Меж двух времён
Антон Чехов «Вишнёвый сад» в Театре Около дома Станиславского, режиссёр Юрий Погребничко, 2019
На сцене - ржавая железная кровать, несколько брёвен и обрезков то ли бруса, то ли шпал. Привычное пространство магического дзен-театра Погребничко. В театральном времени спектакля соединены два времени - прошлое и будущее, люди вишнёвого сада существуют меж двух этих времён, не в настоящем и не в прошлом, а около прошлого и около настоящего. Есть и театральная рама для этого околовского театрального времени - сцена с Гамлетом, Полонием, Розенкранцем, Гильденстерном и актёром, и финальная реплика принца в ней - «Примите их хорошо, ведь актёры представляют образ нашего времени». Занавес играет в этом спектакле роль створок времени, когда он закрывается-открываются, а это происходит много раз, либо проходит какое-то время между действиями, несколько недель, либо меняется ракурс времени, к людям около настоящего прибывают люди из около прошлого.
Около настоящего находятся Лопахин и Епиходов. Ермолай Алексеевич - деловой рабочий человек, в чистой чёрной телогрейке и кепке, у него и интонации отличные от других, оптимистичные, на лице - радостная улыбка. А Епиходов сопровождает спектакль своими около-зонгами.
Около прошлого пребывают Гаев, Фирс, Аня, Дуняша, Симеонов-Пищик, … Их неулыбчивые лица словно покрыты патиной грусти и времени. Они - там, не здесь. Аня - пожилая девушка, с набелённым лицом, которая в Париже на воздушном шаре каталась. Когда? Тогда, около прошлого и … всегда.
Под стать ей Петя Трофимов - седой, сгорбленный человек, в старом пальто типа шинели, но стариком назвать его язык не повернётся, он лёгок и воздушен как белый седой пух. Актёр, играющий перед принцем и его свитой - это он.
Самые витальные персонажи - это Шарлотта и Раневская, фаталистки- оптимистки, они и похожи друг на друга, как похожи мать и дочь. Их кредо - живи с улыбкой, и будь что будет, под милую весёленькую мелодию Шарлотта его озвучивает, в своём монологе, тоже с улыбкой - «Откуда я и кто я - не знаю...», и показывает фокус, вытягивая откуда-то из одежды бесконечную связку цветных тонких шёлковых платочков, на поклонах этот фокус повторит Раневская, и тут вдруг станет ясно, что эта бесконечная связка платков - это нить времени, она ведь тоже цветная и … бесконечная, да вдруг … заканчивающаяся. Они не около прошлого и не около настоящего, они - около потока времени, где-то рядом с ними и Варя, она, как и Любовь Андреевна, с улыбкой встречает во время финального разъезда непредложение Ермолая Алексеевича.
Все сцены - около-знаковые, наполненные перетеканием мгновений настоящего в безнадёжно утраченное прошлое, даже для делового Лопахина. В финале все убывают, через входную дверь, в которую в зал входили зрители. Забытый Фирс обнаруживается уже перед закрытым занавесом, подобрав за кулисами рваную коробку, на ней он укладывается - «Ничего... я тут посижу...», лежит, его время заканчивается, закончилось. Приоткрывается занавес, в узкой щели видим Лопахина и Епиходова, Ермолай держит в руках и рассматривает старый рукомойник, видимо воспоминание из детства, а Семён берёт в руки гитару и поёт философский дзен-около-зонг, содержащий месседж спектакля, про безнадёжную юность и беззаботную старость, про вечно убегающее и утраченное время. Занавес закрывается, время спектакля утекло, остались лишь поклоны, каждый из который - отдельная яркая бонус-минисценка.
На сцене - ржавая железная кровать, несколько брёвен и обрезков то ли бруса, то ли шпал. Привычное пространство магического дзен-театра Погребничко. В театральном времени спектакля соединены два времени - прошлое и будущее, люди вишнёвого сада существуют меж двух этих времён, не в настоящем и не в прошлом, а около прошлого и около настоящего. Есть и театральная рама для этого околовского театрального времени - сцена с Гамлетом, Полонием, Розенкранцем, Гильденстерном и актёром, и финальная реплика принца в ней - «Примите их хорошо, ведь актёры представляют образ нашего времени». Занавес играет в этом спектакле роль створок времени, когда он закрывается-открываются, а это происходит много раз, либо проходит какое-то время между действиями, несколько недель, либо меняется ракурс времени, к людям около настоящего прибывают люди из около прошлого.
Около настоящего находятся Лопахин и Епиходов. Ермолай Алексеевич - деловой рабочий человек, в чистой чёрной телогрейке и кепке, у него и интонации отличные от других, оптимистичные, на лице - радостная улыбка. А Епиходов сопровождает спектакль своими около-зонгами.
Около прошлого пребывают Гаев, Фирс, Аня, Дуняша, Симеонов-Пищик, … Их неулыбчивые лица словно покрыты патиной грусти и времени. Они - там, не здесь. Аня - пожилая девушка, с набелённым лицом, которая в Париже на воздушном шаре каталась. Когда? Тогда, около прошлого и … всегда.
Под стать ей Петя Трофимов - седой, сгорбленный человек, в старом пальто типа шинели, но стариком назвать его язык не повернётся, он лёгок и воздушен как белый седой пух. Актёр, играющий перед принцем и его свитой - это он.
Самые витальные персонажи - это Шарлотта и Раневская, фаталистки- оптимистки, они и похожи друг на друга, как похожи мать и дочь. Их кредо - живи с улыбкой, и будь что будет, под милую весёленькую мелодию Шарлотта его озвучивает, в своём монологе, тоже с улыбкой - «Откуда я и кто я - не знаю...», и показывает фокус, вытягивая откуда-то из одежды бесконечную связку цветных тонких шёлковых платочков, на поклонах этот фокус повторит Раневская, и тут вдруг станет ясно, что эта бесконечная связка платков - это нить времени, она ведь тоже цветная и … бесконечная, да вдруг … заканчивающаяся. Они не около прошлого и не около настоящего, они - около потока времени, где-то рядом с ними и Варя, она, как и Любовь Андреевна, с улыбкой встречает во время финального разъезда непредложение Ермолая Алексеевича.
Все сцены - около-знаковые, наполненные перетеканием мгновений настоящего в безнадёжно утраченное прошлое, даже для делового Лопахина. В финале все убывают, через входную дверь, в которую в зал входили зрители. Забытый Фирс обнаруживается уже перед закрытым занавесом, подобрав за кулисами рваную коробку, на ней он укладывается - «Ничего... я тут посижу...», лежит, его время заканчивается, закончилось. Приоткрывается занавес, в узкой щели видим Лопахина и Епиходова, Ермолай держит в руках и рассматривает старый рукомойник, видимо воспоминание из детства, а Семён берёт в руки гитару и поёт философский дзен-около-зонг, содержащий месседж спектакля, про безнадёжную юность и беззаботную старость, про вечно убегающее и утраченное время. Занавес закрывается, время спектакля утекло, остались лишь поклоны, каждый из который - отдельная яркая бонус-минисценка.