Леонид Комиссаренко. Инженер- машиностроитель. ПО «Точмаш (с 1976 года - главный конструктор).
НАЧАЛЬНЫЕ ОБОРОТЫ
Заметки конструктора-серийщика
Замки и спирт. Перечитывая воспоминания Фейнмана и наткнувшись на эпизоды с сейфами, вспомнил и свои случаи. А чем я в этом деле хуже? Хоть в чём-то потягаться с великими. Пожалуй, года до 1966, когда я стал зампотехом огромного цеха, с проблемой замков и, тем более, их открывания без ключей сталкиваться мне не приходилось. А здесь сразу как прорвало. Цех работает в три смены, значит, в три смены всё и ломается, т.е. в три смены нужны запчасти.
А в условиях социалистического хозяйствования (читай, тотального воровства) нужно быть полным идиотом, чтобы выдать дежурному слесарю в ночную смену, например, несколько дефицитных клиновых приводных ремней или листов прокладочной кожи. Вот и держали всё своё добро механик цеха, его мастера и бригадиры под семью замками. Соответственно рангу, естественно: механик - в кладовой, мастера - в тумбочках. Жильё моё было в пяти минутах ходу от цеха, так что на первых порах в новой должности редкая ночь обходилась без вызова по поводу очередной поломки оборудования, которую не может устранить дежурный слесарь то ли из-за низкой квалификации, то ли из-за отсутствия нужной запчасти.
Телефона дома ещё не было (поставили его мне лишь когда я стал начальником цеха), так что приходил кто-нибудь среди ночи и просто стучал в дверь. Вставал, одевался и шёл разбираться. И вот тут-то и приходилось выслушивать, что отремонтировать бы можно, если бы достать нужный подшипник (ремень, манжет, золотник, муфту и т.д. и т.п.), но он (она, оно) под замком в кладовой (тумбочке) у имярек. Ну что же, попытаемся проникнуть в это хранилище. Поначалу это занимало какое-то время, дорогое, надо сказать, так как технологический поток по причине полного отсутствия резервного оборудования стоит, а утром на отчёте за срыв графика опять всех собак на меня повесят.
Это уже не охота пуще неволи, а совсем даже наоборот! Даже не будучи сколь-нибудь знакомым с ремеслом медвежатника, я очень быстро пришёл к выводу, что слабое место любого запора - погрешности изготовления: люфты, зазоры и пр. Нет смысла скрывать: в особо срочных случаях не обходилось и без ножовки, ломика или автогена, но это в самом начале, так как практика пришла довольно быстро. Проще всего было с защёлкивающимися английскими замками - в цилиндр лезть нет необходимости, достаточно миллиметрового зазора в дверной планке, металлической линейки - и в три секунды дело сделано.
В одну из жарких летних пятниц, в разгар обеденного перерыва (а обедал я все 35 лет работы дома, благо - рядом) звонит главинж Мартынов.
-мигом ко мне. - А что случилось, на полигоне что-нибудь? - На месте расскажу.
Тут уж не до компота. Прихожу (прибегаю). Обратил только внимание на непривычно большое скопление гегемона в районе заводоуправления, куда работяги, как правило, пропусков не имели. Мартынов красный, каким бывает только после хорошего втыка от директора (и такое бывало). Обстановка: сегодня пятница, день выдачи отпускных, а денег касса выдать не может, так как находятся они за бронированной дверью специальной кладовой, запираемой шифр-замком. Вот его-то кассир с утра открыть и не может. Побывали там все корифеи, нашли даже кальку чережа (50-летней давности, между прочим), но ничего сделать не могут. Пожарный разрешил резать автогеном, но не даёт согласия начфин, так как могут сгореть деньги (недаром деревянные). Народ бунтует, у многих на сегодня билеты. Звонили уже из райкома. В общем, классическое ЧП. Ты, говорит, хвастался, что открывал златоустовский замок, теперь иди докажи, что не хвастался. Даю час.
Пришлось идти. Посмотрел на чертёж и на замок в натуре.. Бледная кассирша, всхлипывая, рассказывает, как было дело. Оказывается, замок с незапамятных времён никто по-настоящему не закрывал, так, подворачивали одно кольцо, поэтому шифра никто и не знает. Очевидно, вчера, закрывая дверь, при повороте кольца случайно провернула соседнее, а сегодня, попытавшись открыть, запуталась окончательно, и результат воистину налицо (на лице). Метод может быть только один - защемлять поочерёдно диски гребёнкой, натягивая дверь.
Дело осложнялось тем, что в результате многократных перекрасок кольца частично слиплись, да и дверь поддавалась с трудом. За окошком маячит наготове автогенщик со своими баллонами и шлангами, за спиной начфин дрожит с двух сторон сразу: боится слететь с работы за ЧП или повредить деньги в случае резки. С трудом, но минут за 20 цифры в прямом смысле слова нащупал. А дверь не открывается. Не открывается, и всё тут! Уверен, что набор правильный, но ничего дальше сделать не могу. Вожусь ещё с полчаса, выделенное время кончается, пролетарский ропот доносится даже сквозь толщенные стены кассы, а дверь - ни с места. Решил сдаваться. Обидно, конечно, но ничего не поделаешь. Махнул автогенщику, с досады выматерился и пнул дверь ногой. А она и открылась. До сих пор не знаю, от пинка или от матюка, так как при осмотре причину не нашёл. И не нужно, это ведь не причина недолёта или преждевременного.
Эти два сложных случая завершились без какого-либо вознаграждения, если не считать поцелуя кассирши и «Спасибо» Мартынова. Были ещё бескорыстные открывания десятков защёлкнувшихся замков и прочие мелкие случаи. Но один всё же прошёл за вознаграждение.
порядок в те годы на фирме заключался в том, что ключ от сейфа начальника любого цеха, использующего в технологии спирт, имел также зав. ПРБ или кто-либо другой, за спирт в цехе ответственный. Ответственность эта включала и обязательный ежедневный, вернее сказать, ежеутренний долив дополна стоящего в сейфе 3-литрового графина. Вот на него я и намылился.
Вообще говоря, тема спирта в производственных отношениях заслуживает отдельной главы, но я её, конечно, писать не стану, а посему приведу пару эпизодов здесь. Мои предшественники, начальники цеха, за спирт организовывали воскресные и завершающие месяц авралы. Я от этого отошёл и применял его только при крайней необходимости. При этом убедился, что лучшего катализатора трудовой реакции при социализме не существовало.
Однажды, когда до конца месяца оставалось несколько часов, я прикинул, что никакими ухищрениями мне не удастся по единственной заходящей в цех железнодорожной колее обработать (завезти и разгрузить ящики, погрузить и вывезти упакованное) нужное количество продукции. Пригласил в кабинет бригадира грузчиков ж.д. цеха (как правило, все они были с нар), растолковал, сколько мне нужно до утра тары и сколько погрузить готового. Выслушав, он посмотрел на меня, как на ненормального: «Ты что, начальник, с ... свалился? Это ж надо такое сбуровить!». Тогда я открыл сейф и показал три полных бутылки. - Придёшь в 6 утра со старшим мастером, подтвердит - твоё. - С этого надо было начинать.
Пришли они в полшестого. При норме обработки одного вагона в 2 часа оборачивались в среднем за полчаса, причём за всю ночь мне не пришлось ни разу теребить диспетчеров, чтобы подгоняли и забирали вагоны, за что я от щедрот своих добавил ещё бутылку.
В другой раз растяпа-вахтёр, запуская вагон в цех, не закрепил как положено створку ворот. Порыв ветра, её качнуло, наезд вагоном, и дерево-стальная «дверца» 3х5 метров - всмятку. Тут как тут - режимник: «Ворота завесить, работу на складе прекратить!» Завесили, но не прекратили, конечно. Своими силами не отремонтировать. Звоню начальнику ремонтно-строительного цеха, прошу дать бригаду. Ответ убедительно-отрицательный. Вызываю своего механика: «Найди на территории бригадира и тащи его сюда». Минут через 20 являются. Быка за рога: «Сколько?». Имею в виду время и спирт. Через три часа ворота готовы. В нормальных условиях дня за два сделали бы. Самое интересное, что всё то время, пока бригада была у меня в цехе, мне все, включая главного инженера, вешали лапшу на уши по поводу чрезвычайной её занятости на каких-то других работах.
Сейчас же мне спирт был нужен для расплаты за изготовленные сувенирные ножи, предназначенные московским друзьям, начальникам и просто нужным людям. Попросил Женю открыть ящик стола, нашёл подходящую отвёртку (хозяин стола и кабинета как-никак бывший слесарь, так что подручный инструмент должен быть). Короче, засекли время, и через 40 секунд я держал за горлышко почти полный (спиртом) графин. Уговор дороже денег. Пустой графин я в тот же день вернул огорчённому (за замок) хозяину.
