тело - это интерфейс.
- Интерфейс?
В интерфейсах я, как никак, понимаю.
- Ну да, интерфейс. Это набор правил взаимодействия с этой жизнью. Чтобы жить, нужно дышать, кушать, спать. Твой пол, твое лицо, твой рост, твоя фигура - все это части интерфейса.
- Руки-ноги-голова, - я шутя начала подыгрывать Генке, раз уж его несет. Строго говоря, он нес очередную генковскую пропагандистскую чушь, просто мне стало интересно, как далеко в дебри этой чуши он может сам себя завести. И что из этого может выйти.
Обычно, когда Генку заносило, я, наоборот, начинала оппонировать - чисто для собственного удовольствия, как в споре с атеистом я всегда принимала сторону богослова, а в споре с истово верующим точила поострее бритву Оккама.
- Ну да, Ген - руки - это такие части интерфейса. У них есть набор функций: писать, ну то есть клавиши давить, суп варить, пятки чесать. И ноги - ходить там, те же пятки вверх задирать, когда руки их чешут. И все такое, не говоря уже о голове.
- Именно! - увлеченно воскликнул, проглотив мою иронию, Генка. А внутри этого интерфейса сидит программа, то есть ты, просунув руки в руки и ноги в ноги, и всем этим руководит, как кукольным театром. Но сам интерфейс, само тело - не ты. Оно - только фасад тебя.
Я послушно покачала фасадом. Неси, Геночка, я сегодня добрая.
- И вот в этот момент, когда ты понимаешь, что твое тело - не ты, ты получаешь над ним контроль! Понимаешь?
- Everything is under control, captain! - голосом стартрековского пилота Чехова произнесла я.
- Нет, ты не понимаешь. Это такое, это такое чувство...аж голова кружится. Это не передать словами. Это когда ты понимаешь, что тело - всего лишь машина, и ты управляешь ею точно также, как ведешь машину по шоссе. И оно точно также тебе подвластно. Точнее, должно быть тебе подвластно.
- Это ты про что, Геночка? Про йогов, как они дыхание останавливают?
- И про йогов тоже. И про все. Про те же болезни. Вот, скажем, заболела ты гриппом. И вместо того, чтобы охать, сморкаться и лежать в кровати, говоришь себе..
Генка уселся по-турецки, взмахнул костистыми руками и вперился в собственное пузо.
- Вот и говоришь себе: я здоров! Поняло ты, тело, я - здоров! Значит, и ты должно быть здорово! Ты чего, сдурело?! Что ты вообще себе позволяешь? Нечего тебе болеть, когда я - здоров! Поняло?! Тебе нельзя болеть! Ты не имеешь права болеть! Ты должно быть здорово!!!
Генка так разгорячился, что я боялась, что на его крик прибежит мама и все соседи.
- И как, - говорю как можно спокойнее, - помогает?
- Иногда помогает, - честно признался Генка. - Это у опытных йогов, наверное, всегда работает. А я не волшебник, то есть еще недойог, я только учусь.
- Знаешь, Генка, - мне захотелось его поддержать. - Мы два года назад катались в Финляндию. Поехали в августе: у нас обычное пекло, а там холодрыга, дождь, куртки-сапоги! И вот мы едем в караване, и чувствую: все, начинаю заболевать. Горло с утра саднит, носам хлюпаю, а теперь еще и озноб начался. "Поплыла", как говорится. И тогда говорю себе: нельзя тебе сейчас болеть! Не время болеть, и так считанные дни в путешествии, некогда болеть! И так вся прочувствовала это "нельзя болеть" - и больным горлом, и сопливым носом, и шеей, через которую озноб в голову идет. А потом вдруг уснула. Прямо сидя в машине уснула. Спала недолго - может, минут пятнадцать. А когда проснулась - забыла начисто, что собиралась болеть. Просто из головы вылетело. Потому что проснулась я совершенно здоровая.
- Точно! Вот это оно и есть! - закивал Генка, - Ты молодец! Ох, какая молодец!
Он замахал руками, как пылесос, отбил палез об ножку стула и стал на него дуть.
