Не бросайте ручную работу - окончание
Изольда - значит «сотворенная изо льда». Но ничего в ней не было от белого хлада зимы, ото льда и синих январских сумерек. Напротив, вся она была - солнечный свет, вспрыгнувший на стену серебряный зайчик, звон капели и нежная зелень наступающего лета.
Мы сидим в уличном кафе, и со стороны может показаться, что ничего страшного не происходит. Встретились давние друзья, сто лет не виделись, вот сидят и пьют кофе, и у Розины растерянный и слегка глуповатый вид: Ийервиш купил ей сразу три пирожных, одно миндальное, другое песочное, с масляным кремом, украшенное клубникой, а третье - какое-то мудреное, залитое прозрачным фруктовым желе, и Розина, прежде никогда не видавшая такой роскоши, счастлива, как ребенок.
Ну и славно, не будет вмешиваться.
Изольда пирожных не ест. И кофе, налитый в ее чашку, исходит медленным паром.
- Государыня, - говорит Ийервиш, и лицо его делается печальным. - Простите нас, государыня. Но нужно ехать.
- Вы не смеете, - шепчет Изольда, голос ее дрожит от гнева и тоски, и бледнеют губы, а глаза становятся темными. - Вы просто не имеете права!
- Мадонна. Вы так долго прожили в тепле и покое, что, кажется, забыли, в чем состоит ваш долг. Пришло время платить по счетам, мадонна.
- Вы дома, сударыня, и не нужно делать вид, будто вы в изгнании или под арестом. Все, что от вас требуется - исполнить вашу работу. После чего мы все будем считать, что вы свободны. Можете отправляться куда угодно - хоть на Туманные острова. Если, конечно, к тому времени они все еще будут существовать.
- Дома? - удивляется она нараспев. - Это вы называете домом?!
Мне нечего возразить.
После легкости и тепла юга наш замок, переживший недавний пожар, рассыпающийся прямо на глазах, угрюмый и неприветливый, пронизанный сквозняками, смотрящий окнами на такую же мрачную столицу, совсем не выглядит домом. Но другого нет и, скорей всего, никогда не будет, так что мадонне Изольде придется с этим смириться. Тем более, что мы сделали для ее удобства все, что могли. Чтобы она не чувствовала себя в изгнании.
Хотя что мы можем знать о том, как именно она себя чувствует.
Но Розина отчистила старинный ковер из настоящей шерсти, и принесла с чердака пуховые перины, одеяла и подушки, а Ийервиш помог ей привести в порядок огромную кровать в королевской опочивальне. Под балдахином, как выяснилось, обитали летучие мыши, и мой помощник вместе с деятельной судомойкой потратили немало сил, чтобы доказать свое право на эту комнату.
И пяльцы.
Пяльцы тоже нашлись на чердаке - похожие на стоящего на одной ноге журавля, выточенные из мореного дуба, тяжелые, отделанные резьбой и перламутром, напоминающие своими винтами и рычагами неведомый странный механизм. За ними работала еще прежняя королева - не мать мадонны Изольды, прошлое царствование мы все пережили без такой необходимости, слава богу.
Пяльцы принесли и поставили у окна, которое перед тем Розина отмыла до зеркального блеска, а Ийервиш тщательно законопатил в рамах все до единой щели. Никто из нас, разумеется, не хотел, чтобы мадонна Изольда простудилась и умерла, а такое в наших краях, к сожалению, все чаще правда, чем художественное преувеличение.
- Итак, мадонна, завтра вы приступите к работе.
- Будьте уверены, я даже пальцем не шевельну ради вашего спасения.
- Вы забываете, мадонна, - один бог знает, как тяжело мне дается это спокойствие и бесстрастность. - Это не наше спасение и не ваше. Это ваш долг перед вашим королевством.
Она молчит и напряженно смотрит в окно, на гаснущий за стеклами зимний пасмурный день, ее брови сведены в тонкую прямую линию, твердо сжат маленький бледный рот.
Я выхожу и, оглядевшись по сторонам, тщательно закрываю дверь одним из тех семнадцати ключей, которые висят у меня на поясе.
Проходя по коридору к своим покоям, я невзначай бросаю взгляд в зеркало. Оттуда на меня глядит, усмехаясь, чудовище. И я думаю, что пройдет еще совсем не много времени, когда его стану замечать не только я.
