Опыт дурака или как я загремела в больницу. Часть 2. (все имена, фамилии и отчества изменены)
В части 1 рассказывается то, что привело к нижеследующему
В приемном отделении я по двадцатому разу пересказала историю с клещом, дистанией и приступами. Энцатый раз меня послушали и померяли давление. Сняли ЭКГ и отправили в терапевтическое отделение, где недремлющий медбрат по имени Вова выдал мне горсть таблеток и усадил под капельницу. Чтобы не уснуть, я то и дело подкидывала Вове темы для разговора, но тот вяло отговаривался, норовя задремать хотя бы одним глазом. Другой бдительно следил за капельницей и позволить себе расслабиться не мог.
Когда часа в три ночи мне показали свободное место в палате, когда я умылась, сунула вещи в тумбочку и поняла, что после лекарств меня наконец отпустило, я была почти счастлива и, предварительно отэсемесив мужу, быстро уснула.
День начался в 6.30 с укола антибиотиков, которыми мне заменили мои таблетки. Так что с постели я поднялась не в самом радужном настроении. Подумалось, что я зря жаловалась на хронический домашний недосып. Все-таки дети просыпаются самое ранее в полвосьмого и уколов мне не делают. По крайней мере всамделишных.
В таком же состоянии духа пребывала и моя ближайшая соседка, Зинаида Георгиевна, крепкая старушенция лет 75. Как выяснилось потом, скверное настроение сопровождало ее все 24 часа в сутки, причем сопровождалось это природной язвительностью и крайне неуживчивым характером. Мне она, впрочем, сильно импонировала острейшим жизнелюбием и великолепным чувством юмора.
Из меня выдоили некоторое количество крови, снова сгоняли на ЭКГ и выдали таблеток в пузырьках из-под цефотаксима. Что за таблетки - объяснить никто не потрудился. Пузырьки же были помечены синим перманентным маркером буквами У, О и В. Дабы клиент не перепутал, что принимать утром, что в обед, а что вечером. Впрочем, мои порции были похожи одна на другую как три капли воды, поэтому буквы мне не слишком пригодились.
Я навела армейский порядок в тумбочке, отзвонилась домой со списком необходимостей, забытых в ночной суете и устроилась на кровати в ожидании обхода. Тут-то мне и представилась возможность подробнее разглядеть своих сокамерниц.
Все это были женщины пожилые. Самой молодой было на вид лет 55. Надежда (не знаю ее отчества) была спокойной, запасливой, двигалась неторопливо и мазала на ночь лицо остатками кефира из столовой, очевидно, для косметических целей.
Бабе Кларе - божьему одуванчику - было около 80. Эта милая, наполовину глухая бабушка все время переспрашивала тебя надтреснутым дребезжащим голосом, много спала и вообще была довольно незаметной. Конкретно в этом отделении больницы она являлась завсегдатаем, выписываться домой категорически не желала и для этого периодически выдумывала себе дополнительных хворей.
Надежда бабушку опекала и одновременно подшучивала над ней. Когда баба Клара бралась за мобильник, Надежда комментировала: "Звонок Ленину". А когда я попыталась впервые познакомиться с бабулей, разумеется, на повышенных тонах, то уснувшая к тому времени Надежда недовольно пробурчала из-под одеяла: "Да что ты с ней разговариваешь, она ж только с диорамы пришла".
Если бы не пермаментная глухота бабы Клары, с каким бы удовольствием я расспросила бы ее да хоть о том же Ленине. Ну или о других не менее отдаленных событиях!
Последней в нашей тесной компании была женщина восточной наружности и с восточным же акцентом, а вот имени ее я почему-то не запомнила. Зато запомнился ее муж. Он приходил в больницу с самого утра как на работу. Это был бодрый представительный мужчина с густыми усами, сразу видно, что добродушный и очень заботливый. его славянское лицо выражало всю гамму любви и тревоги за жену.
Лицо его жены, полученное в наследство от невозмутимых кочевников, чьи лбы и носы напоминали давно отполированное ветром и песком дерево, не выражало ничего.
В палате ходили слухи, что он был влюблен в нее еще со времени предыдущего ее замужества. Муж-алкоголик якобы позволял себе бить супругу. Когда же оный скончался (от алкоголизма ли, от чего еще), седоусый влюбленный прилепился к своей меднолицей кочевнице раз и навсегда.
А что вы хотите? Даже в больнице людям нужны легенды.
Не знаю, насколько правдива эта романтическая история, но в день выписки муж похитил супружницу прямо после открытия стационара, не дав санитарке поставить ей последний укол.