И ещё одна, не очень, правда, смешная история со спиртом. Как-то ко мне обратился отец, работавший тогда директором хлебзавода в Казатине, с просьбой изготовить у себя формы для пряников «Подольские». Привёз чертежи. Ничего сложного. Отдал на калькуляцию. Цену насчитали экономисты несусветную. Пришлось от официального пути отказываться, идти по халтуре, чего я никогда ни до, ни после того не делал. Но два фактора благоприятствовали: во-первых. я работал начальником цеха с внушительным ресурсом по спирту и, во-вторых, сохранил прекрасные отношения с корифеями-инструментальщиками, которым и решил дело поручить.
Зарплата - сколько скажут, но по ведомости, плюс от меня спирт, много спирта. Сам разработал технологию (в свободное от основной деятельности время), добыл у нач. снабжения за тот же спирт алюминий (пищевой), и недели за 2-3 координатчики и лекальщики всё сварганили, за спирт же с завода и вывезли. Приехал отец, забрал готовую продукцию, расплатился с мужиками по ведомости и поездом довольно громоздкие формы увёз. С натуроплатой проблем тоже не было, если не считать сцены, как будущий Герой Соцтруда через ползавода тащит почти полное открытое ведро с волшебным напитком. Всё шито-крыто, все довольны.
Как оказалось, тишина была обманчивой - довольны были не все. Вскоре поздним вечером зашёл ко мне домой всё тот же Женя Скржипковский, чем вызвал моё любопытство. Он тут же его и удовлетворил. Оказывается, час назад обратился к нему некий Юрий Космачёв, со знанием многих подробностей изложил историю с левыми формами и предложил организовать на меня атаку через партком, как страж порядка на заводе вообще (я-то беспартийный) и через санстанцию, так как, по его сведениям, формы изготовлены из непищевого материала.
Моё состояние представить себе нетрудно. Женя меня успокоил, сообщив, что дело удалось уладить на месте. Причём самым простым способом. Он в доходчивой форме обрисовал этой су...е его ближайшее будущее после стука - под колёсами железнодорожного состава при падении с моста. Дело в том, что блок коммунистов и беспартийных моей ударной бригады имел местом жительства два сомнительной репутации посёлка - 16-й участок (аэропортовские) и Авдеевку. И если беспартийным всё может сойти с рук просто так, то рабочие-коммунисты - люди, как правило, с дальним прицелом во многих аспектах, и им запятнанная репутация ни к чему.
Примерно в этом смысле было Юре разъяснено. Он всё понял. Парадокс в том, что эту змею я пригрел на собственной груди, вытащив по дружбе из какого-то мелкоинженерного прозябания в начальники СТК собственного цеха. Правда, вместо благодарности он через пару месяцев начал закладывать меня заказчику, от которого у начальника цеха всегда имеется куча мелких, но деликатных секретов. Пришлось с ним уже не по-дружески расстаться, так что его мотивы были понятны. Но Женя был в тот период моим заместителем, и в случае моего улёта перед ним открывался прямой путь в начальники. Знали мы друг друга с первых дней моей работы технологом инструментального, а он начинал тогда же учеником слесаря-лекальщика.
К сожалению, этим дело не закончилось. Су...и, оказывается, тоже ходят парами. Нашёлся такой и в окружении отца - его главный инженер. Настучал куму в местное ОБХСС, те передали дело в Донецк, и завертелось колесо. Не оказалось у отца своего Жени. Первого потащили на допрос меня. Здесь я впервые увидел разделённый вертикальной линией на две половины лист. Слева вопросы, справа ответы. Пришлось отвечать. Соврал только в одном: на вопрос о происхождении металла ответил, что привёз его отец. По очереди таскали и всех изготовителей. Но что для меня по сей день остаётся загадкой, то это внезапное прекращение дела: ни нас по второму кругу не допрашивали, ни на завод не сообщили. Обошлось абсолютно без всяких последствий. По какой причине - не узнал и отец. Обернись по-другому, никаких этих заметок не было бы.
До пуска на заводе самого крупного в стране цеха (5 тыс. тонн в год) литья по выплавляемым моделям для деталей «Града» и «Урагана» бесспорным фаворитами-потребителями спирта были снарядные цеха, где он использовался главным образом для обезвоживания канавок под МВП перед запрессовкой. С появлением деталей из сплава В95 появился ещё один источник - смазывающе-охлаждающая жидкость (СОЖ) для механической обработки. Однажды, в бытность свою начальником техбюро ОГТ, я привёз из Москвы целых 4 рецептуы СОЖ. Показал их Мартынову. Две бесспиртовых он велел мне спрятать и никому больше не показывать. Так закрепился у нас ещё один мощный источник поступления спирта. Когда же потребовалась рецептура спирто-глицериновой смеси для отстрела в инертном снаряжении при 40° C спецснарядов на прочность, то тут уж никакого вопроса главному я не задавал: нарисовал 2 формулы: одну для снабженцев, вторую - для военпредов и цеховиков. Разницу, возникшую при материализации обех формул, мы с начальником цеха по-братски поделили между собой.
Но всё это не шло ни в какое сравнение с литейщиками с их потреблением в 35 тонн в месяц для изготовления оболочковых форм. Они и зажили. Довольны были все. Я, конечно, знал, что нормы расхода рисует отдел главного металлурга и имеет при этом свою долю. До поры до времени знание это носило чисто теоретический характер.
Как автор не стал кандидатом наук 5 лет - предельный возраст для очной аспирантуры, поэтому в 68 - 69 годах я сдал в Донецком политехническом кандидатский минимум и в следующем, 70-ом, подался в Москву, в родной НИМИ, в заочную. Хотя, прежде чем податься, нужно было ещё суметь последним поездом вырваться из холерной Одессы: такого штурма поезда с посадкой через окна я не могу вспомнить даже в годы войны.
Сдавать мне нужно было только технологию машиностроения. Сдал на отлично. Итого с канд. минимумом 15 баллов из 15. Да и тема диссертации предварительно подобрана. Все предпосылки к одолению первого баръера. Без всяких опасений жду решения НТС. Встречает меня в коридоре в один из дней ожидания член этого самого совета, фамилию называть не буду, скажу только, что хоть и еврей, но очень хороший человек, и просит зайти к нему в кабинет.
И на условиях строгой конфинденциальности сообщает, что в аспирантуру я, скорее всего, принят не буду. Причина - моя пятая графа, о которой и сам мой визави раньше не подозревал. Категорически возражает В.С. Кренёв - главный инженер института, и какой-то В. Козлов. С первым всё ясно - уже лет пять, как он меня знает, даже уважать начал, и вдруг я подложил ему такую свинью - оказался инвалидом пятой графы. Чего рвёт жопу Козлов, непонятно, скорее всего, просто подпевает начальству, а может и правда, нас не любит. Отказ в приёме будет, очевидно, обоснован тем, что в характеристике с места работы не отражена общественная деятельность.
Я не хочу здесь вдаваться в глубокий анализ антисемитизма. Утверждая зачастую, что в советской оборонке его не было, я, конечно, слегка преувеличиваю. Примеры Зельдовича, Харитона, Ванникова, Зальцмана, Котина, Лавочкина, Гуревича и многих, многих других хоть и годятся в качестве аргумента, но мало что меняют в самом принципе. Да, в оборонке, если ты нужен, а, как известно: «Незаменимых у нас всё-таки есть», продвинуться легче, чем на гражданке.
А вот если ты легко заменим, то движение наверх затрудняется. У нас в этом плане проблем ни при каком директоре не было: из сорока-пятидесяти руководителей цехов, отделов и служб на ежедекадных совещаниях числом меньше десяти нашего брата не было. Оборонный отдел обкома вякал иногда на засилье, но кто его слушал. Наше всё начальство, в том числе и партийное, в Москве. А сам по себе антисемитизм от наличия, количества и поведения евреев не зависит - он просто является одним из краеугольных камней нашей иудео-христианской цивилизации. Не будь его - и цивилизация была бы другая.
Но я отвлёкся. С общественной деятельностью, чтобы лишить юдофобов аргумента, нужно что-то делать. Обидно, конечно, но сам виноват - сам же эту характеристику и писал, но, видимо, не по тому образцу. Пришлось идти в отдел руководящих и научных кадров министерства. Нормальный попался парень, не из тех дундуков, которые, разговаривая с евреем, утверждают, что чуют их за версту. Меня он не почуял и в упор, личное дело доставать не стал, а я пожаловался только на проблему из-за неполноты характеристики.