Нет никакой доблести в том, чтобы причинять мучения другому человеку, в особенности если он не может ответить тебе тем же.
А мадонну Изольду мы, без сомнения, мучили.
По прошествии нескольких дней, в которые мы встречались только за завтраком, обедом да поздним ужином, я вдруг увидел: она совсем не красива. Но было что-то завораживающее в улыбке этих бледных губ, в обметанных веснушками скулах, в белых, будто русалочьих, с прозеленью, волосах, которые Розина убирала в сложную прическу, с множеством косичек, бисерного плетения и локонов. И кажется, замечал эту странную красоту не только я.
Во всяком случае, таким Ийервиша я не видел никогда прежде.
По-хорошему, следовало бы его предупредить. Но кто я такой, чтобы без спросу лезть человеку в душу, даже если он мне подчиняется. С другой стороны, я втайне надеялся, что это волшебство, захватившее главного смотрителя замковых часов, хотя бы ненадолго отсрочит его сползание в пропасть.
В пропасть, где скоро окажемся мы все. Если только мадонна Изольда твердо решит пренебречь своими обязанностями.
Поздним вечером я сижу в своей комнате один, при свете керосиновой лампы - книга, в которой живут чудовища, не выносит ни яркого света электричества, ни мягкого свечного огня, только безжалостное, отдающее даже на вкус будто металлом керосиновое пламя, как будто там, внутри страниц, работает странный двигатель, стучат молоточки, вертятся зубчатые колесики, двигающие всю нашу жизнь. Замок снят, цепь отложена подальше - два звена тронуты ржавчиной, надо сказать мадонне Изольде, что все остальное может подождать, и дворец следует защитить в первую очередь, но это завтра, завтра…
Мелькают перед глазами морды чудовищ, крылья, когти, драконьи хвосты и отвратительные кожистые крылья. Я слишком быстро листаю страницы, я не хочу всматриваться в рисунки, потому что очень уж велик риск узнать в одном из них Ийервиша. Или Розину. Или любого из двух гонцов. А может быть, даже и мадонну Изольду, в конце концов, она такая же, как и мы все.
Но страницы переворачиваются одна за другой, одна за другой, и наконец открывается нужный разворот. Я медлю, но все равно подношу поближе к свету керосинового пламени зеркало, заглядываю в него. Потом сравниваю увиденное с рисунком в книге.
Никаких сомнений.
Утром я едва смог встать с постели.
Нет, боли я не испытывал, но ощущение, как будто позвоночник изгибается немыслимым образом, прорастает костяными шипами, было настолько острым, что в первое мгновение я даже испугался. И, выпростав из-под одеяла руку, еще несколько секунд смотрел на собственные пальцы, удивляясь отсутствию когтей и кожистым перепонкам между ними. Мне казалось, что я растворяюсь в неярком свете зимнего утра, перестаю быть собой, и если сейчас заглянуть в зеркало, едва ли я смогу увидеть в нем собственное лицо.
Постучалась в дверь Розина - с водой для умывания и утренним кофе, я отослал ее прочь, сославшись на нездоровье. Но велел позвать Ийервиша, и когда он явился, неодетый и заспанный, ему пришлось долго ожидать у двери, пока я сумею вытащить из-под одеяла немеющее тело и доплетусь до порога.
Что же, я всегда знал, что рано или поздно это случится. Но втайне надеялся, что стану последним, с кем из нас это произойдет. Или что законы мироздания повернут вспять, и меня минует эта участь. Но глаза мадонны Изольды, запертой в западных покоях замка, будто глядели на меня с недосягаемой высоты - без всякого упрека, скорее, с интересом. Этот взгляд преследовал меня, куда бы я ни посмотрел.
Я отдал Ийервишу связку ключей - будучи уверенным, что в ближайшие несколько дней все станет еще хуже, и, скажем, уже послезавтра я не то что не смогу подняться на ноги, но и вообще перестану узнавать людей.
- Она, конечно, станет просить тебя. Но, думаю, ты преотлично знаешь, что случится, если ты уступишь ей даже в самой ничтожной малости.
- Мастер Стьернве?
- Не делай вид, будто понятия не имеешь, о чем я толкую. Ключи, Ийервиш. Ты понимаешь?
- Понимаю, мастер Стьернве. Но я думаю, если бы вы были с ней хотя бы чуть-чуть мягче, вам не пришлось бы гадать, завтра у вас вырастет драконий хвост или послезавтра.