Врач Николай Александрович нравился всем без исключения. Во-первых, он был внимателен к каждому пациенту и спокойно выслушивал рассказы о том, как вчера под вечер засвербело вот тут, а ночью неожиданно стрельнуло в пятку. При этом он еще и задавал наводящие вопросы и, в свою очередь, ни разу не отказался ответить на вопросы болящих. Ну а во-вторых, это действительно неплохой доктор, из тех, кто ищет причину, а не только лечит следствие. При этом он, как мне кажется, прекрасно понимает, что для пациента важнее: докопаться до сути, подлечить некстати начавшиеся приступы или просто пожаловаться за жизнь. Недаром же баба Клара провела в его отделении не одну неделю со своими мистическими мигренями.
Слово "прилично" полностью описывает внешний вид Николая Александровича. Именно так он выглядел и вел себя. Несмотря на то, что внешность его говорила об обаятельной улыбке, я за время своего пребывания в больнице так ни разу и не была ее удостоена. А поглядеть хотелось. Этот человек принадлежит как раз к тому сорту людей, в присутствии которых меня всегда тянет отмочить что-нибудь этакое или хотя бы рискованно пошутить. Для того, чтобы просто пробить броню и посмотреть, что под ней скрывается: банальный зануда или высококлассный специалист. Впрочем, не могу сказать, что понятия эти взаимоисключающие.
Правда, с Николаем Александровичем я держала себя в руках до самого последнего момента. О чем теперь, ясен пень, жалею.
Доктор сразу предупредил, что со мной ему пока ничего не ясно. Для выяснения причин постигших меня приступов требуется заглянуть в большинство моих органов, так сказать, изнутри. А покамест будем контролировать состояние и лечить последствия.
С одной стороны, я такой дотошности порадовалась, с другой, становилось понятно, что меня не отпустят отсюда довольно долго. Я почему-то не очень расстроилась. Как-то мимоходом мне вдруг подумалось, что именно в этом неприглядном месте я могла бы спокойно почитать, довязать заказанную мне скатерть, да просто выспаться, наконец! Забегая вперед, могу сказать, что в последнем пункте я сильно ошибалась.
Одним словом, стало ясно, что придется приспосабливаться к новым условиям не меньше, чем на две недели. Я взяла телефон - сообщить мужу новости и список дополнительных вещей.
В приемном отделении я по двадцатому разу пересказала историю с клещом, дистанией и приступами. Энцатый раз меня послушали и померяли давление. Сняли ЭКГ и отправили в терапевтическое отделение, где недремлющий медбрат по имени Вова выдал мне горсть таблеток и усадил под капельницу. Чтобы не уснуть, я то и дело подкидывала Вове темы для разговора, но тот вяло отговаривался, норовя задремать хотя бы одним глазом. Другой бдительно следил за капельницей и позволить себе расслабиться не мог.
Когда часа в три ночи мне показали свободное место в палате, когда я умылась, сунула вещи в тумбочку и поняла, что после лекарств меня наконец отпустило, я была почти счастлива и, предварительно отэсемесив мужу, быстро уснула.
День начался в 6.30 с укола антибиотиков, которыми мне заменили мои таблетки. Так что с постели я поднялась не в самом радужном настроении. Подумалось, что я зря жаловалась на хронический домашний недосып. Все-таки дети просыпаются самое ранее в полвосьмого и уколов мне не делают. По крайней мере всамделишных.
В таком же состоянии духа пребывала и моя ближайшая соседка, Зинаида Георгиевна, крепкая старушенция лет 75. Как выяснилось потом, скверное настроение сопровождало ее все 24 часа в сутки, причем сопровождалось это природной язвительностью и крайне неуживчивым характером. Мне она, впрочем, сильно импонировала острейшим жизнелюбием и великолепным чувством юмора.
Из меня выдоили некоторое количество крови, снова сгоняли на ЭКГ и выдали таблеток в пузырьках из-под цефотаксима. Что за таблетки - объяснить никто не потрудился. Пузырьки же были помечены синим перманентным маркером буквами У, О и В. Дабы клиент не перепутал, что принимать утром, что в обед, а что вечером. Впрочем, мои порции были похожи одна на другую как три капли воды, поэтому буквы мне не слишком пригодились.
Я навела армейский порядок в тумбочке, отзвонилась домой со списком необходимостей, забытых в ночной суете и устроилась на кровати в ожидании обхода. Тут-то мне и представилась возможность подробнее разглядеть своих сокамерниц.