На что он ответил, что в самой лучшей из виденных им по такому поводу было членство в ДНД. Тут же позвонил в отдел аспирантуры НИМИ, и они, к моему полному удовлетворению, начали что-то млямлить про мою общественную пассивность. Он даже немного психанул: «Завтра он за теми же подписями, что и основная, положит вам на стол телетайп с дополнением. Если у вас нет возражений по делу - не дурите!» Возражения у них, конечно, были, но кто определит, пятая графа - это по делу или нет?
По поводу телетайпа - это было моё предложение, я ещё вчера всё прозвонил, дал текст, который хотел получить обратно. Там, кроме ДНД, была ещё и лекторская деятельность. Было такое общество «Знание», в котором я числился в самых что ни на есть передовиках по прочитанным лекциям, хотя нигде и никогда их не читал - они работали по отчётности и просто рисовали цифры. А потом получали за них премии в виде турпоездок по разным местам: ленинским, боевой и трудовой славы и пр., а кое-кто и весьма приличные бабки.
Получил я на следующий день тайпограмму за подписью треугольника и стал аспирантом. Назначили мне и временного руководителя, Н.П. Антонова. А тему диссертации выбрал я себе во время руководства дипломным проектированием на кафедре технологии машиностроения Донецкого политехнического у П.И. Калафатова. Занимался я этим, чтобы держаться на уровне. Приходилось и в учебники заглядывать.
Взял однажды «Основы технологии машиностроения» Б.С. Балакшина и открыл в нём для себя раздел о самоподнастраивающихся системах. Когда-то, в 1957 году, будучи на практике на заводе Лихачёва, я в журнале «Станки и инструмент» прочёл одну чисто теоретическую статью Балакшина, которая сейчас была назначена основополагающей целого направления. Как применить всё это на снарядном производстве, было пока неясно, но в качестве диссертационной темы могло бы сойти. Поехал в Станкин, где Балакшин руководил кафедрой, встретился с ним. Он очень заинтересовался, соблазнившись, очевидно, массовостью производства. Мой же интерес был - найти себе у него на кафедре руководителя.
Теперь уже при каждой командировке в Москву какое-то время проводил на экспериментальном участке кафедры. Сначала на подхвате, потом поглубже, но далеко не систематически. Времени для капитального втягивания в эту работу катастрофически не хватало, да и не увлекла она меня, если уж говорить откровенно. Так прошёл год (1971-й), ни шатко ни валко, кое-какие цифры в блокноте появились, с помощью Балакшина сформулировалась тема.
Где-то в начале 1972 года вдруг наступил перелом. Не подумайте, что взвились кострами алые ночи, скорее наоборот - начало гаснуть то, что тлело. Никому вдруг не стало до нас (а таких как я лимитчиков отиралось на кафедре ещё двое) дела, к Балакшину не прорвёшься, да и других мелких признаков потери интереса достаточно. Откуда ветер дует - ума не приложим. Рассказываю всё Антонову.
А он мне в ответ: «Больше в Станкине вам появляться нет смысла. Только что подписано Постановление о присуждении за монографию «Самоподнастраивающиеся станки» Ленинской премии за 1972-й год, опубликовано будет 22 апреля. А так как в чисто практическом плане это нигде не работает и, скорее всего, работать никогда не будет, то самые страшные враги для всего авторского коллектива - вы, настырные внедренцы. Начнёте, и вся туфта вылезет наружу. А коллектив серьёзный, там самый главный не Балакшин, а Юрий Михайлович Соломенцев, сын самого М.С. Соломенцева».
У меня глаза на лоб полезли. Понятно, что с точки зрения диссертационной из этой тематики при желании что-то выжать можно. Но Ленинская премия за 3-4 сотни страниц имеющего слабое отношение к науке и никакого к практике текста!? Я ведь долго и тщетно метался по Москве в поисках хотя бы одного работающего вне кафедры станка с системой адаптивного регулирования (САР) и нашёл его по наводке лаборантки кафедры на заводе «Красный пролетарий».
Пришёл в названный ею цех, нашёл зампотеха, спрашиваю его о станке с САР, а ему, как и положено зампотеху по должности, всё, кроме простоя в данный момент времени какого-нибудь крана или стружечного конвейера, до лампочки. «Иди - говорит - в такой-то пролёт, там спросишь». Пошёл, спрашиваю какого-то работягу. Он не понимает, что за САР. Потом его осенило: «А, сарочка! Вон же она стоит, только не работает уже с год: там был какой-то редкостный амперметр, его и с...тырили».
Ещё целый год эта Ленинская премия оставалась объектом насмешек всей технологической общественности страны. Вскоре и все работы по тематике прикрыли. С тех пор прошло почти 4 десятилетия. Сегодня, открыв официальный сайт кафедры «Технология машиностроения» МГТУ «Станкин», читаем: «В 1975 г. перед кафедрой возник вопрос: в каком направлении вести дальше научную работу? Проблема адаптивного управления к этому времени была исчерпана и для крупной кафедры фронт научных работ иссяк».
Как это прикажете понимать, что кроется за словами об исчерпаности проблемы адаптивного управления? Может быть ею к тому времени были оснащены все станки на управляемой Политбюро ЦК КПСС территории, или хотя бы на территории РСФСР, где М.С. Соломенцев был предсовмина? Мне самому впоследствии пришлось дважды участвовать в подготовке и представлении работ на Государственную премию. В одном случае речь шла о технологии. Так вот там на всех уровнях, от техсовета завода до НТС и коллегии министерства и в Госкомитете первым и главным вопросом стояла перспективность разработки.
А здесь Ленинская премия, в 72 году получена, а в 75 уже исчерпана. И ни одного работающего станка, так как, думаю, последние амперметры к этому времени скоммуниздили и на самой кафедре. Но, по сведениям этого же сайта: «По проблеме было защищено свыше 40 кандидатских диссертаций, опубликованы три монографии «Самоподнастраивающиеся станки» (1965, 1967, 1970 гг.) и издан капитальный труд «Адаптивное управление» (1973 г.). Жаль, могло бы быть и свыше 41-ой диссертации. Что касается трёх монографий, то на самом деле это три издания одной и той же, только в последнем больше Ю.М. Соломенцева, а капитальный труд вышел через год после присуждения за него премии. Обычно бывает наоборот, если бывает, конечно.
Удар по моему и так не шибко прилежному аспирантству был нанесен сокрушающий. Полтора года коту под хвост, всё надо начинать сначала. А тут работы навалилось, новые изделия, опытные партии. В порядке барахтанья утопающего съездил ещё в Тулу к завкафедрой спецтехнологии профессору Коганову. Поговорили часа три. В заключение беседы он сказал, что минимум на пару авторских я идеи подал, и, вообще, мне не нужен никакой руководитель, типа: «Пишите, Лёня, пишите!». Авторские эти я потом увидел в перечне изобретений, но без меня. Зато косяком пошли от него авторефераты диссертаций на отзыв, с предуведомлением, конечно, и сообщением исходящих номеров первого отдела. То есть, отпала и Тула.
Но уж Владимир Сергеевич Кренёв своего не упустил: два года аспирантуры позади, старая тема закрыта, новой нет. И с очевидным удовольствием подписал приказ о бесславном моём отчислении. И правильно сделал. Мы ведь поступали тогда вместе с А.А. Каллистовым, но он вышел не только в кандидаты, а в доктора, профессора и академики. Хотя основной работы было у него не в пример больше, чем у меня.
Подводя итоги, хочу привести два постулата из М-Л философии: 1. «Истина всегда конкретна» и 2. «Истина пробивает себе путь через кучу случайностей». В моём казусе конкретика ясна - не хотел по-настоящему взяться (с теми, кто скажет, что просто ума не хватило, позволю себе не согласиться: написав десятки отзывов, имел возможность оценить и себя и некоторые диссертации); а семейство Соломенцевых с ихиной премией - одна из случайностей: не было бы его, нашлось бы что-то другое.
ЯЩИКИ
поскольку посвящены эти заметки снарядам, то было бы непростительным грехом не упомянуть о столь существенной составной части выстрела, как укупорка, всё разнообразие которой в данном случае сводится к деревяному ящику. Есть, правда, одно исключение, к внедрению которого приложена и рука пишущего эти строки, но об этом чуть позже, как и о приложении той же руки к утоплению другой попытки разнообразить номенклатуру применяемых для укупорки материалов.