- У тебя-то, судя по твоим словам, не вырастет вовсе.
- Она женщина, - сказал Ийервиш, отводя глаза. - И она не виновата.
- Тогда пускай она сделает свою работу и будет свободна. Кстати, передай ей. В первую очередь пускай займется нашим замком. Пока крыша не обрушилась ей же на голову.
Она сидит у окна, подперев кулачком щеку, закутавшись в меховое одеяло, и нет в ней ничего от королевы, мадонны, государыни - серьезная девочка. Сколько ей лет на самом деле? Пяльцы отброшены в угол, такое ощущение, что Изольда - у Ийервиша язык не поворачивался даже в мыслях называть ее мадонной - в сердцах пнула его ногой. Спутаны в клубок нитки, драгоценные жемчужины, опалы, рубины и смарагды рассыпаны по полу, переливаются в сером свете зимнего дня. Мы заплатили за эти камни, за этот золотой бисер столько, что даже подумать страшно. Мы послали войска в самые дальние приделы королевства, «принудили их к миру», как принято говорить в хрониках - все только ради того, чтобы королева вышивала. А она рассыпает несчитанные богатства по полу, как просяные зерна для кур.
- Мастер Стьернве велел передать вам, государыня, что, прежде всего, внимание следует обратить на столицу. И замок. Пока его крыша не обрушилась вам на голову; так он сказал.
Изольда поворачивает серьезное лицо. Смотрит прозрачными глазами, пожимает плечом. Вздрагивает короткой волной серебристый рысий мех одеяла.
- Пускай рушится. И пальцем не шевельну. Так ему и передай.
- Вряд ли он обрадуется таким словам.
- А мне плевать.
Она отвернулась и долгое время в молчании разглядывала заснеженные замковые крыши за окном. Одна из них - черная от копоти после недавнего пожара - как-то по-особенному привлекала ее внимание. Ийервиш не произнес ни слова.
- Подари мне ключи, - сказала Изольда.
- Нет.
- Почему? Тебе жалко? Ты же все равно с ними обращаться не умеешь. А я могу.
- Приказа не было.
- Мастер Стьернве не велел? - произнесла Изольда с насмешкой, но в лице ее не было ни тени усмешки, когда она повернула к Ийервишу лицо. - А откуда он будет знать, что ты его не послушал? Он в постели лежит, фальшивый недуг лелеет. Может, он вообще никогда больше не встанет… Подари мне ключи!
- Не могу.
- Что ты хочешь, чтобы я сделала? Хочешь, буду вышивать? Вы же для этого меня сюда привезли! Я буду вышивать, чтобы ваш проклятый мир…
- Ничего я не хочу, мадонна Изольда.
- Подари мне ключи!
- Я уже сказал - нет.
Ее лицо сделалось злым и усталым. Она снова отвернулась.
- Тогда уходи.
Закрывая дверь в покои мадонны Изольды, Ийервиш мельком бросил взгляд в зеркало, висевшее в простенке. Косматый волк смотрел на него с той стороны мутного от старости стекла. Гнилые клыки, свалявшаяся серая шерсть, несчастный взгляд ярко-голубых льдистых глаз. В этих глазах так не хотелось узнавать себя самого.
Ему снилось, что все часы в замке остановили ход. Что время вообще исчезло, и маятник в курантах на донжоне, качнувшись вправо, так и застыл, замер в движении. Прекратили свой путь дамы, кавалеры, монахи и рыцари, перестал осыпаться перемешанный с песком и кирпичной крошкой пепел, но башня в западном крыле, которая обрушилась неделю назад, вдруг начала расти - кирпичик за кирпичиком, ярус за ярусом, как будто невидимая игла сновала взад и вперед, сшивая разорванную ткань мироздания.
А он все не мог никак разглядеть, чьи пальцы держат эту золотую иголку.
Картинка сместилась - так быстро, что он едва успел вздохнуть, и вот уже эти самые пальцы, пахнущие ромашкой, солнцем, горячей травой и ветром, легли на виски, такие нежные, теплые… совершенно непонятно, как он жил все время, не зная, что может быть в мире такое счастье…
И совсем рядом оказались прозрачные, будто до самых краев налитые водой, глаза. Голубые, или зеленые, а может быть, серые, как декабрьское небо - Ийервиш так и не понял.