Все это были женщины пожилые. Самой молодой было на вид лет 55. Надежда (не знаю ее отчества) была спокойной, запасливой, двигалась неторопливо и мазала на ночь лицо остатками кефира из столовой, очевидно, для косметических целей.
Бабе Кларе - божьему одуванчику - было около 80. Эта милая, наполовину глухая бабушка все время переспрашивала тебя надтреснутым дребезжащим голосом, много спала и вообще была довольно незаметной. Конкретно в этом отделении больницы она являлась завсегдатаем, выписываться домой категорически не желала и для этого периодически выдумывала себе дополнительных хворей.
Надежда бабушку опекала и одновременно подшучивала над ней. Когда баба Клара бралась за мобильник, Надежда комментировала: "Звонок Ленину". А когда я попыталась впервые познакомиться с бабулей, разумеется, на повышенных тонах, то уснувшая к тому времени Надежда недовольно пробурчала из-под одеяла: "Да что ты с ней разговариваешь, она ж только с диорамы пришла".
Если бы не пермаментная глухота бабы Клары, с каким бы удовольствием я расспросила бы ее да хоть о том же Ленине. Ну или о других не менее отдаленных событиях!
Последней в нашей тесной компании была женщина восточной наружности и с восточным же акцентом, а вот имени ее я почему-то не запомнила. Зато запомнился ее муж. Он приходил в больницу с самого утра как на работу. Это был бодрый представительный мужчина с густыми усами, сразу видно, что добродушный и очень заботливый. его славянское лицо выражало всю гамму любви и тревоги за жену.
Лицо его жены, полученное в наследство от невозмутимых кочевников, чьи лбы и носы напоминали давно отполированное ветром и песком дерево, не выражало ничего.
В палате ходили слухи, что он был влюблен в нее еще со времени предыдущего ее замужества. Муж-алкоголик якобы позволял себе бить супругу. Когда же оный скончался (от алкоголизма ли, от чего еще), седоусый влюбленный прилепился к своей меднолицей кочевнице раз и навсегда.
А что вы хотите? Даже в больнице людям нужны легенды.
Не знаю, насколько правдива эта романтическая история, но в день выписки муж похитил супружницу прямо после открытия стационара, не дав санитарке поставить ей последний укол.
Врач Николай Александрович нравился всем без исключения. Во-первых, он был внимателен к каждому пациенту и спокойно выслушивал рассказы о том, как вчера под вечер засвербело вот тут, а ночью неожиданно стрельнуло в пятку. При этом он еще и задавал наводящие вопросы и, в свою очередь, ни разу не отказался ответить на вопросы болящих. Ну а во-вторых, это действительно неплохой доктор, из тех, кто ищет причину, а не только лечит следствие. При этом он, как мне кажется, прекрасно понимает, что для пациента важнее: докопаться до сути, подлечить некстати начавшиеся приступы или просто пожаловаться за жизнь. Недаром же баба Клара провела в его отделении не одну неделю со своими мистическими мигренями.
Слово "прилично" полностью описывает внешний вид Николая Александровича. Именно так он выглядел и вел себя. Несмотря на то, что внешность его говорила об обаятельной улыбке, я за время своего пребывания в больнице так ни разу и не была ее удостоена. А поглядеть хотелось. Этот человек принадлежит как раз к тому сорту людей, в присутствии которых меня всегда тянет отмочить что-нибудь этакое или хотя бы рискованно пошутить. Для того, чтобы просто пробить броню и посмотреть, что под ней скрывается: банальный зануда или высококлассный специалист. Впрочем, не могу сказать, что понятия эти взаимоисключающие.
Правда, с Николаем Александровичем я держала себя в руках до самого последнего момента. О чем теперь, ясен пень, жалею.
Доктор сразу предупредил, что со мной ему пока ничего не ясно. Для выяснения причин постигших меня приступов требуется заглянуть в большинство моих органов, так сказать, изнутри. А покамест будем контролировать состояние и лечить последствия.
С одной стороны, я такой дотошности порадовалась, с другой, становилось понятно, что меня не отпустят отсюда довольно долго. Я почему-то не очень расстроилась. Как-то мимоходом мне вдруг подумалось, что именно в этом неприглядном месте я могла бы спокойно почитать, довязать заказанную мне скатерть, да просто выспаться, наконец! Забегая вперед, могу сказать, что в последнем пункте я сильно ошибалась.
Одним словом, стало ясно, что придется приспосабливаться к новым условиям не меньше, чем на две недели. Я взяла телефон - сообщить мужу новости и список дополнительных вещей.