Прежде всего о материале. Благословенное дерево (хвойных пород). По большому счёту замену ему ни для Советской, ни для Российской армий так и не нашли, да и не искали всеръёз. Во всяком случае, Головной отдел укупорки НИМИ, долженствовавший этим заниматься, по-моему, даже НИРа не имел. Так что принцип бабушкиного сундука сохранён с конца позапрошлого века, что имеет и свои преимущества. Прежде всего материал. На всём протяжении жизни ящика и, особенно, после его служебной смерти 22мм доски корпуса ящика, достигающие, например, у "Града" трёхметровой длины, сущий дар божий. На базах и полигонах нет лучшей премии для особо отличившихся (особо приближенных), чем сотня-другая ящиков. От сортира в огороде до обшивки хоть дачи, хоть отдельных зон городской квартиры - всё из них можно сотворить.
А в полевых условиях! Блиндаж, мебель, стенка траншеи, костёр для сугрева - в общем, несть числа. Мне совершенно точно известно, что имевшие место быть обильные возлияния на воинских базах (см. "Фрукты на закуску") оплачивались выпиской тех же ящиков. Не в последнюю очередь поэтому так от дерева и не отказались. А надо бы. Прикинем: чистый объём древесины на один ящик калибров 125-152мм -- примерно 0,05 кубометра, т.е. 20 ящиков из куба, а если учесть коэффициент использования материала, составляющий 0,25, то получим всего 5 ящиков.
Вот и расходовал один только Донецкий завод в "лучшие" годы только на снарядную программу порядка 400 тыс. кубов карпатского леса в год, другого на Украине не было. А так как в конце Союза почти не стало и этого, то приходилось возить на Карпаты лес из Сибири, там его перерабатывать и поставлять нам. Малый коэффициент использования объясняется очень жёсткими техническими требованиями. А иначе и быть не могло, ведь испытывался ящик подстать снаряду. Им, конечно, не стреляли, но бросали будь здоров. Одно только сбрасывание с полутораметровой высоты на левую торцевую стенку чего стоит. Левая сторона--сторона взывателя, утыкание которого в стенку ящика после сбрасывания категорически не допускается. Можно себе представить распирающие усилия, создаваемые длиной оживальной частью дальнобойных снарядов, таких, как Наместник или 130мм ОФС. Для Наместника стандартное решение не прошло, после сбрасывания ящик принимал бочкообразную форму и взрыватель не то что утыкался в стенку, он пробивал её насквозь.
Пришлось вводить шайбу из 10мм фанеры, надеваемую на оживало с упором в передние вкладыши. Но это было бы ещё полдела. При стрельбе в зимних условиях вдруг перестала заходить в зарядную камору гильза. Проверили. Кривая. Оказалось, что почти метровой длины пластмассовая гильза, лежавшая на двух разнесенных между дульцем и закраиной вкладышах, при летних температурах, несколько размягчаясь, прогибается и в этом состоянии при охлаждении фиксируется. Но опыта по пластмассовым гильзам к тому времени не было никакого, поэтому и спотыкались на всех камешках. Пришлось вводить промежуточные опоры. Пока отрабатывали, военные с целью ускорения или, точнее говоря, стимуляции ускорения, время от времени останавливали производство. А это, скажу вам, для меня как высшая мера. Жизнь укорачивает, не знаю только насколько.
К концу (скоро) будем знать точнее. Вообще, если уж говорить о производственной нервотрёпке, то ящик здесь рекордсмен. От первого мгновенья до последнего. Начать с поставки деталей. Осуществляли её лесокомбинаты не по чертежам, как положено было по ЕСКД, а по так называемым Ведомостям поставки, содержавшим эскизы и дополнительные условия. В этих Ведомостях и была зарыта собака - как их не перепроверяй, вероятность "мелкой" ошибки не исключена. Вся беда в том, что в массовом производстве мелких ошибок просто не бывает. А здесь ещё один фактор - удалённость поставщика. Пока на сборке или при упаковке изделия всплывёт ошибка, имеешь, к примеру, 10 вагонов деталей у себя на складе, 20 в пути и ещё 20 в отгрузке, всего тысяч 50 задела с брачком по твоей вине. Не хило, а? Пару раз пережил и это.
Дальше больше. Если соорудить ящик, хотя и с непропорционально большими затратами ручного труда, было сравнительно несложно, то сдать его военпреду - вечная проблема. Поясню оба тезиса. Попытки механизировать забивание гвоздей и заворачивание шурупов имели лишь ограниченый успех, разбиваясь о качество оных. А на кривом гвозде со сбитой набекрень шляпкой или на шурупе без шлица ни один автомат работать не будет. А лучших метизов в стране не было. Все претензии заканчивались одинаково - не хочешь брать, возьмут другие. Всё более-ни-менее качественное уходило по разнарядкам Госплана авиаторам или ракетчикам. Другое дело со сдачей. Здесь все преимущества древесины, реагирующей на изменения температуры и влажности воздуха изменением размеров, превращаются в недостатки. И, хотя, по ТУ размеры деталей, вроде бы замерять в собранном ящике не полагается, есть пара параметров (натяг вкладышей, трещины в досках, пятна плесени и т.д.), от которых никуда ни деться. В итоге до 60% всех возвратов партий приходились на укупорку. И, думаю, не только у нас.
Ну а что же с прогрессом? А ничего. Единственное достойное решение было предложено нач. СКБ Ленинградского завода им. К.Либкнехта Е.И.Калининым. Это был металлический сборно-разборный контейнер для укладки и транспортировки 20 выстрелов к пушке Д81. Каждый выстрел (снаряд и заряд) находился в цилиндрическом пенале, изготовленном из стального гофрированного листа. Впереди и сзади пеналы снабжены квадратными рамками, обеспечивавшими укладку в контейнер в 4 ряда по 5 штук. Всё в габаритах и массе стандартной европалеты. Решение я и сейчас считаю отличным, но на вооружение принят контейнер не был. Причины? Основных две. Во-первых неготовность армии к обращению с тонным контейнером - отсутствие рамп, погрузчиков, сложность приспособления технологии к полевым условиям - это тебе не солдатский перпар: ящик на горб и вперёд. Тут уж хайтехом пахнет, а это не для рассейских полевых командиров.
Во-вторых пенал встретил отчаянное сопротивление пороховиков, которым надлежало его делать. Сгорающая гильза, как показал трагический опыт, должна храниться только в герметичном металлическом футляре. Попытки на ранних этапах использовать картонный окончились случаями неполного сгорания с гибелью экипажей. Так что пороховики для зарядов и БП снарядов скрипя сердце (не их ведь профиль) короткие футляры делают. Но попытка заставить их делать длинные, да ещё для не имеющих к ним никакого отношения ОФС и БК--это уж извините-подвиньтесь. Так что объединёнными военно-гражданскими силами сопротивления идея была торжественно похоронена. Но не совсем. Существует ещё практический кумулятивный снаряд, для которого условия обращения и хранения, в силу отсутствия боевого снаряжения и взрывателя, значительно проще. Снаряд этот делался у нас, так что ко мне Калинин и обратился с предложением использовать для него контейнер.
Не требовалось никаких длинных пеналов. Снаряды и заряды (последние в штатных пеналах) укладываются на деревяные (достаточно сложной формы) вкладыши, размещённые в контейнере. Со всех шести сторон контейнер закрыт стенками из ДВП. Не без сложностей как технического, так и психологического (отторжение непривычного) характера удалось, хоть в таком куцем виде, идею внедрить. Какие-либо другие достижения в части транспортировки и хранения снарядов СА (РА) мне не известны.
Что касается моего участия в команде гробовщиков другого проекта, то по некоторым причинам писать подробно об этом пока рано. Могу только сказать, что речь шла об зготовлении ящиков из двух слоёв стекловолокна с пеноматериалом между ними. И эта идея не прошла, но с гораздо большей долей справедливости.
Последний этап этих родовых мук проходили снаряжатели, которые и отгружали снаряды непосредственно на войсковые базы.. И оттуда большинство претензий - по таре. По существовавшим правилам базы, получавшие оставшуюся после стрельб укупорку из воинских частей, должны были её отремонтировать до кондиции 'Возвратная тара I категории' и отгружать нам по разнарядкам ГРАУ для повторного использования. Вот тут цирк разворачивался кулисами к зрителю - это ведь был тот редкостный случай, когда мы с военными менялись ролями. И они нам так просто сдать продукцию не могли. Однажды, когда дело зашло в полный тупик, подключили как водится, и меня. Посадил своих ребят, в смысле, девочек, они собрали статистику за год и свели в таблицу все взаимные претензии по отклонениям от требований документации. Картина нарисовалась - мы на ней выглядели гораздо красивее военных. Положил я её пред ясны очи командира базы и, ткнув пальцем в его дефекты, поставил прямой вопрос: 'Вы бы у нас такие ящики приняли?'. Пришлось ему отвечать тоже прямо: 'Нет'. Замысел был - заставить его умерить пыл своего входного контроля. На какое-то время это удалось.