- Подари мне ключи! - сказала Изольда, и он не сумел возразить, потому что в эту самую минуту она его поцеловала.
- Сказать тебе, кто ты есть таков?
- Как пожелаете.
- Мастер Стьернве.
Ийервиш поднял глаза. Нельзя сказать, что вид у него был уж очень виноватый. Скорее, ошарашенный.
- Не думаю, мой господин, что теперь все эти условности имеют значение.
- В самом деле?
- Сходите в западное крыло, поглядите на башню.
- Я видел, - сообщил я, неприятно скалясь. В это утро я видел столько всего, что, честное слово, заново отстроенная башня, горделиво подпирающая чернильные тучи всеми своими зубцами - когда-то я помнил даже их количество, но теперь это не имело никакого значения - даже эта башня меня не впечатляла.
Что уж говорить о роже Ийервиша.
Хотя… если быть честным, я дорого бы отдал за то, чтобы оказаться сейчас на его месте.
Потому что сегодня мне и зеркало не понадобилось, чтобы понять, что случилось. И можно только поражаться самообладанию господина смотрителя часов. Интересно, каково это - разговаривать с чудовищем? Хорошо ли, что Ийервиш никогда этого не узнает?
Сам-то он выглядит преотлично и, похоже, ни о чем не жалеет. И даже если отвести глаза, а потом взглянуть осторожно, в его чертах больше не проглядывает рисунок из книги: косматый волк с гнилыми клыками, спутанной шерстью и мощными кожистыми крыльями.
Стало быть, такова награда?
Мне тоже следует сделать для мадонны Изольды что-нибудь хорошее? Например?
Я иду коридорами замка, и костяные шипы на хвосте глухо стучат по каменным плитам. Костяные шипы на крыльях оставляют глубокие борозды в стенах, и Розина, следующая за нами на почтительном отдалении, сокрушенно охает, когда неосторожным движением мне случается пропороть холст на какой-нибудь из картин.
Кому-то из предков мадонны Изольды придется теперь влачить остаток дней с расцарапанной рожей, а то и с перерезанным горлом. Впрочем, портретам не больно, и это меня несколько утешает.
Я вздыхаю, сочувствуя дурочке-судомойке, и языки пламени долетают до потолка, накопившаяся за долгие годы пыль вспыхивает, облетает вниз хлопьями копоти и сажи.
Ийервиш невозмутим.
Двери покоев мадонны Изольды заперты.
Ийервиш дергает дверную ручку, будто не веря самому себе, и выражение мечтательной отрешенности наконец-то покидает его лицо.
Он стучит, а после зовет, он напоминает мне брошенную собаку, и пожалуй, это отвратительно. Уж лучше быть огнедыщащим чудищем, чем так унижаться. Неужели он думал, что мадонна Изольда и впрямь была с ним по велению сердца? Бедный, несчастный, глупый мальчик. Хотя расплатилась она воистину по-королевски.
- Пойдем, Ийервиш. Пойдем. Куда она денется…
Много дней спустя Розина пришла с потрясающим известием: двери покоев нашей королевы вновь открыты.
Была весна, ласточки вили гнезда под стрехами замковых башен, склоны рвов были усыпаны желтыми звездами одуванчиков, и ветер пах яблоневым цветением.
Столица процветала: строились дома, закладывались судовые верфи, по дорогам тянулись и тянулись на многие стаи торговые караваны, ныли путевые рожки, и катились, катились без конца повозки. Я видел все это, наблюдая из-за облаков. Все это могло означать только то, что мадонна Изольда исполнила свой долг. Принуждение и жестокость дорого обошлись мне, но кто может достоверно знать, какая цена справедлива?
- Мастер, мастер Стьернве!..
Мы вошли.
Пяльцы были отброшены в дальний угол, и вокруг рассыпаны были жемчуга, смарагды и ониксы.
Карта нашего королевства - а вернее, то, что некогда было ею - лежала на полу, сияя, как драгоценный камень. Но ничего из того, что мы привыкли на ней видеть, не было и в помине. Кроме, разве что, столицы - багровый крупный гранат, похожий на сердце, тьмяно мерцал посреди черного бисера.
Холмы, дороги, реки, болота и леса - все было в нашем королевстве, и поющие пески, и вечная мерзлота Северных территорий, и море, и торговые порты…
Все было, кроме мадонны Изольды.