- Чертов палец!... А я как-то пытался лечить мигрень по-йоговски, но когда голова болит, то головой голове ужасно трудно приказывать. Но я все равно буду еще тренироваться. А зато в спортзале у меня получается! Пробежишь так десять километров, а потом командуешь себе: ну-ка! беги дальше! и не имеешь права ослушаться! И бежишь дальше, хотя секунду назад уже с ног падал.
- Знаешь, Генка, - кажется, я уже начала рассуждать за него, - мне нравится твоя аналогия с машиной. У меня просто десять лет была одна и та же, уже заслуженная машина. Она ломалась, как полагается старым машинам. Я ее чинила, и ездила на ней дальше. Так вот, про тело: тело тоже ломается, и его надо чинить. И даже не суть важно, чинишь ты его чистой силой воли или накушиваешься таблеток. Главное, что починил - и едешь дальше. При этом ты, водитель, сам по себе здоров. Болеет только машина.
- Правильно! И именно поэтому знаешь что? Машину, то есть тело, нельзя жалеть! Надо ее чинить, а не жалеть. А чего ее жалеть, железяку? И еще нельзя говорить: "Я болею". Ни себе, ни другим. Потому что это чистая неправда!
- Знаешь, надо попробовать вот это: не говорить "я болею". Вроде как, у меня болеет тушка, а не я сама.
- Ага, - важно покивал Генка, с видом Будды, только что поделившегося великими откровениями.
На другой раз я увидела Генку месяца через два. Сама к нему напросилась: его мама, тетя Нина обычно к моему приходу готовила фирменные блинчики. Такие блинчики получались только у нее: из упругого, мягкого теста, которое не рвалось ни в руках, ни на вилке, но мгновенно таяло во рту. Убийцы талии, а не блинчики - остановиться невозможно, пока не вцепишься зубами в тарелку, как в белый, последний, случайно неподрумянившийся блин.
Тети Нины не оказалось дома, и мы пили чай с круглыми гренками из булки. Гренки хрустели и неумело изображали маленькие пухлые блины.
- Ну как твоя йога, Геночка? - наконец, поинтересовалась я. - Просветлился окончательно?
- Мну-мну - прожевал Генка, сделал большой глоток слишком горячего чая, покраснел, и задышал, разевая рот, как Змей Горыныч. - Нормально йога.
- А я тут болела, кстати, - говорю.
- Ну и?
- Ну и решила: а буду я тоже йог. Маленький такой йог, йожик. И стала себе внушать: тушка не я, а я не тушка, и тебе, тушка, болеть нельзя, потому что я, сама по себе, вообще здорова.
- А чем болела-то?
- Циститом. Страшная гадость, бр-р. Даже вспоминать неприятно.
- И как, помогло?
- Помогло. Правда, я еще экстракт клюквы ела.
- Но ведь это же класс! Значит, сработало!
- Сработало, но на время. Через неделю у меня случился неприятный разговор, я расстроилась, а на следующий день болезнь вернулась. Будто я все эти дни удерживала ее где-то силой воли и вот, когда воля ослабла, она воспользовалась и прорвала оборону!
- А ты ее?
- А я смалодушничала и сдалась. У меня на другой день должна была быть экскурсия, и вылечиться надо было очень срочно.
- Понятно, - вздохнул Генка.
- Но ты понимаешь, ведь в первый раз я сама смогла ее победить!
- Йожик ты, ни головы ни ножек, - с непонятной интонацией отозвался Генка.
- Ген, я подумала тоже, - тема все чесалась, шуршала и перекатывалась во мне, как колючка в ботинке. - А вот представь себе будущее, да?
- Мы уже живем в будущем, - хмыкнул Генка. - Почитай фантастику двадцатого века.
- Помню-помню. Полеты на Марс, назначенные на девяностые, а мы с тобой, должно быть, встретились в третьем поколении, летящем к Альфа Центавра. Но я про другое будущее. Наше, а не романтиков прошлого столетия. Вот представь, что у тебя есть клон в шкафу.
- Слон в шкафу...или клоп. Открываешь створку - и клоп из шкафа хлоп.
- Нет, ну слушай, клон. Настоящий клон, клонированный из тебя самого. Запасное тело. Запасной ты. Не просто запчасти для машины, а вся целая машина, с рулем и колесами.