Источник http://artofwar.ru/k/komissarenko_l_e/text_0010.shtml
Заметки конструктора-серийщика
Замки и спирт. Перечитывая воспоминания Фейнмана и наткнувшись на эпизоды с сейфами, вспомнил и свои случаи. А чем я в этом деле хуже? Хоть в чём-то потягаться с великими. Пожалуй, года до 1966, когда я стал зампотехом огромного цеха, с проблемой замков и, тем более, их открывания без ключей сталкиваться мне не приходилось. А здесь сразу как прорвало. Цех работает в три смены, значит, в три смены всё и ломается, т.е. в три смены нужны запчасти.
А в условиях социалистического хозяйствования (читай, тотального воровства) нужно быть полным идиотом, чтобы выдать дежурному слесарю в ночную смену, например, несколько дефицитных клиновых приводных ремней или листов прокладочной кожи. Вот и держали всё своё добро механик цеха, его мастера и бригадиры под семью замками. Соответственно рангу, естественно: механик - в кладовой, мастера - в тумбочках. Жильё моё было в пяти минутах ходу от цеха, так что на первых порах в новой должности редкая ночь обходилась без вызова по поводу очередной поломки оборудования, которую не может устранить дежурный слесарь то ли из-за низкой квалификации, то ли из-за отсутствия нужной запчасти.
Телефона дома ещё не было (поставили его мне лишь когда я стал начальником цеха), так что приходил кто-нибудь среди ночи и просто стучал в дверь. Вставал, одевался и шёл разбираться. И вот тут-то и приходилось выслушивать, что отремонтировать бы можно, если бы достать нужный подшипник (ремень, манжет, золотник, муфту и т.д. и т.п.), но он (она, оно) под замком в кладовой (тумбочке) у имярек. Ну что же, попытаемся проникнуть в это хранилище. Поначалу это занимало какое-то время, дорогое, надо сказать, так как технологический поток по причине полного отсутствия резервного оборудования стоит, а утром на отчёте за срыв графика опять всех собак на меня повесят.
Это уже не охота пуще неволи, а совсем даже наоборот! Даже не будучи сколь-нибудь знакомым с ремеслом медвежатника, я очень быстро пришёл к выводу, что слабое место любого запора - погрешности изготовления: люфты, зазоры и пр. Нет смысла скрывать: в особо срочных случаях не обходилось и без ножовки, ломика или автогена, но это в самом начале, так как практика пришла довольно быстро. Проще всего было с защёлкивающимися английскими замками - в цилиндр лезть нет необходимости, достаточно миллиметрового зазора в дверной планке, металлической линейки - и в три секунды дело сделано.
В одну из жарких летних пятниц, в разгар обеденного перерыва (а обедал я все 35 лет работы дома, благо - рядом) звонит главинж Мартынов.
-мигом ко мне. - А что случилось, на полигоне что-нибудь? - На месте расскажу.
Тут уж не до компота. Прихожу (прибегаю). Обратил только внимание на непривычно большое скопление гегемона в районе заводоуправления, куда работяги, как правило, пропусков не имели. Мартынов красный, каким бывает только после хорошего втыка от директора (и такое бывало). Обстановка: сегодня пятница, день выдачи отпускных, а денег касса выдать не может, так как находятся они за бронированной дверью специальной кладовой, запираемой шифр-замком. Вот его-то кассир с утра открыть и не может. Побывали там все корифеи, нашли даже кальку чережа (50-летней давности, между прочим), но ничего сделать не могут. Пожарный разрешил резать автогеном, но не даёт согласия начфин, так как могут сгореть деньги (недаром деревянные). Народ бунтует, у многих на сегодня билеты. Звонили уже из райкома. В общем, классическое ЧП. Ты, говорит, хвастался, что открывал златоустовский замок, теперь иди докажи, что не хвастался. Даю час.
Пришлось идти. Посмотрел на чертёж и на замок в натуре.. Бледная кассирша, всхлипывая, рассказывает, как было дело. Оказывается, замок с незапамятных времён никто по-настоящему не закрывал, так, подворачивали одно кольцо, поэтому шифра никто и не знает. Очевидно, вчера, закрывая дверь, при повороте кольца случайно провернула соседнее, а сегодня, попытавшись открыть, запуталась окончательно, и результат воистину налицо (на лице). Метод может быть только один - защемлять поочерёдно диски гребёнкой, натягивая дверь.
Дело осложнялось тем, что в результате многократных перекрасок кольца частично слиплись, да и дверь поддавалась с трудом. За окошком маячит наготове автогенщик со своими баллонами и шлангами, за спиной начфин дрожит с двух сторон сразу: боится слететь с работы за ЧП или повредить деньги в случае резки. С трудом, но минут за 20 цифры в прямом смысле слова нащупал. А дверь не открывается. Не открывается, и всё тут! Уверен, что набор правильный, но ничего дальше сделать не могу. Вожусь ещё с полчаса, выделенное время кончается, пролетарский ропот доносится даже сквозь толщенные стены кассы, а дверь - ни с места. Решил сдаваться. Обидно, конечно, но ничего не поделаешь. Махнул автогенщику, с досады выматерился и пнул дверь ногой. А она и открылась. До сих пор не знаю, от пинка или от матюка, так как при осмотре причину не нашёл. И не нужно, это ведь не причина недолёта или преждевременного.
Эти два сложных случая завершились без какого-либо вознаграждения, если не считать поцелуя кассирши и «Спасибо» Мартынова. Были ещё бескорыстные открывания десятков защёлкнувшихся замков и прочие мелкие случаи. Но один всё же прошёл за вознаграждение.
порядок в те годы на фирме заключался в том, что ключ от сейфа начальника любого цеха, использующего в технологии спирт, имел также зав. ПРБ или кто-либо другой, за спирт в цехе ответственный. Ответственность эта включала и обязательный ежедневный, вернее сказать, ежеутренний долив дополна стоящего в сейфе 3-литрового графина. Вот на него я и намылился.
Вообще говоря, тема спирта в производственных отношениях заслуживает отдельной главы, но я её, конечно, писать не стану, а посему приведу пару эпизодов здесь. Мои предшественники, начальники цеха, за спирт организовывали воскресные и завершающие месяц авралы. Я от этого отошёл и применял его только при крайней необходимости. При этом убедился, что лучшего катализатора трудовой реакции при социализме не существовало.
Однажды, когда до конца месяца оставалось несколько часов, я прикинул, что никакими ухищрениями мне не удастся по единственной заходящей в цех железнодорожной колее обработать (завезти и разгрузить ящики, погрузить и вывезти упакованное) нужное количество продукции. Пригласил в кабинет бригадира грузчиков ж.д. цеха (как правило, все они были с нар), растолковал, сколько мне нужно до утра тары и сколько погрузить готового. Выслушав, он посмотрел на меня, как на ненормального: «Ты что, начальник, с ... свалился? Это ж надо такое сбуровить!». Тогда я открыл сейф и показал три полных бутылки. - Придёшь в 6 утра со старшим мастером, подтвердит - твоё. - С этого надо было начинать.
Пришли они в полшестого. При норме обработки одного вагона в 2 часа оборачивались в среднем за полчаса, причём за всю ночь мне не пришлось ни разу теребить диспетчеров, чтобы подгоняли и забирали вагоны, за что я от щедрот своих добавил ещё бутылку.
В другой раз растяпа-вахтёр, запуская вагон в цех, не закрепил как положено створку ворот. Порыв ветра, её качнуло, наезд вагоном, и дерево-стальная «дверца» 3х5 метров - всмятку. Тут как тут - режимник: «Ворота завесить, работу на складе прекратить!» Завесили, но не прекратили, конечно. Своими силами не отремонтировать. Звоню начальнику ремонтно-строительного цеха, прошу дать бригаду. Ответ убедительно-отрицательный. Вызываю своего механика: «Найди на территории бригадира и тащи его сюда». Минут через 20 являются. Быка за рога: «Сколько?». Имею в виду время и спирт. Через три часа ворота готовы. В нормальных условиях дня за два сделали бы. Самое интересное, что всё то время, пока бригада была у меня в цехе, мне все, включая главного инженера, вешали лапшу на уши по поводу чрезвычайной её занятости на каких-то других работах.
Сейчас же мне спирт был нужен для расплаты за изготовленные сувенирные ножи, предназначенные московским друзьям, начальникам и просто нужным людям. Попросил Женю открыть ящик стола, нашёл подходящую отвёртку (хозяин стола и кабинета как-никак бывший слесарь, так что подручный инструмент должен быть). Короче, засекли время, и через 40 секунд я держал за горлышко почти полный (спиртом) графин. Уговор дороже денег. Пустой графин я в тот же день вернул огорчённому (за замок) хозяину.