Пуста была комната. Ветер играл занавеской.
22 апреля 2017 года - 30 января 2018 года.
Статен-Айленд, Нью-Йорк, США.
Мы сидим в уличном кафе, и со стороны может показаться, что ничего страшного не происходит. Встретились давние друзья, сто лет не виделись, вот сидят и пьют кофе, и у Розины растерянный и слегка глуповатый вид: Ийервиш купил ей сразу три пирожных, одно миндальное, другое песочное, с масляным кремом, украшенное клубникой, а третье - какое-то мудреное, залитое прозрачным фруктовым желе, и Розина, прежде никогда не видавшая такой роскоши, счастлива, как ребенок.
Ну и славно, не будет вмешиваться.
Изольда пирожных не ест. И кофе, налитый в ее чашку, исходит медленным паром.
- Государыня, - говорит Ийервиш, и лицо его делается печальным. - Простите нас, государыня. Но нужно ехать.
- Вы не смеете, - шепчет Изольда, голос ее дрожит от гнева и тоски, и бледнеют губы, а глаза становятся темными. - Вы просто не имеете права!
- Мадонна. Вы так долго прожили в тепле и покое, что, кажется, забыли, в чем состоит ваш долг. Пришло время платить по счетам, мадонна.
- Вы дома, сударыня, и не нужно делать вид, будто вы в изгнании или под арестом. Все, что от вас требуется - исполнить вашу работу. После чего мы все будем считать, что вы свободны. Можете отправляться куда угодно - хоть на Туманные острова. Если, конечно, к тому времени они все еще будут существовать.
- Дома? - удивляется она нараспев. - Это вы называете домом?!
Мне нечего возразить.
После легкости и тепла юга наш замок, переживший недавний пожар, рассыпающийся прямо на глазах, угрюмый и неприветливый, пронизанный сквозняками, смотрящий окнами на такую же мрачную столицу, совсем не выглядит домом. Но другого нет и, скорей всего, никогда не будет, так что мадонне Изольде придется с этим смириться. Тем более, что мы сделали для ее удобства все, что могли. Чтобы она не чувствовала себя в изгнании.
Хотя что мы можем знать о том, как именно она себя чувствует.
Но Розина отчистила старинный ковер из настоящей шерсти, и принесла с чердака пуховые перины, одеяла и подушки, а Ийервиш помог ей привести в порядок огромную кровать в королевской опочивальне. Под балдахином, как выяснилось, обитали летучие мыши, и мой помощник вместе с деятельной судомойкой потратили немало сил, чтобы доказать свое право на эту комнату.
И пяльцы.
Пяльцы тоже нашлись на чердаке - похожие на стоящего на одной ноге журавля, выточенные из мореного дуба, тяжелые, отделанные резьбой и перламутром, напоминающие своими винтами и рычагами неведомый странный механизм. За ними работала еще прежняя королева - не мать мадонны Изольды, прошлое царствование мы все пережили без такой необходимости, слава богу.
Пяльцы принесли и поставили у окна, которое перед тем Розина отмыла до зеркального блеска, а Ийервиш тщательно законопатил в рамах все до единой щели. Никто из нас, разумеется, не хотел, чтобы мадонна Изольда простудилась и умерла, а такое в наших краях, к сожалению, все чаще правда, чем художественное преувеличение.
- Итак, мадонна, завтра вы приступите к работе.
- Будьте уверены, я даже пальцем не шевельну ради вашего спасения.
- Вы забываете, мадонна, - один бог знает, как тяжело мне дается это спокойствие и бесстрастность. - Это не наше спасение и не ваше. Это ваш долг перед вашим королевством.
Она молчит и напряженно смотрит в окно, на гаснущий за стеклами зимний пасмурный день, ее брови сведены в тонкую прямую линию, твердо сжат маленький бледный рот.
Я выхожу и, оглядевшись по сторонам, тщательно закрываю дверь одним из тех семнадцати ключей, которые висят у меня на поясе.
Проходя по коридору к своим покоям, я невзначай бросаю взгляд в зеркало. Оттуда на меня глядит, усмехаясь, чудовище. И я думаю, что пройдет еще совсем не много времени, когда его стану замечать не только я.
Нет никакой доблести в том, чтобы причинять мучения другому человеку, в особенности если он не может ответить тебе тем же.
А мадонну Изольду мы, без сомнения, мучили.