- А я его купил? Клопа? Ну, то есть, клона этого?
- Купил. Или вырастил. Из семечка. Или из органического мусора.
- Нашел в тухлой капусте, значит.
- Нашел в капусте, раздел сто тухлых одежек, смотришь: ну вылитый ты! А ты сам как раз состарился, испортился, вышел у тебя срок человеческий годности. Берешь - и залезаешь в нового себя, молодого, кровь кипит, раззудись рука, растопчись нога и прочие нужные органы! Как тебе такое?
- А старого - обратно в капусту, что ли? Биологические отходы, а че.
- Сам решишь. Захочешь - поджаришь и съешь.
- Это...это уже какой-то самоканнибализм получается. Самоеды, ненцы и нанайцы.
- И пляски с бубном. Ритуальные пляски переклонистов, уклонистов и наклонистов...
Генка запрыгал по кухне, схватил крышку от сковородки и начал подробно изображать пляски уклонистов, после чего долго собирал осколки и вытирал с пола сладкий остывший чай.
Я поставила чайник и налила нового чаю - в Генкином знаменитом заварнике, пахнущем чаем, а также какой-то йоговской вонючей травой, оставалось ровно на две чашки.
- Ген, скажи мне, а вот йоги, те, которые продвинутые, они правда могут вылечить у себя тяжелые заболевания? Тот же рак, например.
- Знаешь, если считать по идее, то вопрос будет неправильным - йоги ими просто не заболеют, - начал рассуждать Генка.
- Мне кажется, что здесь никто не застрахован, - вздохнула я.
- Тогда они отнесутся к этому по-другому. Как к очередному йоговскому упражнению. Очень трудному, но посильному. Как к подъему на высокую и сложную гору.
Я подумала и тихо сказала:
- Знаешь, в все-таки у меня хоть немного, да получилось. Значит, я все же немножко йожик.
Генка тоже задумался. Покачал головой:
- Понимаешь, ты оба этих раза лечила совсем свежую болезнь. Мгновенные изменения, информацию, только что поселившуюся в тебе. А с тяжелыми заболеваниями, мне кажется, нужна огромная, постоянная сила воли. Хотя принцип, конечно, совершенно тот же самый...
- Повторять: я здорова! Мое тело - это не я, а я здорова! И поэтому я говорю телу: и ты здорово! Ты не имеешь права болеть, вспомни себя, вспомни о том, что ты здорово!
- Вспомни о том, что ты умел петь. Вспомни о том, что умел летать! Вспомни о том, что твое тело - послушный тебе дельтаплан!
Генка, смеясь, плюхнулся на пол, в мгновение сложил свои тощие мослы в позу лотоса, вздохнул, закрыл глаза и как-то странно напрягся.
"Ты гений!" - прошептал он. - "Нет, я сам гений! Боже, как это просто!"
- Что просто, Геночка? - я немного не понимала.
Он открыл глаза, улыбнулся и знаком поманил меня вниз. Я встала со стула и села рядом с ним на пол - в позу лотоса я никогда в жизни садиться не умела, поэтому села по-турецки.
И тогда увидела - зазор. Между полом и Генкой зиял зазор в сантиметр, и Генка висел в воздухе, будто магнитный волчок из набора фокусника. Я обошла вокруг него, как вокруг странной, улыбающей, зависшей в воздухе елки.
Генка повисел еще немного, затем вдруг оказался на полу, на ногах, подпрыгивая от возбуждения.
- Ты видела? Нет, ты видела?
Я возвращалась от Генки медленно, застревая на каждом повороте, наталкиваясь на деревья, скамейки и мусорные урны, возникающие тут и там на моем пути . Было уже совсем темно, желтыми тусклыми обручами светились фонари. Мне было жарко - я сняла шапку и расстегнула куртку.
"Тело - это не я" - сама собой, помимо моей воли, повторяла голова. "Я жива!" - я увернулась от очередного выросшего как из-под земли дерева. "Я здорова! Я буду жить вечно! Я буду летать!!!"
Я едва не влетела в очередную бетонную мусорную урну.
Спохватилась в последний момент и перелетела через нее, расправив крылья.