И ещё одна, не очень, правда, смешная история со спиртом. Как-то ко мне обратился отец, работавший тогда директором хлебзавода в Казатине, с просьбой изготовить у себя формы для пряников «Подольские». Привёз чертежи. Ничего сложного. Отдал на калькуляцию. Цену насчитали экономисты несусветную. Пришлось от официального пути отказываться, идти по халтуре, чего я никогда ни до, ни после того не делал. Но два фактора благоприятствовали: во-первых. я работал начальником цеха с внушительным ресурсом по спирту и, во-вторых, сохранил прекрасные отношения с корифеями-инструментальщиками, которым и решил дело поручить.
Зарплата - сколько скажут, но по ведомости, плюс от меня спирт, много спирта. Сам разработал технологию (в свободное от основной деятельности время), добыл у нач. снабжения за тот же спирт алюминий (пищевой), и недели за 2-3 координатчики и лекальщики всё сварганили, за спирт же с завода и вывезли. Приехал отец, забрал готовую продукцию, расплатился с мужиками по ведомости и поездом довольно громоздкие формы увёз. С натуроплатой проблем тоже не было, если не считать сцены, как будущий Герой Соцтруда через ползавода тащит почти полное открытое ведро с волшебным напитком. Всё шито-крыто, все довольны.
Как оказалось, тишина была обманчивой - довольны были не все. Вскоре поздним вечером зашёл ко мне домой всё тот же Женя Скржипковский, чем вызвал моё любопытство. Он тут же его и удовлетворил. Оказывается, час назад обратился к нему некий Юрий Космачёв, со знанием многих подробностей изложил историю с левыми формами и предложил организовать на меня атаку через партком, как страж порядка на заводе вообще (я-то беспартийный) и через санстанцию, так как, по его сведениям, формы изготовлены из непищевого материала.
Моё состояние представить себе нетрудно. Женя меня успокоил, сообщив, что дело удалось уладить на месте. Причём самым простым способом. Он в доходчивой форме обрисовал этой су...е его ближайшее будущее после стука - под колёсами железнодорожного состава при падении с моста. Дело в том, что блок коммунистов и беспартийных моей ударной бригады имел местом жительства два сомнительной репутации посёлка - 16-й участок (аэропортовские) и Авдеевку. И если беспартийным всё может сойти с рук просто так, то рабочие-коммунисты - люди, как правило, с дальним прицелом во многих аспектах, и им запятнанная репутация ни к чему.
Примерно в этом смысле было Юре разъяснено. Он всё понял. Парадокс в том, что эту змею я пригрел на собственной груди, вытащив по дружбе из какого-то мелкоинженерного прозябания в начальники СТК собственного цеха. Правда, вместо благодарности он через пару месяцев начал закладывать меня заказчику, от которого у начальника цеха всегда имеется куча мелких, но деликатных секретов. Пришлось с ним уже не по-дружески расстаться, так что его мотивы были понятны. Но Женя был в тот период моим заместителем, и в случае моего улёта перед ним открывался прямой путь в начальники. Знали мы друг друга с первых дней моей работы технологом инструментального, а он начинал тогда же учеником слесаря-лекальщика.
К сожалению, этим дело не закончилось. Су...и, оказывается, тоже ходят парами. Нашёлся такой и в окружении отца - его главный инженер. Настучал куму в местное ОБХСС, те передали дело в Донецк, и завертелось колесо. Не оказалось у отца своего Жени. Первого потащили на допрос меня. Здесь я впервые увидел разделённый вертикальной линией на две половины лист. Слева вопросы, справа ответы. Пришлось отвечать. Соврал только в одном: на вопрос о происхождении металла ответил, что привёз его отец. По очереди таскали и всех изготовителей. Но что для меня по сей день остаётся загадкой, то это внезапное прекращение дела: ни нас по второму кругу не допрашивали, ни на завод не сообщили. Обошлось абсолютно без всяких последствий. По какой причине - не узнал и отец. Обернись по-другому, никаких этих заметок не было бы.
До пуска на заводе самого крупного в стране цеха (5 тыс. тонн в год) литья по выплавляемым моделям для деталей «Града» и «Урагана» бесспорным фаворитами-потребителями спирта были снарядные цеха, где он использовался главным образом для обезвоживания канавок под МВП перед запрессовкой. С появлением деталей из сплава В95 появился ещё один источник - смазывающе-охлаждающая жидкость (СОЖ) для механической обработки. Однажды, в бытность свою начальником техбюро ОГТ, я привёз из Москвы целых 4 рецептуы СОЖ. Показал их Мартынову. Две бесспиртовых он велел мне спрятать и никому больше не показывать. Так закрепился у нас ещё один мощный источник поступления спирта. Когда же потребовалась рецептура спирто-глицериновой смеси для отстрела в инертном снаряжении при 40° C спецснарядов на прочность, то тут уж никакого вопроса главному я не задавал: нарисовал 2 формулы: одну для снабженцев, вторую - для военпредов и цеховиков. Разницу, возникшую при материализации обех формул, мы с начальником цеха по-братски поделили между собой.
Но всё это не шло ни в какое сравнение с литейщиками с их потреблением в 35 тонн в месяц для изготовления оболочковых форм. Они и зажили. Довольны были все. Я, конечно, знал, что нормы расхода рисует отдел главного металлурга и имеет при этом свою долю. До поры до времени знание это носило чисто теоретический характер.
Как автор не стал кандидатом наук 5 лет - предельный возраст для очной аспирантуры, поэтому в 68 - 69 годах я сдал в Донецком политехническом кандидатский минимум и в следующем, 70-ом, подался в Москву, в родной НИМИ, в заочную. Хотя, прежде чем податься, нужно было ещё суметь последним поездом вырваться из холерной Одессы: такого штурма поезда с посадкой через окна я не могу вспомнить даже в годы войны.
Сдавать мне нужно было только технологию машиностроения. Сдал на отлично. Итого с канд. минимумом 15 баллов из 15. Да и тема диссертации предварительно подобрана. Все предпосылки к одолению первого баръера. Без всяких опасений жду решения НТС. Встречает меня в коридоре в один из дней ожидания член этого самого совета, фамилию называть не буду, скажу только, что хоть и еврей, но очень хороший человек, и просит зайти к нему в кабинет.
И на условиях строгой конфинденциальности сообщает, что в аспирантуру я, скорее всего, принят не буду. Причина - моя пятая графа, о которой и сам мой визави раньше не подозревал. Категорически возражает В.С. Кренёв - главный инженер института, и какой-то В. Козлов. С первым всё ясно - уже лет пять, как он меня знает, даже уважать начал, и вдруг я подложил ему такую свинью - оказался инвалидом пятой графы. Чего рвёт жопу Козлов, непонятно, скорее всего, просто подпевает начальству, а может и правда, нас не любит. Отказ в приёме будет, очевидно, обоснован тем, что в характеристике с места работы не отражена общественная деятельность.
Я не хочу здесь вдаваться в глубокий анализ антисемитизма. Утверждая зачастую, что в советской оборонке его не было, я, конечно, слегка преувеличиваю. Примеры Зельдовича, Харитона, Ванникова, Зальцмана, Котина, Лавочкина, Гуревича и многих, многих других хоть и годятся в качестве аргумента, но мало что меняют в самом принципе. Да, в оборонке, если ты нужен, а, как известно: «Незаменимых у нас всё-таки есть», продвинуться легче, чем на гражданке.
А вот если ты легко заменим, то движение наверх затрудняется. У нас в этом плане проблем ни при каком директоре не было: из сорока-пятидесяти руководителей цехов, отделов и служб на ежедекадных совещаниях числом меньше десяти нашего брата не было. Оборонный отдел обкома вякал иногда на засилье, но кто его слушал. Наше всё начальство, в том числе и партийное, в Москве. А сам по себе антисемитизм от наличия, количества и поведения евреев не зависит - он просто является одним из краеугольных камней нашей иудео-христианской цивилизации. Не будь его - и цивилизация была бы другая.
Но я отвлёкся. С общественной деятельностью, чтобы лишить юдофобов аргумента, нужно что-то делать. Обидно, конечно, но сам виноват - сам же эту характеристику и писал, но, видимо, не по тому образцу. Пришлось идти в отдел руководящих и научных кадров министерства. Нормальный попался парень, не из тех дундуков, которые, разговаривая с евреем, утверждают, что чуют их за версту. Меня он не почуял и в упор, личное дело доставать не стал, а я пожаловался только на проблему из-за неполноты характеристики.