По прошествии нескольких дней, в которые мы встречались только за завтраком, обедом да поздним ужином, я вдруг увидел: она совсем не красива. Но было что-то завораживающее в улыбке этих бледных губ, в обметанных веснушками скулах, в белых, будто русалочьих, с прозеленью, волосах, которые Розина убирала в сложную прическу, с множеством косичек, бисерного плетения и локонов. И кажется, замечал эту странную красоту не только я.
Во всяком случае, таким Ийервиша я не видел никогда прежде.
По-хорошему, следовало бы его предупредить. Но кто я такой, чтобы без спросу лезть человеку в душу, даже если он мне подчиняется. С другой стороны, я втайне надеялся, что это волшебство, захватившее главного смотрителя замковых часов, хотя бы ненадолго отсрочит его сползание в пропасть.
В пропасть, где скоро окажемся мы все. Если только мадонна Изольда твердо решит пренебречь своими обязанностями.
Поздним вечером я сижу в своей комнате один, при свете керосиновой лампы - книга, в которой живут чудовища, не выносит ни яркого света электричества, ни мягкого свечного огня, только безжалостное, отдающее даже на вкус будто металлом керосиновое пламя, как будто там, внутри страниц, работает странный двигатель, стучат молоточки, вертятся зубчатые колесики, двигающие всю нашу жизнь. Замок снят, цепь отложена подальше - два звена тронуты ржавчиной, надо сказать мадонне Изольде, что все остальное может подождать, и дворец следует защитить в первую очередь, но это завтра, завтра…
Мелькают перед глазами морды чудовищ, крылья, когти, драконьи хвосты и отвратительные кожистые крылья. Я слишком быстро листаю страницы, я не хочу всматриваться в рисунки, потому что очень уж велик риск узнать в одном из них Ийервиша. Или Розину. Или любого из двух гонцов. А может быть, даже и мадонну Изольду, в конце концов, она такая же, как и мы все.
Но страницы переворачиваются одна за другой, одна за другой, и наконец открывается нужный разворот. Я медлю, но все равно подношу поближе к свету керосинового пламени зеркало, заглядываю в него. Потом сравниваю увиденное с рисунком в книге.
Никаких сомнений.
Утром я едва смог встать с постели.
Нет, боли я не испытывал, но ощущение, как будто позвоночник изгибается немыслимым образом, прорастает костяными шипами, было настолько острым, что в первое мгновение я даже испугался. И, выпростав из-под одеяла руку, еще несколько секунд смотрел на собственные пальцы, удивляясь отсутствию когтей и кожистым перепонкам между ними. Мне казалось, что я растворяюсь в неярком свете зимнего утра, перестаю быть собой, и если сейчас заглянуть в зеркало, едва ли я смогу увидеть в нем собственное лицо.
Постучалась в дверь Розина - с водой для умывания и утренним кофе, я отослал ее прочь, сославшись на нездоровье. Но велел позвать Ийервиша, и когда он явился, неодетый и заспанный, ему пришлось долго ожидать у двери, пока я сумею вытащить из-под одеяла немеющее тело и доплетусь до порога.
Что же, я всегда знал, что рано или поздно это случится. Но втайне надеялся, что стану последним, с кем из нас это произойдет. Или что законы мироздания повернут вспять, и меня минует эта участь. Но глаза мадонны Изольды, запертой в западных покоях замка, будто глядели на меня с недосягаемой высоты - без всякого упрека, скорее, с интересом. Этот взгляд преследовал меня, куда бы я ни посмотрел.
Я отдал Ийервишу связку ключей - будучи уверенным, что в ближайшие несколько дней все станет еще хуже, и, скажем, уже послезавтра я не то что не смогу подняться на ноги, но и вообще перестану узнавать людей.
- Она, конечно, станет просить тебя. Но, думаю, ты преотлично знаешь, что случится, если ты уступишь ей даже в самой ничтожной малости.
- Мастер Стьернве?
- Не делай вид, будто понятия не имеешь, о чем я толкую. Ключи, Ийервиш. Ты понимаешь?
- Понимаю, мастер Стьернве. Но я думаю, если бы вы были с ней хотя бы чуть-чуть мягче, вам не пришлось бы гадать, завтра у вас вырастет драконий хвост или послезавтра.
- У тебя-то, судя по твоим словам, не вырастет вовсе.
- Она женщина, - сказал Ийервиш, отводя глаза. - И она не виновата.
- Тогда пускай она сделает свою работу и будет свободна. Кстати, передай ей. В первую очередь пускай займется нашим замком. Пока крыша не обрушилась ей же на голову.
Она сидит у окна, подперев кулачком щеку, закутавшись в меховое одеяло, и нет в ней ничего от королевы, мадонны, государыни - серьезная девочка. Сколько ей лет на самом деле? Пяльцы отброшены в угол, такое ощущение, что Изольда - у Ийервиша язык не поворачивался даже в мыслях называть ее мадонной - в сердцах пнула его ногой. Спутаны в клубок нитки, драгоценные жемчужины, опалы, рубины и смарагды рассыпаны по полу, переливаются в сером свете зимнего дня. Мы заплатили за эти камни, за этот золотой бисер столько, что даже подумать страшно. Мы послали войска в самые дальние приделы королевства, «принудили их к миру», как принято говорить в хрониках - все только ради того, чтобы королева вышивала. А она рассыпает несчитанные богатства по полу, как просяные зерна для кур.
- Мастер Стьернве велел передать вам, государыня, что, прежде всего, внимание следует обратить на столицу. И замок. Пока его крыша не обрушилась вам на голову; так он сказал.
Изольда поворачивает серьезное лицо. Смотрит прозрачными глазами, пожимает плечом. Вздрагивает короткой волной серебристый рысий мех одеяла.
- Пускай рушится. И пальцем не шевельну. Так ему и передай.
- Вряд ли он обрадуется таким словам.
- А мне плевать.
Она отвернулась и долгое время в молчании разглядывала заснеженные замковые крыши за окном. Одна из них - черная от копоти после недавнего пожара - как-то по-особенному привлекала ее внимание. Ийервиш не произнес ни слова.
- Подари мне ключи, - сказала Изольда.
- Нет.
- Почему? Тебе жалко? Ты же все равно с ними обращаться не умеешь. А я могу.
- Приказа не было.
- Мастер Стьернве не велел? - произнесла Изольда с насмешкой, но в лице ее не было ни тени усмешки, когда она повернула к Ийервишу лицо. - А откуда он будет знать, что ты его не послушал? Он в постели лежит, фальшивый недуг лелеет. Может, он вообще никогда больше не встанет… Подари мне ключи!
- Не могу.
- Что ты хочешь, чтобы я сделала? Хочешь, буду вышивать? Вы же для этого меня сюда привезли! Я буду вышивать, чтобы ваш проклятый мир…
- Ничего я не хочу, мадонна Изольда.
- Подари мне ключи!
- Я уже сказал - нет.
Ее лицо сделалось злым и усталым. Она снова отвернулась.
- Тогда уходи.
Закрывая дверь в покои мадонны Изольды, Ийервиш мельком бросил взгляд в зеркало, висевшее в простенке. Косматый волк смотрел на него с той стороны мутного от старости стекла. Гнилые клыки, свалявшаяся серая шерсть, несчастный взгляд ярко-голубых льдистых глаз. В этих глазах так не хотелось узнавать себя самого.
Ему снилось, что все часы в замке остановили ход. Что время вообще исчезло, и маятник в курантах на донжоне, качнувшись вправо, так и застыл, замер в движении. Прекратили свой путь дамы, кавалеры, монахи и рыцари, перестал осыпаться перемешанный с песком и кирпичной крошкой пепел, но башня в западном крыле, которая обрушилась неделю назад, вдруг начала расти - кирпичик за кирпичиком, ярус за ярусом, как будто невидимая игла сновала взад и вперед, сшивая разорванную ткань мироздания.
А он все не мог никак разглядеть, чьи пальцы держат эту золотую иголку.
Картинка сместилась - так быстро, что он едва успел вздохнуть, и вот уже эти самые пальцы, пахнущие ромашкой, солнцем, горячей травой и ветром, легли на виски, такие нежные, теплые… совершенно непонятно, как он жил все время, не зная, что может быть в мире такое счастье…
И совсем рядом оказались прозрачные, будто до самых краев налитые водой, глаза. Голубые, или зеленые, а может быть, серые, как декабрьское небо - Ийервиш так и не понял.
- Подари мне ключи! - сказала Изольда, и он не сумел возразить, потому что в эту самую минуту она его поцеловала.
- Сказать тебе, кто ты есть таков?