На что он ответил, что в самой лучшей из виденных им по такому поводу было членство в ДНД. Тут же позвонил в отдел аспирантуры НИМИ, и они, к моему полному удовлетворению, начали что-то млямлить про мою общественную пассивность. Он даже немного психанул: «Завтра он за теми же подписями, что и основная, положит вам на стол телетайп с дополнением. Если у вас нет возражений по делу - не дурите!» Возражения у них, конечно, были, но кто определит, пятая графа - это по делу или нет?
По поводу телетайпа - это было моё предложение, я ещё вчера всё прозвонил, дал текст, который хотел получить обратно. Там, кроме ДНД, была ещё и лекторская деятельность. Было такое общество «Знание», в котором я числился в самых что ни на есть передовиках по прочитанным лекциям, хотя нигде и никогда их не читал - они работали по отчётности и просто рисовали цифры. А потом получали за них премии в виде турпоездок по разным местам: ленинским, боевой и трудовой славы и пр., а кое-кто и весьма приличные бабки.
Получил я на следующий день тайпограмму за подписью треугольника и стал аспирантом. Назначили мне и временного руководителя, Н.П. Антонова. А тему диссертации выбрал я себе во время руководства дипломным проектированием на кафедре технологии машиностроения Донецкого политехнического у П.И. Калафатова. Занимался я этим, чтобы держаться на уровне. Приходилось и в учебники заглядывать.
Взял однажды «Основы технологии машиностроения» Б.С. Балакшина и открыл в нём для себя раздел о самоподнастраивающихся системах. Когда-то, в 1957 году, будучи на практике на заводе Лихачёва, я в журнале «Станки и инструмент» прочёл одну чисто теоретическую статью Балакшина, которая сейчас была назначена основополагающей целого направления. Как применить всё это на снарядном производстве, было пока неясно, но в качестве диссертационной темы могло бы сойти. Поехал в Станкин, где Балакшин руководил кафедрой, встретился с ним. Он очень заинтересовался, соблазнившись, очевидно, массовостью производства. Мой же интерес был - найти себе у него на кафедре руководителя.
Теперь уже при каждой командировке в Москву какое-то время проводил на экспериментальном участке кафедры. Сначала на подхвате, потом поглубже, но далеко не систематически. Времени для капитального втягивания в эту работу катастрофически не хватало, да и не увлекла она меня, если уж говорить откровенно. Так прошёл год (1971-й), ни шатко ни валко, кое-какие цифры в блокноте появились, с помощью Балакшина сформулировалась тема.
Где-то в начале 1972 года вдруг наступил перелом. Не подумайте, что взвились кострами алые ночи, скорее наоборот - начало гаснуть то, что тлело. Никому вдруг не стало до нас (а таких как я лимитчиков отиралось на кафедре ещё двое) дела, к Балакшину не прорвёшься, да и других мелких признаков потери интереса достаточно. Откуда ветер дует - ума не приложим. Рассказываю всё Антонову.
А он мне в ответ: «Больше в Станкине вам появляться нет смысла. Только что подписано Постановление о присуждении за монографию «Самоподнастраивающиеся станки» Ленинской премии за 1972-й год, опубликовано будет 22 апреля. А так как в чисто практическом плане это нигде не работает и, скорее всего, работать никогда не будет, то самые страшные враги для всего авторского коллектива - вы, настырные внедренцы. Начнёте, и вся туфта вылезет наружу. А коллектив серьёзный, там самый главный не Балакшин, а Юрий Михайлович Соломенцев, сын самого М.С. Соломенцева».
У меня глаза на лоб полезли. Понятно, что с точки зрения диссертационной из этой тематики при желании что-то выжать можно. Но Ленинская премия за 3-4 сотни страниц имеющего слабое отношение к науке и никакого к практике текста!? Я ведь долго и тщетно метался по Москве в поисках хотя бы одного работающего вне кафедры станка с системой адаптивного регулирования (САР) и нашёл его по наводке лаборантки кафедры на заводе «Красный пролетарий».
Пришёл в названный ею цех, нашёл зампотеха, спрашиваю его о станке с САР, а ему, как и положено зампотеху по должности, всё, кроме простоя в данный момент времени какого-нибудь крана или стружечного конвейера, до лампочки. «Иди - говорит - в такой-то пролёт, там спросишь». Пошёл, спрашиваю какого-то работягу. Он не понимает, что за САР. Потом его осенило: «А, сарочка! Вон же она стоит, только не работает уже с год: там был какой-то редкостный амперметр, его и с...тырили».
Ещё целый год эта Ленинская премия оставалась объектом насмешек всей технологической общественности страны. Вскоре и все работы по тематике прикрыли. С тех пор прошло почти 4 десятилетия. Сегодня, открыв официальный сайт кафедры «Технология машиностроения» МГТУ «Станкин», читаем: «В 1975 г. перед кафедрой возник вопрос: в каком направлении вести дальше научную работу? Проблема адаптивного управления к этому времени была исчерпана и для крупной кафедры фронт научных работ иссяк».
Как это прикажете понимать, что кроется за словами об исчерпаности проблемы адаптивного управления? Может быть ею к тому времени были оснащены все станки на управляемой Политбюро ЦК КПСС территории, или хотя бы на территории РСФСР, где М.С. Соломенцев был предсовмина? Мне самому впоследствии пришлось дважды участвовать в подготовке и представлении работ на Государственную премию. В одном случае речь шла о технологии. Так вот там на всех уровнях, от техсовета завода до НТС и коллегии министерства и в Госкомитете первым и главным вопросом стояла перспективность разработки.
А здесь Ленинская премия, в 72 году получена, а в 75 уже исчерпана. И ни одного работающего станка, так как, думаю, последние амперметры к этому времени скоммуниздили и на самой кафедре. Но, по сведениям этого же сайта: «По проблеме было защищено свыше 40 кандидатских диссертаций, опубликованы три монографии «Самоподнастраивающиеся станки» (1965, 1967, 1970 гг.) и издан капитальный труд «Адаптивное управление» (1973 г.). Жаль, могло бы быть и свыше 41-ой диссертации. Что касается трёх монографий, то на самом деле это три издания одной и той же, только в последнем больше Ю.М. Соломенцева, а капитальный труд вышел через год после присуждения за него премии. Обычно бывает наоборот, если бывает, конечно.
Удар по моему и так не шибко прилежному аспирантству был нанесен сокрушающий. Полтора года коту под хвост, всё надо начинать сначала. А тут работы навалилось, новые изделия, опытные партии. В порядке барахтанья утопающего съездил ещё в Тулу к завкафедрой спецтехнологии профессору Коганову. Поговорили часа три. В заключение беседы он сказал, что минимум на пару авторских я идеи подал, и, вообще, мне не нужен никакой руководитель, типа: «Пишите, Лёня, пишите!». Авторские эти я потом увидел в перечне изобретений, но без меня. Зато косяком пошли от него авторефераты диссертаций на отзыв, с предуведомлением, конечно, и сообщением исходящих номеров первого отдела. То есть, отпала и Тула.
Но уж Владимир Сергеевич Кренёв своего не упустил: два года аспирантуры позади, старая тема закрыта, новой нет. И с очевидным удовольствием подписал приказ о бесславном моём отчислении. И правильно сделал. Мы ведь поступали тогда вместе с А.А. Каллистовым, но он вышел не только в кандидаты, а в доктора, профессора и академики. Хотя основной работы было у него не в пример больше, чем у меня.
Подводя итоги, хочу привести два постулата из М-Л философии: 1. «Истина всегда конкретна» и 2. «Истина пробивает себе путь через кучу случайностей». В моём казусе конкретика ясна - не хотел по-настоящему взяться (с теми, кто скажет, что просто ума не хватило, позволю себе не согласиться: написав десятки отзывов, имел возможность оценить и себя и некоторые диссертации); а семейство Соломенцевых с ихиной премией - одна из случайностей: не было бы его, нашлось бы что-то другое.
ЯЩИКИ
поскольку посвящены эти заметки снарядам, то было бы непростительным грехом не упомянуть о столь существенной составной части выстрела, как укупорка, всё разнообразие которой в данном случае сводится к деревяному ящику. Есть, правда, одно исключение, к внедрению которого приложена и рука пишущего эти строки, но об этом чуть позже, как и о приложении той же руки к утоплению другой попытки разнообразить номенклатуру применяемых для укупорки материалов.
Прежде всего о материале. Благословенное дерево (хвойных пород). По большому счёту замену ему ни для Советской, ни для Российской армий так и не нашли, да и не искали всеръёз. Во всяком случае, Головной отдел укупорки НИМИ, долженствовавший этим заниматься, по-моему, даже НИРа не имел. Так что принцип бабушкиного сундука сохранён с конца позапрошлого века, что имеет и свои преимущества. Прежде всего материал. На всём протяжении жизни ящика и, особенно, после его служебной смерти 22мм доски корпуса ящика, достигающие, например, у "Града" трёхметровой длины, сущий дар божий. На базах и полигонах нет лучшей премии для особо отличившихся (особо приближенных), чем сотня-другая ящиков. От сортира в огороде до обшивки хоть дачи, хоть отдельных зон городской квартиры - всё из них можно сотворить.
А в полевых условиях! Блиндаж, мебель, стенка траншеи, костёр для сугрева - в общем, несть числа. Мне совершенно точно известно, что имевшие место быть обильные возлияния на воинских базах (см. "Фрукты на закуску") оплачивались выпиской тех же ящиков. Не в последнюю очередь поэтому так от дерева и не отказались. А надо бы. Прикинем: чистый объём древесины на один ящик калибров 125-152мм -- примерно 0,05 кубометра, т.е. 20 ящиков из куба, а если учесть коэффициент использования материала, составляющий 0,25, то получим всего 5 ящиков.
Вот и расходовал один только Донецкий завод в "лучшие" годы только на снарядную программу порядка 400 тыс. кубов карпатского леса в год, другого на Украине не было. А так как в конце Союза почти не стало и этого, то приходилось возить на Карпаты лес из Сибири, там его перерабатывать и поставлять нам. Малый коэффициент использования объясняется очень жёсткими техническими требованиями. А иначе и быть не могло, ведь испытывался ящик подстать снаряду. Им, конечно, не стреляли, но бросали будь здоров. Одно только сбрасывание с полутораметровой высоты на левую торцевую стенку чего стоит. Левая сторона--сторона взывателя, утыкание которого в стенку ящика после сбрасывания категорически не допускается. Можно себе представить распирающие усилия, создаваемые длиной оживальной частью дальнобойных снарядов, таких, как Наместник или 130мм ОФС. Для Наместника стандартное решение не прошло, после сбрасывания ящик принимал бочкообразную форму и взрыватель не то что утыкался в стенку, он пробивал её насквозь.
Пришлось вводить шайбу из 10мм фанеры, надеваемую на оживало с упором в передние вкладыши. Но это было бы ещё полдела. При стрельбе в зимних условиях вдруг перестала заходить в зарядную камору гильза. Проверили. Кривая. Оказалось, что почти метровой длины пластмассовая гильза, лежавшая на двух разнесенных между дульцем и закраиной вкладышах, при летних температурах, несколько размягчаясь, прогибается и в этом состоянии при охлаждении фиксируется. Но опыта по пластмассовым гильзам к тому времени не было никакого, поэтому и спотыкались на всех камешках. Пришлось вводить промежуточные опоры. Пока отрабатывали, военные с целью ускорения или, точнее говоря, стимуляции ускорения, время от времени останавливали производство. А это, скажу вам, для меня как высшая мера. Жизнь укорачивает, не знаю только насколько.
К концу (скоро) будем знать точнее. Вообще, если уж говорить о производственной нервотрёпке, то ящик здесь рекордсмен. От первого мгновенья до последнего. Начать с поставки деталей. Осуществляли её лесокомбинаты не по чертежам, как положено было по ЕСКД, а по так называемым Ведомостям поставки, содержавшим эскизы и дополнительные условия. В этих Ведомостях и была зарыта собака - как их не перепроверяй, вероятность "мелкой" ошибки не исключена. Вся беда в том, что в массовом производстве мелких ошибок просто не бывает. А здесь ещё один фактор - удалённость поставщика. Пока на сборке или при упаковке изделия всплывёт ошибка, имеешь, к примеру, 10 вагонов деталей у себя на складе, 20 в пути и ещё 20 в отгрузке, всего тысяч 50 задела с брачком по твоей вине. Не хило, а? Пару раз пережил и это.
Дальше больше. Если соорудить ящик, хотя и с непропорционально большими затратами ручного труда, было сравнительно несложно, то сдать его военпреду - вечная проблема. Поясню оба тезиса. Попытки механизировать забивание гвоздей и заворачивание шурупов имели лишь ограниченый успех, разбиваясь о качество оных. А на кривом гвозде со сбитой набекрень шляпкой или на шурупе без шлица ни один автомат работать не будет. А лучших метизов в стране не было. Все претензии заканчивались одинаково - не хочешь брать, возьмут другие. Всё более-ни-менее качественное уходило по разнарядкам Госплана авиаторам или ракетчикам. Другое дело со сдачей. Здесь все преимущества древесины, реагирующей на изменения температуры и влажности воздуха изменением размеров, превращаются в недостатки. И, хотя, по ТУ размеры деталей, вроде бы замерять в собранном ящике не полагается, есть пара параметров (натяг вкладышей, трещины в досках, пятна плесени и т.д.), от которых никуда ни деться. В итоге до 60% всех возвратов партий приходились на укупорку. И, думаю, не только у нас.
Ну а что же с прогрессом? А ничего. Единственное достойное решение было предложено нач. СКБ Ленинградского завода им. К.Либкнехта Е.И.Калининым. Это был металлический сборно-разборный контейнер для укладки и транспортировки 20 выстрелов к пушке Д81. Каждый выстрел (снаряд и заряд) находился в цилиндрическом пенале, изготовленном из стального гофрированного листа. Впереди и сзади пеналы снабжены квадратными рамками, обеспечивавшими укладку в контейнер в 4 ряда по 5 штук. Всё в габаритах и массе стандартной европалеты. Решение я и сейчас считаю отличным, но на вооружение принят контейнер не был. Причины? Основных две. Во-первых неготовность армии к обращению с тонным контейнером - отсутствие рамп, погрузчиков, сложность приспособления технологии к полевым условиям - это тебе не солдатский перпар: ящик на горб и вперёд. Тут уж хайтехом пахнет, а это не для рассейских полевых командиров.
Во-вторых пенал встретил отчаянное сопротивление пороховиков, которым надлежало его делать. Сгорающая гильза, как показал трагический опыт, должна храниться только в герметичном металлическом футляре. Попытки на ранних этапах использовать картонный окончились случаями неполного сгорания с гибелью экипажей. Так что пороховики для зарядов и БП снарядов скрипя сердце (не их ведь профиль) короткие футляры делают. Но попытка заставить их делать длинные, да ещё для не имеющих к ним никакого отношения ОФС и БК--это уж извините-подвиньтесь. Так что объединёнными военно-гражданскими силами сопротивления идея была торжественно похоронена. Но не совсем. Существует ещё практический кумулятивный снаряд, для которого условия обращения и хранения, в силу отсутствия боевого снаряжения и взрывателя, значительно проще. Снаряд этот делался у нас, так что ко мне Калинин и обратился с предложением использовать для него контейнер.
Не требовалось никаких длинных пеналов. Снаряды и заряды (последние в штатных пеналах) укладываются на деревяные (достаточно сложной формы) вкладыши, размещённые в контейнере. Со всех шести сторон контейнер закрыт стенками из ДВП. Не без сложностей как технического, так и психологического (отторжение непривычного) характера удалось, хоть в таком куцем виде, идею внедрить. Какие-либо другие достижения в части транспортировки и хранения снарядов СА (РА) мне не известны.
Что касается моего участия в команде гробовщиков другого проекта, то по некоторым причинам писать подробно об этом пока рано. Могу только сказать, что речь шла об зготовлении ящиков из двух слоёв стекловолокна с пеноматериалом между ними. И эта идея не прошла, но с гораздо большей долей справедливости.
Последний этап этих родовых мук проходили снаряжатели, которые и отгружали снаряды непосредственно на войсковые базы.. И оттуда большинство претензий - по таре. По существовавшим правилам базы, получавшие оставшуюся после стрельб укупорку из воинских частей, должны были её отремонтировать до кондиции 'Возвратная тара I категории' и отгружать нам по разнарядкам ГРАУ для повторного использования. Вот тут цирк разворачивался кулисами к зрителю - это ведь был тот редкостный случай, когда мы с военными менялись ролями. И они нам так просто сдать продукцию не могли. Однажды, когда дело зашло в полный тупик, подключили как водится, и меня. Посадил своих ребят, в смысле, девочек, они собрали статистику за год и свели в таблицу все взаимные претензии по отклонениям от требований документации. Картина нарисовалась - мы на ней выглядели гораздо красивее военных. Положил я её пред ясны очи командира базы и, ткнув пальцем в его дефекты, поставил прямой вопрос: 'Вы бы у нас такие ящики приняли?'. Пришлось ему отвечать тоже прямо: 'Нет'. Замысел был - заставить его умерить пыл своего входного контроля. На какое-то время это удалось.
Источник http://artofwar.ru/k/komissarenko_l_e/text_0010.shtml