- Как пожелаете.
- Мастер Стьернве.
Ийервиш поднял глаза. Нельзя сказать, что вид у него был уж очень виноватый. Скорее, ошарашенный.
- Не думаю, мой господин, что теперь все эти условности имеют значение.
- В самом деле?
- Сходите в западное крыло, поглядите на башню.
- Я видел, - сообщил я, неприятно скалясь. В это утро я видел столько всего, что, честное слово, заново отстроенная башня, горделиво подпирающая чернильные тучи всеми своими зубцами - когда-то я помнил даже их количество, но теперь это не имело никакого значения - даже эта башня меня не впечатляла.
Что уж говорить о роже Ийервиша.
Хотя… если быть честным, я дорого бы отдал за то, чтобы оказаться сейчас на его месте.
Потому что сегодня мне и зеркало не понадобилось, чтобы понять, что случилось. И можно только поражаться самообладанию господина смотрителя часов. Интересно, каково это - разговаривать с чудовищем? Хорошо ли, что Ийервиш никогда этого не узнает?
Сам-то он выглядит преотлично и, похоже, ни о чем не жалеет. И даже если отвести глаза, а потом взглянуть осторожно, в его чертах больше не проглядывает рисунок из книги: косматый волк с гнилыми клыками, спутанной шерстью и мощными кожистыми крыльями.
Стало быть, такова награда?
Мне тоже следует сделать для мадонны Изольды что-нибудь хорошее? Например?
Я иду коридорами замка, и костяные шипы на хвосте глухо стучат по каменным плитам. Костяные шипы на крыльях оставляют глубокие борозды в стенах, и Розина, следующая за нами на почтительном отдалении, сокрушенно охает, когда неосторожным движением мне случается пропороть холст на какой-нибудь из картин.
Кому-то из предков мадонны Изольды придется теперь влачить остаток дней с расцарапанной рожей, а то и с перерезанным горлом. Впрочем, портретам не больно, и это меня несколько утешает.
Я вздыхаю, сочувствуя дурочке-судомойке, и языки пламени долетают до потолка, накопившаяся за долгие годы пыль вспыхивает, облетает вниз хлопьями копоти и сажи.
Ийервиш невозмутим.
Двери покоев мадонны Изольды заперты.
Ийервиш дергает дверную ручку, будто не веря самому себе, и выражение мечтательной отрешенности наконец-то покидает его лицо.
Он стучит, а после зовет, он напоминает мне брошенную собаку, и пожалуй, это отвратительно. Уж лучше быть огнедыщащим чудищем, чем так унижаться. Неужели он думал, что мадонна Изольда и впрямь была с ним по велению сердца? Бедный, несчастный, глупый мальчик. Хотя расплатилась она воистину по-королевски.
- Пойдем, Ийервиш. Пойдем. Куда она денется…
Много дней спустя Розина пришла с потрясающим известием: двери покоев нашей королевы вновь открыты.
Была весна, ласточки вили гнезда под стрехами замковых башен, склоны рвов были усыпаны желтыми звездами одуванчиков, и ветер пах яблоневым цветением.
Столица процветала: строились дома, закладывались судовые верфи, по дорогам тянулись и тянулись на многие стаи торговые караваны, ныли путевые рожки, и катились, катились без конца повозки. Я видел все это, наблюдая из-за облаков. Все это могло означать только то, что мадонна Изольда исполнила свой долг. Принуждение и жестокость дорого обошлись мне, но кто может достоверно знать, какая цена справедлива?
- Мастер, мастер Стьернве!..
Мы вошли.
Пяльцы были отброшены в дальний угол, и вокруг рассыпаны были жемчуга, смарагды и ониксы.
Карта нашего королевства - а вернее, то, что некогда было ею - лежала на полу, сияя, как драгоценный камень. Но ничего из того, что мы привыкли на ней видеть, не было и в помине. Кроме, разве что, столицы - багровый крупный гранат, похожий на сердце, тьмяно мерцал посреди черного бисера.
Холмы, дороги, реки, болота и леса - все было в нашем королевстве, и поющие пески, и вечная мерзлота Северных территорий, и море, и торговые порты…
Все было, кроме мадонны Изольды.
Пуста была комната. Ветер играл занавеской.
22 апреля 2017 года - 30 января 2018 года.
Статен-Айленд, Нью-Йорк, США.